Книга о путешествии писца Наара

Юноша отсчитал семь часов, прежде чем обнаружил ещё одну пещеру с провиантом, благо он захватил несколько факелов и мог менять их. Он чувствовал себя уставшим и решил в ней заночевать. Может это был и дневной сон, он точно не знал. Засыпать было страшно, ведь у него даже оружия настоящего не было, нож для починки калама едва можно считать хорошим оружием. Но усталость и нервное напряжение сделали своё дело. На каменном полу были постелены доски, на них Наар и лёг, под голову положил сумку с едой, сумку с рукописью и принадлежностями для письма поставил рядом. Юноша сразу уснул.

Пробуждение принесло неожиданные сюрпризы. Открыв глаза, Наар видел ту же тьму, что и при закрытых глазах. В первые секунды он испугался, но затем понял, что просто потух факел. На ощупь он нашёл сумку с огнивом, поджег трут, зажёг новый факел. Наар посмотрел на огонь, и впервые за всю дорогу под землёй ему стало тоскливо. Он вспомнил семью, родителей, братьев и сестёр, пламя огня в домашнем очаге, на котором мать готовила еду, которую он, наверное, больше никогда не попробует. Что с ними всеми теперь? Увидит ли он их вообще ещё когда-нибудь? Потом он подумал о том, куда идёт. Белый берег или Белое побережье Восточного моря, восточная окраина Империи, говорят, что туда несколько лет пути. До сих пор Наар видел лишь одного человека, который там бывал – купец, он был в Таирассе около пяти лет назад. Он даже встречался с Захартой, хотя тот не очень жаловал купцов. Побережье занимало тысячи вёрст, и Наар не догадывался, куда именно ему нужно. И где на побережье он должен найти себя? Да и зачем ему искать себя? Всё ясно, с детства он любил книжную мудрость, готовился стать храниЛахав и жрецом-каттавом в храме, изучать и записывать священные тексты. Захарта сам не раз говорил, что Наар рождён для этого. А здесь вдруг что-то совсем новое… Думая обо всём этом он продолжил путь. Юноша подумал ещё о горожанах, спасавшихся в Великом доме. Почему их нельзя было переправить из города через этот же туннель? Тут же он представил себе стариков и женщин с детьми на той скальной тропе, которую он молодой мужчина преодолел не без труда и понял, что пройти по ней большому числу людей, не имеющих хорошей физической подготовки, было бы очень сложно. А привлечь патрули кочевников они запросто смогли бы. Кочевники. Теперь Наар переключился на мысли о них. Они около ста лет не беспокоили Западные имперские провинции. Все были уверены, что время войн с ними прошло. За это время приграничные имперские земли достигли небывалого великолепия. Оринт, Тарин, Парсонтар – столицы западных провинций не уступали, возможно, по красоте и роскоши даже столице империи – великолепному Галиару. Наар в Галиаре не был, как и в Парсонтаре, но Оринт и Тарин его впечатлили. Может, кочевники соблазнились сокровищами этих городов? Или Сефер, великий писец, автор Книги человеческих судеб устал ждать покаяния за многие грехи и послал кару на головы грешников? Обо всём этом юноша мог строить только догадки. За размышлениями он потерял счёт времени. Он уже привык к путешествию под землёй и почти не испытывал тревоги от того, что за его спиной был десяток километров коридоров, заполненных тьмой и ещё не известно сколько вёрст таких же коридоров впереди. Несколько раз он проходил сквозь огромные подземные залы-пещеры, где стены и потолок, а иногда и пол были из горного хрусталя. Свет факела отражался в тысячах мелких стекол, и Наару казалось, что он идёт сквозь пожар. Зрелище завораживало, заставляло остановиться. Раньше он видел изображение таких пещер, подземных дворцов, только в книжных миниатюрах, например, в большой Парсонтарской летописи. Так он дошёл до второй большой остановки. Она, к сожалению, оказалась в обычной искусственной пещере. Радовало только то, что после этого отдыха он должен был, наконец, выйти из тоннеля наверх, туда, где солнца и звёзды. Проснулся Наар от холода. Хорошо, что факел в этот раз не погас. Наученный прошлым опытом, юноша перед сном зажёг новый, которого хватило бы на дольше. Съел кусок мяса, пару сухарей и запил еду водой, и после трапезы путешественник пошёл дальше. Дорога начала постепенно подниматься вверх, кое-где даже встречались ступеньки. Всё указывало, что скоро должен быть выход. Но только часов через шесть пути юноша почувствовал дуновение ветра. Ветер донёс неприятный запах какой-то гнили. Но что это могло быть? За весь путь не было никакого дурного запаха и только перед выходом на поверхность что-то такое вдруг появилось. Запах то появлялся, то исчезал. Потом стал постоянным и начал усиливаться. В очередной раз, поднявшись по ступеням вверх, Наар почувствовал, что ветер усилился так, будто выход был совсем рядом. От того, чтобы не побежать вперёд останавливала только сильная вонь. Впереди были ещё одни ступеньки. Наар поднялся по ним очень осторожно, свет факела позволил рассмотреть пещеру перед выходом из тоннеля на поверхность. На полу в ней лежали кости диких и домашних животных, обглоданные и с кусками мяса на них. Мясо гнило и издавало ужасный запах. На полу были клочья шерсти и следы от больших лап, отпечатавшиеся в грязи. Кто-то из лесных горных хищников сделал из этой части пещеры укрытие или логово, но сейчас отсутствовал. Свидание с таким зверем ничего хорошего не сулило, Наар решил не испытывать судьбу и не ждать, пока хозяин пещеры вернётся. В руках был факел, им можно было хоть как-то обороняться. Уверенно юноша зашагал к выходу. На свежем воздухе хотелось остановиться и отдышаться, но останавливаться у пещеры было очень опасно, просто глупо. Плюс ко всему, на поверхности, как, оказалось, была ночь, и огонь факела мог быть замечен издалека всякому, кто по какой-то причине не спал в тот час. Наар отошёл немного и потушил факел, положив на землю и растоптав. Обе луны, бирюзовая и изумрудная, светили ярко, но в лесу, из-за крон деревьев всё равно было довольно темно. Мрачно. Пройдя пару шагов от того места, где он растоптал факел, Наар почувствовал, будто кто-то за ним наблюдает. Юноша решил, что ему показалось, и пошёл дальше. Он занялся поисками подходящего места для ночлега. Через минуту он услышал, как за ним кто-то или что-то сломало ветку. За время, что он провёл в тоннелях подземелья, его глаза привыкли видеть в темноте, юноша стал осматриваться, вглядываться в темноту. И разглядел. Сначала увидел два красных огонька, это были глаза, затем разглядел огромную волчью голову, массивную шею, огромное туловище и мощные когтистые лапы. Парень понимал, что битва будет неравной и очень быстрой, но убегать не стал. Тем временем волк подходил всё ближе. Справа Наар вдруг увидел второго волка, не меньших размеров, который тоже рычал и двигался в сторону парня. Ещё пара секунд, прыжок, и ему должны будут откусить голову. Но волки, вместо этого, перестали рычать, застыли на месте, а потом и вовсе сели на задние лапы и стали облизывать лапы передние. Наар повернулся, решив не дожидаться, когда волки вновь захотят напасть, и увидел стоявшего за своей спиной мужчину. Видимо, он и стал причиной резкой смены настроения свирепых хищников.

Глава 5. Скит

– Пойдём со мной. – заговорил незнакомец без приветствия. Молча они вдвоём поднимались недолго по узкой тропе вверх, в горы и пришли в скит. Это была большая пещера, служившая храмом, скрипторием и библиотекой. В стенах пещеры были выдолблены семь маленьких пещер, использовавшихся как келии насельниками скита. На улице, вне основной пещеры была вырыта восьмая маленькая пещера, которая была кладовой и хранилищем припасов. В храме на стенах и потолке были изображены тридцать букв алфавита, которыми Сефер, великий писец, создал этот мир из первозданного хаоса. Каждую из этих букв он вылавливал из вечного изначального океана и записывал на растянутой шкуре поверженного врага – змея Аракта. На противоположной от входа стене был изображён сам бог, в каноническом наиболее распространённом изображении: человек, стоящий за пюпитром и пишущий на пергаменте. Это момент сотворения мира людей. Увидев такое изображение Сефера, Наар подумал про себя, что оно конечно, канонично, но степень этой каноничности зависит от территории, где поклоняются этому богу. Богословы спорят, мог ли стоять бог за пюпитром, когда творил мир или он сидел за столом, а может быть, твердят другие, он сидел на земле, поджав под себя ноги? Впрочем, юноша всегда считал ценность таких вопросов очевидной только для богословов и самого его они не интересовали. Он относил себя к просто верующим и держался тех догматов и канонов, которые провозглашались первосвященником столицы в согласии с первосвященниками других городов империи. Исполнение законов жизни, данных Сефером людям, гораздо важнее, чем знание, как правильно начертать ту или иную букву алфавита священников или алфавита воинов.

– Да продлит Сефер книгу жизни сей обители – поприветствовал Наар остальных монахов, когда его ввели в храм.

– Да не выцветут чернила в книге твоей жизни, путник. – ответил один из монахов, среднего роста, с белыми, как снег, короткими волосами и такой же белой и короткой бородой. – Тебе повезло, что брат Кавэд заметил огонь твоего факела и решил помочь тебе. В последнее время в горах появилось очень много людей с предгорий и с равнин. Они часто становятся добычей диких зверей. К сожалению, ты пока единственный, кого нам удалось спасти. Остальные, завидев зверей начинали громко кричать и пытались убегать. Упокой Создатель их души. Мы решили, что ты один из таких несчастных. Как ты оказался в лесу и почему один? Прости, я не представился. Меня зовут Розир, я настоятель этого скита. Это братья – монахи, насельники скита. – дальше Розир называл имя каждого монаха, в ответ названный кланялся Наару – брат Раммар, брат Кофор, брат Сардон, брат Калам, брат Пергам, брат Кавэд, который тебя спас. – Наар в ответ также каждому поклонился. По знаку настоятеля все сели – Ну вот, теперь рассказывай, откуда ты и почему в последние несколько дней все так стремятся в горы? И как тебя зовут?

Несколько секунд Наар помолчал, не зная, с чего начать, потом сказал:

– Меня зовут Наар. На Таирасс напали кочевники. Когда я покидал город, шла осада. Номадов были несметные орды. Они напали совершенно внезапно, и уничтожали всё на своём пути. Что с городом сейчас, я не знаю. Те, кто не успел укрыться за городскими стенами, как раз пошли искать убежища в горах. Их вы и видели. Вот вся история. – Наар понимал, что сейчас его спросят, почему он один, зачем шёл с факелом по лесу, откуда вообще у него факел? Но ему не хотелось говорить, что он прошёл через подземный ход из города в горы. Нужно было что-то солгать, а лгать парень отчаянно не умел. Монахи слушали внимательно, но на рассказчика не смотрели, смотрели за него.

– Да, – начал Розир. Было, похоже, что он говорит по праву настоятеля, а остальные монахи могли говорить только, если их спросят или в случае крайней необходимости. – Позапрошлой ночью мы видели зарево от пожара, оно было и этой ночью. Мы решили, что горит степь или поля крестьян. Пожар в Таирассе казался наименее вероятным. А ты почему оказался один в лесу, в горах?

– Я шёл с друзьями в сторону гор, мы спасались от кочевников, но на нас напали номады. Мы кинулись врассыпную, я спрятался под корнями огромного дерева у дороги. Когда вылез, никого не нашёл. Дальше идти вдоль дороги не решился и пошёл через степь, искал места, где трава повыше. Так я прошёл около трёх дней. Сегодня ночью искал место для отдыха, нашёл какую-то пещеру, в ней воняло, но я решил зайти поглубже, нашёл факел, всё же с огнём легче обороняться от непрошенных гостей, зажёг его. Огниво у меня было с собой. Вонь никак не позволяла уснуть, решил выйти на свежий воздух. Там споткнулся, уронил факел, решил потушить его, чтобы не вызвать пожар. Потом появились волки, а потом меня спас брат Кавэд. – Да, врать Наар правда умел плохо, придумывал на ходу, говорил неуверенно. В храме повисло молчание, монахи переглядывались друг с другом. В итоге настоятель лишь развёл руками:

– Конечно, история выглядит не очень убедительно, но почему мы не должны тебе верить? – Монахи заулыбались. – Что ты собираешься делать дальше? Куда пойдёшь? – Наар хотел провалиться от стыда, когда понял, что его рассказ не вызвал большого доверия. Но говорить правду по-прежнему не хотел. Благо, на вопрос: «куда он идёт», можно было ответить честно:

– Я иду к Белому побережью Восточного моря.

– У тебя там родные? Тебя ждут в тех местах? Это же очень далеко.

– Да, меня там ждут.

Настоятель решил прекратить расспросы, чтобы не усугублять ситуацию.

– Хорошо, раз так. Что-то мы долго занимаемся разговорами. Кофор – обратился Розир к одному из братьев – дай нашему гостю поесть. Он переночует в твоей келье. Ты сегодня переночуешь в кладовой, вне храма, – в ответ Кофор, высокий сухой аскет с длинной чёрной бородой и чёрными волосами до плеч, поклонился в сторону настоятеля и вышел на улицу, в кладовую, за едой. Юноше даже стало казаться, что монахи вовсе не умеют говорить, только фраза Кавэда «Следуй за мной» внушала сомнение в немоте отшельников. Есть не хотелось, хотелось спать, но отказываться было неудобно. Наар решил, что поест немного и пойдёт спать. Сам Розир с другими братьями вернулся к молитве. Все шестеро стали за пюпитры и начали переписывать текст. У каждого был какой-то свой текст, своя молитва. Переписывание текста – это вид молитвы, самый почитаемый. Книга также и объект поклонения. Создание книги – священный процесс. В Империи каждый, владеющий письмом являлся – жрецом, их также называют «каттавы». Создание новой рукописи, починка старой – всегда священное действие. Письмо позволяет задерживать, запечатлевать, заключать мысль. Увековечивать её. В этом магия письма. Храм всегда является школой и библиотекой. Если есть возможность, при храме существуют мастерские для изготовления бумаги, пергамента, чернил и прочих принадлежностей для создания рукописей. Существовало три разных алфавита, для трёх разных языков. Первым был языком глоттар – он использовался в делопроизводстве и для него употреблялся алфавит зарамкарэв «письмо военных». Им владела низшая прослойка священнического сословия. Они считались священниками, но их задачей была служба не в храмах, а в государственных учреждениях. На имперской службе они могли дослужиться до поста министра, что, однако, не добавляло им престижа в глазах собратьев по молитвенному служению. Вторым языком был траппах – это был основной язык богослужений, для его записи использовали алфавит зарамнер – письмо священников. Его знала основная масса духовенства, на нём писали богослужебные и богословские трактаты, священники могли общаться между собой. Перед посвящением кандидат из низшего духовенства, владевший глоттаром, сдавал строгий экзамен на владение траппахом. Владение этим языком и давало право быть рядовым жрецом. Был ещё третий язык – сафа записывавшийся письмом зарамлаиер – письмом первосвященников. Как видно из названия им владели первосвященники. На сафа было записано относительно небольшое количество текстов. Большей частью вероучительных и касавшихся права, которому следовали в Эхале. Эхаль – это было название всех поклоняющихся Сеферу, как мирян, так и духовенства. Ходили слухи о существовании какого-то четвертого языка, которым владела лишь верхушка Эхаля не более десяти человек. Но Наар в это не верил. Со временем перестал верить. В это было сложно верить, потому что никто не видел этого алфавита и даже сам Захарта никогда не выражался точно относительно существования этого четвёртого языка.

Тем временем вернулся Кофор с едой и пригласил юношу в свою келью. Она была совсем крошечных размеров. В ней помещались кровать, и стол даже стула не было. Работать за столом можно было сидя на кровати. Наар съел два небольших помидора, половину луковицы, заел хлебом, сделал пару глотков воды, поблагодарил хозяина кельи за угощение, подождал, пока монах всё уберёт и очень хотел узнать можно ли, наконец, лечь отдыхать или нет? В сумке ещё оставалось вяленое мясо и его съесть хотелось гораздо больше, чем овощей, но в скиту, на глаза у монахов, есть мясо Наар стеснялся. Уходя, Кофор закрыл за собой дверь. Келья тускло освещалась светом лучины. Юноша уснул, забыв о еде. Сколько проспал, он не помнил. Сон был крепким, когда так спишь, то не трудно представить, сколько времени могло пройти. Но было очень приятно проснуться в тепле, как показалось Наару. На самом деле в келье не было тепло, там просто было не так холодно, как в подземелье, где приходилось спать до этого. Выйдя из кельи, Наар сразу попал в храм, где монахи то ли продолжали молиться с вечера, то ли начали вновь. Розир, едва увидел гостя, сошёл со своего места и поспешил к нему. Остальные даже не пошевелились.

– Надеюсь, ты хорошо отдохнул. – с улыбкой сказал старик.

– Да, спасибо. Благодарю вас за доброту, Вы не будете против, если я сегодня продолжу свой путь?

– Нет. Тем более что путь твой не близок. Ты уже знаешь, как пойдёшь дальше? Через перевал, дальше на восток, или спустишься на юг, вдоль горного хребта, к каменным столбам, чтобы обойти горы и тогда двинешься дальше на восток? – тут Наар впервые задумался над этим действительно важным вопросом. Дело было в том, что он приблизительно представлял себе путь на восток, к Белому побережью. О многих преградах он не знал, о каких-то слышал всего пару раз. Словом, этот очевидный вопрос его немного озадачил.

Глава 6. Битва у осаждённого города

Третий день осады Цитадели в Таирассе прошёл относительно спокойно. Номады не прекратили штурм, но им не удалось захватить новые уровни цитадели. Алхимикам удалось создать вакцину против отравленной воды.

Враг зверствовал и забрасывал площадки четвертого, пятого уровней головами убитых горожан и солдат. Иногда в этих голова, в их лицах живые солдаты гарнизона узнавали своих близких, родных, друзей. Один солдат, найдя так голову своей жены, бросился вниз, выбрав место, где стояло побольше врагов. Он обезумел от горя и хотел мести. Теперь он встретится со своей любимой. Ночью штурм прекратился. Хаире решил, что Хунхару доложили о приближении военного отряда Оринтской провинции – пятого имперского легиона. Так оно и было. Хунхар готовился к битве у стен Таирасса.

Утром четвёртого дня, Хаире, со стороны юго-востока, там, где за несколько сотен километров раскинулась столица провинции Оринт, увидел движение войска. В центре была пехота, фланги составляла кавалерия. За пехотой шла тяжёлая кавалерия, в необходимый момент она проходила через разрывы в рядах пехоты и наносила по врагу решающий удар. С высоты верхней площадки цитадели было видно, что кочевников в несколько раз больше и эта атака является, если не самоубийством, то точно глупой, с военной точки зрения. Возможно, Хаире Старший просто недооценил мощь войска кочевников, он сражался в других землях, с другим противником, с кочевниками не сталкивался никогда.

Хунхар послал вперёд конных лучников, великолепных воинов, вызывавших зависть всех соседей. Они могли метко стрелять из седла на полном скаку и наносить значительный урон противнику. В большом количестве они представляли грозную силу. Трудноуязвимые, быстрые, их можно было прогнать, но трудно истребить. Номады выстроились недалеко от скалы, на которой стоял Таирасс. Вернее, это было не построение в том смысле, в каком привыкли строиться отряды имперской армии, огромная масса всадников растянулась на несколько километров в ожидании приказа атаки. Ветер развивал их длинные фиолетовые и жёлтые знамена. Хотя до этой армии было около трёх километров по прямой, младшему князю Хаире казалось, что он чувствует запах человеческого и конского пота, который доносил ветер на вершину цитадели. В Великом доме находилось несколько священников, они начали чертить на стенах текст "Победоносной песни", так они просили Сефера послать победу над врагами. Писать было не на чем, не было ни бумаги, ни пергамента, поэтому они наносили текст на камни. Князь пытался рассмотреть штандарт своего отца, но на таком расстоянии это было невозможно. Блеск брони солдат имперского пятого легиона Оринтской провинции внушал некий трепет и вселял надежду, что эта мощь, пускай не столь многочисленная, окажется сильнее свирепой силы отрядов кочевников. Пройдя ещё около километра, имперская армия остановилась. Младший Хайре рассчитал её размер где-то в тридцать драм, что равнялось примерно тридцати тысячам человек. Армия кочевников должна была с минуты на минуту во весь опор помчаться на врага. Казалось, на несколько мгновений замер весь мир: облака не двигались по небу, рыбы застыли в воде, даже пламя в кострах не двигалось. За рядами легиона среди советников, старших командиров и вестовых, на белом коне сидел Великий Князь Хаире Старший, правитель провинции, имперский комит. Сейчас он сам не знал, что он делает, спасает ли своего сына или защищает доверенную ему императором территорию. Земля под ногами задрожала, а впереди, на месте, где было неприятельское войско, появилась чёрная, как грозовая, туча из пыли поднятой десятками тысяч конских копыт. По сигналу лучники выпустили по несколько стрел в атакующую конницу противника и скрылись за пехотой. Имперская кавалерия на флангах тоже перешла в атаку, но так, чтобы не образовалось зазоров между флангами и центром имперского легиона. Кочевники не врубывались в ряды пехоты, оставляя пространство для маневра, и, хотя пехота атаковала организованной шеренгой, кочевникам удавалось наносить врагу довольно ощутимый урон. По сигналу горна, шеренги пехоты расступились, и в бой пошла тяжёлая кавалерия, элитные части войск империи. Кочевники в центре фронта дрогнули и начали отступать. Князь Хаире Старший решил, что ему удастся разделить вражескую армию надвое и добивать по частям. На самом деле, фронт выгнулся полумесяцем, на флангах кочевники, используя численное превосходство, смяли отряды легиона и замкнули дугу, завершив окружение противника. Великий Князь пытался организовать круговую оборону, но это было бесполезно, в поле не было ничего, что могло защитить от стрел кочевников. Хаире Старший попал в плен, пытаясь выбраться из окружения. Бой продолжался около четырёх часов и закончился едва ли не полным истреблением имперского пятого легиона Оринтской провинции. Младший князь Хаире наблюдал за битвой с верхней площадки цитадели, но помочь отцу не мог никак. Сделать вылазку было возможно, но совершенно напрасно, люди погибли бы, а ситуацию переломить не смогли. В гарнизоне находилось шесть сот человек, в Великом Доме продолжали оставаться ещё около пяти тысяч человек. Даже максимально большой по численности отряд защитников не исправил бы ситуации, наоборот, приблизил только падение крепости. В бешеном бессилии князь Хаире едва не скрежетал зубами, не знал, чего желать отцу, смерти в бою, что казалось наиболее вероятным или бегства, что могло восприниматься, как позор, но всё же сохраняло жизнь и возможность новыми победами затмить страшное поражение. О возможном пленении отца он не думал. Смерть была в любом случае лучше плена.

К Хунхару, сидящему на вороной кобылице по кличке Бохаргуль, подвели пленного Великого Князя. Его доспех был помят, кольчуга надорвана в двух местах, полы синего плаща наместника провинции рассечены, но достоинство и выдержка, казалось, стали только сильнее от ран и испытаний этой битвы. Князь смотрел на победителя без тени страха или испуга. Хунхар улыбался, едва заметно подняв вверх левый уголок рта и прищурив глаза.

– Здравствуй, Великий Князь Хайре.

– Здравствуй Хунхар. Мне жаль, что я не смог устроить подобающий твоему Величеству приём. Уверен, тебе его ещё окажут, если не я, то другие.

– Коммит, можешь не скалиться, этого никто не оценит. Ты сражался храбро и род твой известен честностью и доблестью. Поэтому я отпускаю тебя. Езжай в столицу, к императору и скажи, что море пустынь и степей всколыхнулось, мы зальём вашу империю, как вода заливает землю.

Комит огляделся:

– Зачем вам это? Вот уже добрую сотню лет между кочевниками и империей не было никакого соперничества, последняя битва, та, которая была последней до сегодняшнего утра, произошла сто восемнадцать лет назад. Что заставило Вас прийти и убивать? Зачем Вам война? – в ответ Хунхар немного помолчал, глядя за горизонт, и ответил:

– Ты правильно сказал, что мы долго жили рядом, жили мирно. Мы, свободные кочевники, вольные с ветром скакать куда угодно, смотрели на вас, жителей империи, на народы, её населяющие, мы жили рядом с вами и постепенно в нас нарождалось и крепло отвращение к вам. Не знаю, как вы этого не замечали. В вас нет тяги к свободе, но лишь тяга к наживе. Наживе любой ценой. Вы слизняки, сидите дома, держитесь за юбки своих жён, вы не мужчины, вы изнеженные бабы. – Так король довольно долго поносил население Империи. Хаире старший внимательно выслушал всё, не пытался перебить. Только когда Хунхар замолчал, коммит ответил:

– Скажи мне, кто вложил в сердце тебе эти мысли и слова в твои уста? – реакцией монарха на этот вопрос была вспышка гнева.

– С чего ты взял, что это не мои слова, что я кого-то послушал? – Голос кочевника стал металлом, гвоздём, которым он будто пытался прибить собеседника к месту, на котором тот стоял.

– Ты восемнадцать лет правишь племенами кочевников. В твоей власти степи и пустыни, по огромным пространствам земли ходят тысячи твоих стад. Почему вдруг сейчас ты почувствовал ненависть к своим соседям? Более того, ведь по согласию между твоими предшественниками, каганами кочевников и нашими императорами, мы нанимали отряды номадов в имперскую армию. И вы служили нам, не считая это позором. – тут Хунхар перебил Великого Князя.

– Довольно. Считай, что мы пробудились ото сна. Иди к своему Императору и скажи, что мы заберём столько земли и людей, сколько посчитаем нужным. Дайте ему коня и припасов в дорогу, – король начал разворачивать лошадь, что ехать к лагерю.

– Постой, – громко, уже в спину уезжающему королю сказал коммит. – У меня к тебе просьба – Хунхар развернул лошадь обратно, мордой к пленнику, сам широко улыбнулся и, не говоря ни слова остановил взгляд на Великом Князе.

– В крепости, ты знаешь, в цитадели Таирасса находится мой сын. Прошу тебя пощадить его.

– Ха, а я решил, что ты проявишь большую силу, и не будешь унижаться такими просьбами. Ты только подтвердил мои слова о вашей слабости. Знаешь, я буду потакать твоим слабостям. Если ты сможешь уговорить его сдать цитадель, я оставлю ему и тебе жизнь. Если он не согласится, я отрублю тебе голову у него на глазах. Как тебе такая сделка? Ты сам понимаешь, что он не согласится, но решать тебе. – Хунхар перевёл взгляд на громаду Великого дома Таирасса, возвышавшуюся за городскими стенами. Во взгляде пленного князя бушевало пламя ненависти и призрения. Он ненавидел своего победителя. Ненавидел за своё истреблённое войско, за это отвратительное предложение, целью которого было любование людским горем.

– Я согласен.

В ответ Хунхар кивнул.

Пленника отправили к Великому дому Таирасса пешком и с непокрытой головой, без оружия. Это тоже было унижением для знатного человека. Перед аркой, которая осталась на месте, где когда-то стояли городские ворота, с него сняли все латы и даже обувь, оставив лишь длинную исподнюю рубаху, привязали к коню слуги кагана, потому что Великий князь считался пленником кагана, и в таком виде, с позором, провели в город. Он бывал в Таирассе раньше, но не мог узнать ни одной улицы, везде были груды камней на месте каменных зданий, чёрные от пожаров, и пепелища на месте деревянных построек. Было несколько зданий, лучше других сохранившихся во время уничтожения города: ратуша, некоторые храмы, библиотека, бани. Их он узнал. Здание Цитадели было видно издалека, оно возвышалось над поверженным городом, напоминая, что враг ещё не везде стал хозяином. У подножия Великого дома, так, чтобы было видно его защитникам, номады топтали копытами лошадей захваченные в битве знамёна имперского легиона. Особенный смех вызывало конское испражнение на знамена разбитой армии, на священные символы, на них изображённые. Коммит видел это и жалел, что не закончил жизнь самоубийством, если не смог умереть в битве. В нескольких местах жгли трупы убитых горожан, защитников города и, отдельно, номадов, погибших при штурме. Внутри Цитадели, на уровнях, захваченных кочевниками, коммита поразило количество запёкшейся на стенах, полу крови. Часто можно было увидеть отрубленные руки или ноги, внутренности, головы. Пленника вывели на площадку второго уровня цитадели. Там было более безопасно, чем на третьей, которую тоже контролировали номады, но там легко можно было погибнуть от стрелы осаждённых. Старший Хаире был связан, рядом было несколько человек конвоя. У него не было шансов сбежать. У сына не было шансов его спасти. Король стоял рядом с пленником, готовясь исполнить обещание.

– Хаире – крикнул коммит, вызывая защитника крепости. Переводчик начал переводить Хунхару с глоттара на олюк – язык кочевников. Прошла минута, но никто не появлялся.

– Хаире – крикнул коммит второй раз. Секунд через тридцать между зубцами на каменном парапете четвертой оборонительной площадки показалась фигура воина. Воин выкрикнул всеми осаждающими ожидаемое, короткое слово: "Отец!". Хаире Старший смотрел вверх, туда, где был его сын.

– Да, мой дорогой сын. Прости, что не смог тебе помочь. Видимо, Сефер считает, что будет лучше иначе. Я должен уговорить тебя сдать крепость, иначе мне сейчас, на твоих глаза и на глазах всех защитников крепости отрубят голову. Я знаю об этом, таков был уговор. – Голос мужчины было похоже, срывается, вот-вот он начнёт плакать. Коммит на мгновение замолчал. – И я заклинаю тебя, каждой буквой священного алфавита, не сдавайся, дерись до последнего – переводчик всю речь переводил совершенно беспристрастно. по его лицу ничего нельзя было сказать о том, что говорит старший Хайре. Но на лице Хунхара всё было видно очень хорошо. Когда он услышал, что именно Старший князь Хаире говорит младшему, тут же подал знак солдатам, те поставили коммита на колени и начали выворачивать руки так, чтобы он наклонил голову вперед. "Сражайся до последнего вздоха" – крикнул глава Оринской провинции и сам склонил голову, демонстрируя мужество смирения перед страшным неизбежным. Хунхар посмотрел вверх, на младшего князя Хаире, достал из ножен тяжёлую саблю и точным мощным ударом отсек пленнику голову. Затем, за волосы, с каменных плит пола и поднял её высоко, демонстрируя своим подданным, а те стали прыгать и плясать в криках одобрения. Каган протянул саблю в сторону младшего Хаире, жестом показывая "скоро твой черёд". Голову насадили на копьё, копьё поставили на месте казни. Защитники крепости в отчаянии бессилия начали стрелять в палача и его свиту, но те укрылись за большими щитами, а затем и вовсе покинули место казни. Тело было оставлено лежать на месте, где коммит был обезглавлен. Каган отправился к своим шатрам, инженеры получили приказ готовить очередной штурм Цитадели. Инженеры были наёмниками, знания они получали, в университетах и армиях Империи, Союза вольных городов или в королевствах Юга. Они готовы были воевать на стороне того, кто больше заплатит, но могли и предать, если видели, что в Книге судьбы их господина начинаются чёрные страницы. У номадов были деньги, и они служили им. Вообще, единственный господин наёмников – деньги, именно деньгам наёмники действительно служат. Поэтому нельзя обвинять наёмников в предательстве. Своего настоящего господина – деньги, наёмники не предадут никогда.