Мне 10 лет, и я разведена

Мы поселились в трущобах рядом с кварталом Аль-Ка, в квартире на первом этаже, в которой постоянно витал аромат уличного мусора и отбросов. Отец был подавлен, практически постоянно молчал и ничего не ел. Он крестьянин без образования и привык зарабатывать сельским хозяйством и разведением скота. Кому он нужен в столице, которая и так переполнена безработными со всей страны? Устроиться куда-то было сложно, и от безысходности на улицу выходили попрошайничать матери с детьми, чей глава семьи не смог найти способа прокормить семью. Отец не хотел для нас такой участи и днями напролет обивал пороги разных организаций. Ему удалось устроиться дворником при муниципалитете, но его зарплаты едва хватало на оплату аренды. Мы постоянно задерживали платежи, и хозяин каждый раз кричал и грозился выселить нас. Мама постоянно расстраивалась из-за этого.

Фаресу в это время исполнилось двенадцать лет. Как и любому подростку, ему хотелось иметь модные штаны и ботинки вроде тех, что на рекламных щитах, деньги на конфеты и прочие мелочи. В нашем бедственном положении мы не могли себе этого позволить, но Фарес, который всегда был вспыльчивым, не понимал этого. Его аппетиты росли с каждым днем – он даже угрожал, что сбежит из дома.

Несмотря на неспокойный характер, Фарес все равно был моим самым любимым братом – старший, Мохаммед, задавался и постоянно меня лупил. А Фарес был очень смелым и целеустремленным. Если он что-то решил, то значит, так и будет, – и плевать на мнение окружающих. Фарес в конце концов действительно сбежал из дома: после очередной ссоры с родителями он выскочил из квартиры, и больше мы его не видели.

Тогда я впервые увидела, как плачет папа – всего пара слезинок, но каких горьких! Отец переживал и, чтобы хоть как-то успокоиться, дни напролет жевал кат с соседями. Из-за этого он потерял работу, и наша жизнь стала совсем невыносимой. Маме постоянно снились кошмары, а по ночам меня часто будили ее рыдания: мы спали рядом в одной комнате на матрасах, брошенных на пол.

* * *

На память от Фареса нам осталась только цветная фотография для паспорта – Мохаммед хранил ее как зеницу ока. Брат там вышел очень удачно, совсем как в жизни: белый тюрбан, прямой уверенный взгляд, чтобы казаться взрослее. Но если присмотреться, то в уголках глаз легко можно найти озорные поблескивания.

Спустя два года после его побега в квартире раздался звонок:

– Я в Саудовской Аравии… У меня все хорошо, не волнуйтесь… Я пастух.

И почти сразу в трубке стали слышны помехи, а потом наступила тишина – связь оборвалась.

У брата начал ломаться голос, но я все равно его узнала. В моей голове были десятки вопросов – как он так далеко уехал? Неужели на самолете? Почему именно в Саудовскую Аравию? В каком городе он живет? Видел ли он море?

По разговору родителей и Мохаммеда я поняла, что брат стал жертвой торговли детьми^[9] – в Йемене это очень распространено. Наверное, у него теперь новые родители, которые покупают ему модную одежду и конфеты. Хорошо, если Фарес теперь счастлив, но мне все равно очень сильно его не хватает.

* * *

Если папа справлялся с переживаниями о бегстве Фареса с помощью ката, то я искала утешение в мечтах об океане. Я никогда не видела воды больше, чем река, но очень этого хочу. Здорово было бы быть черепашкой и постоянно качаться на волнах. Я любила рисовать их синими и зелеными карандашами в своем маленьком блокноте.

– Волны синие! – как-то раз поправила меня Малак, моя лучшая подруга.

Мы познакомились в школе и с тех пор были неразлучны. В нашем классе было 70 учеников (все девочки, разумеется), но Малак была мне ближе всех. Мы играли на переменках. По утрам Малак заходила за мной, и мы вместе шли на уроки. Я отучилась в школе один год и недавно перешла во второй класс.

– А откуда ты знаешь?

– На каникулах я ездила в Ходейду с родителями и видела море.

– И какое оно?

– Соленое!

– А песок какого цвета, голубой?

– Нет, он желтый и очень-очень мягкий. Из него получаются такие красивые замки с башенками и лестницами, а потом их накрывает волной, и они исчезают.

– А что ты там видела?

– О, очень много всего! Корабли, рыбок, множество людей, которые купались в море… И я сама научилась плавать! Мне купили красивый купальник.

Я никогда не была даже в бассейне, а плавать в реке, когда мы жили в деревне, мне не разрешала мама. Рассказ Малак о том, как правильно держаться на воде, был для меня абсолютно нереалистичным.

Как-то раз подруга принесла большую ракушку, которую привезла с пляжа Ходейды, и приложила ее к моему уху – я услышала шум волн!

* * *

Прежде всего вода ассоциируется у меня с дождями, которых в Йемене с каждым годом становится все меньше и меньше. Помню, как-то раз в разгар лета пошел град – это было очень здорово! Мы дружно выбежали во двор и стали собирать маленькие льдинки в тазик. Я даже смогла их посчитать, потому что в школе научилась считать до ста. Потом мы весело брызгались этой растаявшей водой друг на друга, чтобы освежиться.

Это случилось в наше первое лето в Сане. Мона, которая переехала к нам вместе с новоиспеченным мужем через два месяца, была тогда очень подавленной и раздражительной. С появлением детей – очаровательных Мониры и Нассера – к ней вернулись ее жизнерадостная улыбка и чувство юмора. Казалось, счастливей человека на свете нет – она буквально светилась, когда брала их на руки. Со временем мы наладили отношения с семьей ее мужа и даже женили Мохаммеда на одной из его сестер – в Йемене есть такая традиция – sighar^[10].

А потом вдруг муж Моны исчез и моя сестра Джамиля тоже. Я слышала, как взрослые часто обсуждали эти два события, но детям было запрещено совать нос в эти дела. Помню, как наивно я думала, что они уехали вслед за Фаресом в Саудовскую Аравию, чтобы заработать деньги и привезти нам игрушек или даже цветной телевизор, чтобы мы смотрели мультфильмы.

Мона стала странно вести себя: постоянные перепады настроения – чаще всего она грустила и тосковала, но бывало, что резко начинала смеяться на пустом месте. В эти моменты я смотрела на нее и про себя улыбалась: моя сестра становилась прежней – большие темные глаза и нежные черты лица. Она мне казалась такой красивой.

Иногда мы вместе ходили на проспект Хайл, чтобы разглядывать витрины многочисленных магазинов одежды. От изумления я открывала рот и прижималась носом к стеклу. Все эти платья и юбки из разноцветного шелка. Я так живо представляла себе, как примеряю наряды всех цветов и превращаюсь в принцессу. Свадебные платья в витрине были похожи на костюмы сказочных фей. Мне тоже хотелось такое – я мечтала и не хотела останавливаться.

* * *

Очень скоро и моя жизнь перевернулась с ног на голову. Это был февраль 2008 года – я только вернулась из школы, и ко мне подошел папа, чтобы сказать, что настал мой черед выходить замуж.

Глава третья
Разговор с судьей

По лицу судьи скользнула тень недоверия.

– Так ты хочешь развестись?

– Да!

– Постой… Я правильно понимаю, что ты замужем?

– Да!

У судьи Абдо тонкие черты лица, а белая рубашка как будто осветляет смуглое лицо. Он явно не верит мне: с каждым моим «да» его лицо становится все темнее и мрачнее.

– Но как же ты можешь быть замужем! Сколько тебе лет, ты слишком мала…

– Я. Хочу. Развестись. – Я говорю медленно, но уверенно.

Мне удается сдержать слезы – похоже, я и правда их все выплакала. Я страшно волнуюсь, но не собираюсь отступать. Я знаю, чего хочу, и я получу это. Я прекращу свои страдания прямо здесь. И прямо сейчас.

– Но ты же такая маленькая… И такая хрупкая.

Я утвердительно киваю головой, не отводя взгляда от судьи. Он задумчиво теребит усы. О, пожалуйста, пусть он согласится мне помочь!

– Скажи, а почему ты хочешь развестись? – В его голосе звучит спокойствие, за которым Абдо пытается скрыть смятение.

Все еще не отрывая взгляда, я говорю:

– Мой муж меня избивает.

Мои слова звучат для него как пощечина: судья дергается и его лицо застывает. Он, наконец, мне верит: со мной произошло что-то ужасное, и у меня нет ни одной причины врать.

Немного подумав, он решается задать мне самый главный вопрос:

– Ты еще девственница?

В горле застревает удушающий комок. У нас в стране не принято о таком говорить, это стыдно, неприлично. Тем более этот судья – абсолютно чужой для меня человек. Разве может быть в моей жизни еще больше стыда?

– Нет, у меня была кровь…

Мои слова явно шокировали его, хоть он и попытался это скрыть. Глубоко дыша, Абдо взволнованно произносит:

– Я тебе помогу.

Чувствую, что избавилась от тяжелого груза: наконец-то это все закончится. Пройдет пара часов, и я получу развод, смогу вернуться в семью, смогу быть со своими братьями и сестрами, ходить в школу, а все остальное останется в темном и страшном прошлом. Смогу спать ночью, не вздрагивая от каждого шороха – вдруг в комнату войдет он…

Но я слишком рано почувствовала себя свободной.

– Понимаешь, это не так быстро, как ты могла надеяться. Будет суд, но я не могу обещать тебе, что ты его выиграешь.

Через какое-то время в комнату вошел другой судья. Он согласился, что дело не простое. Судью зовут Мохаммед аль-Гхази – это главный прокурор, начальник всех судей, как объясняет мне господин Абдо. Они в два голоса утверждают, что дело сложное и щекотливое: такого на их практике не случалось. Они объясняют, что в Йемене часто выдают замуж маленьких девочек, не достигших пятнадцати лет^[11], – это древний обычай, нарушающий государственный закон. Они говорят, что я первая девочка, которая решилась пойти в суд. «Понимаешь, малышка, это вопрос семейной чести».

Растерянный господин Абдо говорит, что нам нужен адвокат. Зачем адвокат? Они же сами говорят, что мой брак незаконен. А разве законы не должны защищать людей? Я не могу вернуться домой и снова попасть в водоворот страха, избиения и издевательств. Как же они этого не поймут!

Как заговоренная, я твержу одну и ту же фразу: «Мне нужен развод, мне не нужен адвокат. Я хочу развестись!».

– Мы найдем способ, мы обязательно поможем тебе… – неуверенно бормочет Мохаммед аль-Гхази, сам не понимая, удастся ли ему сдержать слово.

* * *

Уже почти два часа дня, и скоро все закроется. Сегодня среда, а значит, с завтрашнего дня начинаются мусульманские выходные – суд будет закрыт до субботы. Но у меня нет этого времени.

– Ты ни в коем случае не можешь вернуться домой. Кто знает, может, к субботе тебя уже увезут или случится что-то ужасное.

Господин Абдо предлагает мне пожить пока у него. Увы, это невозможно, так как его жена с детьми уехали погостить к родственникам, а по традициям ислама женщина не может проживать с мужчиной под одной крышей, если она не является членом его семьи.

Слово берет Абдель Вахед – третий судья. Он предлагает свою помощь и разрешает мне побыть гостьей в его доме столько, сколько нужно. Этот судья совсем не похож на двух других – он коренастый, носит очки и строгий костюм, который придает ему очень уверенный и даже импозантный вид. Мне боязно на него смотреть и уж тем более разговаривать, но он мой единственный шанс не возвращаться сегодня домой, так что выбора у меня нет.

У Абделя большой удобный автомобиль с кондиционером. Практически всю дорогу до его дома я просидела молча, изредка поглядывая на него. Кажется, он хороший и заботливый отец, раз так по-доброму отнесся к чужому ребенку. Вот бы мой отец был таким же…