– Тогда поехали. – И он быстро понес меня к джипу. Открыв дверцы, поставил меня на переднее сидение. Машка скользнула следом. «Даже лапы не протер», – запоздало вспомнил я. Он завел двигатель, и мы поехали за город.

В теплом салоне я опять начал клевать носом. Алексей молчал и смотрел на дорогу, освещенную светом фар. Из темноты навстречу летел пушистый снег и белые на обочинах ели. Я уже засыпал, когда Маша толкнула меня в бок. Я поднял морду и удивленно посмотрел на нее.

– Знаешь, – начала она, – я теперь не чувствую скорость. И не чувствую запахов. Не понимаю, холодно или тепло. Все, как на экране телевизора. Валерка! Мы должны придумать, как нам вернуться в наши тела! Я снова хочу сесть за руль! – По ее призрачному лицу текли слезы. Сама, того не замечая, она приподняла меня и, уложив к себе на колени, начала чесать за ушком. Я, конечно, удивился, но так хотелось спать! И я заснул.

Проснулся я уже в доме, когда одетый в майку и спортивные штаны хозяин поставил перед моим черным носом миску с куриным бульоном. Такого восхитительного блюда я не ел за всю свою жизнь! Тарелка была вылизана за три секунды. Алексей протер мне мордочку, аккуратно взял на руки и устроился со мной на диване перед камином. В нем горел яркий огонь и тихо потрескивали поленья. Я покрутил головой и увидел Машу в кресле напротив.

– Ну что, девочки-мальчики, – вздохнул Алексей, – нам надо решить, как вернуть вас в ваши тела. Где твоя подружка? – спросил он меня.

Я мордой показал направление.

– Хорошо, – продолжил единственный в нашей компании человек, – что вам мешает? Может быть, какие-то внутренние проблемы? Подумайте хорошенько. Маша. На столике блокнот и ручка. Попробуй что-нибудь написать.

Та поднялась с кресла, подошла к столику и нерешительно потянулась пальцами к бумаге.

“Машка! – заорал я. – Хватит трусить. В машине ты удерживала мое тело целиком! Ну-ка бери ручку!”

Она решилась и, раскрыв пальцы, цапнула ручку.

«Да!» – крикнула она и схватила блокнот. Алексей философски смотрел, как к пустому креслу поплыли письменные принадлежности, спустя некоторое время зависшие над ним.

– Итак, – продолжил он, – Валера, что ты думаешь?

Я подумал.

«Машка, тащи кресло ближе, я буду говорить, ты запишешь. Только, чур, не обижаться и писать все!»

Та пожала плечами, встала и пинком отправила кресло к нашему дивану. Потом села в него обратно. Алексей поморщился. Наверно, было жалко пол.

«Пиши» – приказал я Машке.

«Маша стала привидением, потому что считает, что никому не нужна» – Продиктовал я.

Она, поджав губы, записала. Алексей прочитал и внимательно посмотрел на кресло.

– Ты, правда, так считаешь? – спросил он. – Только прошу, отвечай искренне. Ведь от твоего ответа зависит, будет ли жить ветер в твоих волосах, будут ли чувствовать пальцы холод первого снега, а губы – ласковый поцелуй твоего любимого парня… Не торопись, подумай и ответь. – Он отвернулся и стал смотреть на огонь.

А я подумал про себя. Когда бежал на автобус, я тоже думал, как все это надоело: и вечная бедность, и противная бабка, и ненавистная химия, которую никак не могу понять. И этот щенок. А вдруг я ему позавидовал? Бр-р. Я потряс головой и вернулся в этот мир. Посмотрел на Машу. Она писала. По ее щекам текли слезы. Я подумал: у нее на глазах такая черная подводка и не размазывается. Химия, однако. И начал читать.

«Я их ненавижу, – писала она неровным почерком, забрызгивая написанное слезами, – их, своих самодовольных родителей, которые бросили меня на деда с бабкой, когда мне было всего пять лет. Мать жаждала любви и искала утешения в многочисленных романах. Я в ее планы, видимо, не входила и получилась совершенно случайно. Когда у меня был день рождения, она даже не звонила, а бабушка вручала мне якобы от нее подарки. Однажды она пришла к бабушке за деньгами, когда сбежал очередной поклонник. Я стояла рядом и слушала. Это же мама! Мне так хотелось обнять ее… Но она, взглянув на меня, как на пустое место, сразу прошла к бабушке. Дверь они прикрыли, но все равно до меня отчетливо доносилось каждое сказанное слово. Представляешь, моя мать шантажировала бабушку мной! Говорила, что отберет меня у них и отдаст в детский дом, если та не даст ей денег. Бабушка ругалась, отвечая, что это мать должна им платить за то, что они с дедом воспитывают ее дочь. Не знаю, дала ли она деньги, но с этого момента в моей душе как будто что-то сломалось, и я поняла, что никому в этом мире не нужна. Я искала привязанность в сердцах друзей, но они не очень-то хотели делиться со мной частью своей души. Им было тепло в своих родных семьях. Им не нужна была моя любовь и мое плачущее сердце. Когда я подросла, то уже не искала ничего, потому что поняла, что каждый живет только ради своего удовольствия и это нормально. Только я уже дать это удовольствие кому-либо не могла. Мне нравилось обижать и унижать окружающих меня людей. Я находила радость в том, что они чувствуют то же, что когда-то чувствовала я. Став постарше, я прибилась к байкерам. Мне нравились мотоциклы, машины, в-общем все, что движется. Я любила копаться в их внутренностях, регулируя, ремонтируя и смазывая, потому что знала: машина – не человек, и за внимание ответит стократ. Когда мы ехали в Питер, то остановились на заправке залить бензин и попить кофе. В зале у кассы впереди нас стоял полный лысый мужик и обнимал молоденькую девочку, наверно, мою ровестницу. Я обошла его спереди и “случайно” чихнула им в лицо, а потом с милой улыбкой открыла рот, чтобы начать долгие извинения, но… улыбка застыла на моих губах. Это был мой почти забытый отец. Я смерила его взглядом, плюнула им под ноги и вышла из зала. Сердце колотилось, как бешеное. Я села на мотоцикл и стала ждать друзей. Тут вышел этот урод со своей малолеткой и сел в черный лексус. Я запомнила номера».

Алексей, который читал вместе со мной, спросил:

– За рулем сбившей тебя машины был твой отец?

Ручка, сама по себе бегающая по бумаге, медленно вывела: «Да».

– Вытри слезки, девочка, – попросил он (и как догадался, что она плакала?), – напиши-ка мне его имечко и номера машинки.

Маша хлюпнула носом и посмотрела на него.

«Вы что собираетесь делать?» – синяя ручка неуверенно вывела кривую строчку.

– Буду вас защищать. – просто сказал он. – Я понял, что происходит в семье Валеры. Я понял тебя, Маша. Ты, мой мальчик, спрашивал, почему в этом огромном доме живу я один. Тогда я не ответил на твой вопрос. А сейчас мне хочется вам обоим об этом рассказать.

Он откинулся на спинку дивана, поднял кверху голову и негромко заговорил:

– Пятнадцать лет тому назад я построил этот большой и теплый дом для моей чудесной семьи: жены Светланы и маленькой дочки Аленушки. Счастливее нас не было в целом свете. Светлана занималась хозяйством и дочкой. Два раза в неделю вечерами ездила в город тренировать детишек. Она была хорошей гимнасткой, и у нее была отличная группа. Я работал и старался радовать моих девочек, чем только мог. Зимними вечерами мы с женой думали о летнем отпуске и мечтали, что проведем его втроем где-нибудь на море. В то время денег было не слишком много, все ушло на строительство, и мы пытались найти какой-то бюджетный вариант. Но показать дочке море очень хотелось. С женой Светой мы как раз и познакомились-то во время отпуска, среди морских волн. Просто случайно нырнув друг к другу в объятия. Так вот, продолжаю. Мой сослуживец, хороший и достойный человек, бывавший у нас в доме, и знавший не понаслышке, как идут наши дела, предложил поехать к его родителям на Кавказ, к побережью Черного моря. Поесть виноград со своего виноградника, попить молодого вина, позагорать, покупаться, покататься по красивым местам. Он написал родным. Они очень обрадовались и пригласили нас в гости. И вот всем семейством, вместе с другом и на нашей машине мы отправились в путь. Отпуск прошел замечательно. Мою дочурку баловали все женщины дома. Буквально носили ее на руках. Все было чудесно. Обратно мы выехали рано утром. В ущельях еще плавал туман, а солнце первыми розовыми лучами начинало окрашивать в яркие цвета высокие горные пики…

Алексей замолк и поднес чашку с остывшим кофе к губам. Сделал глоток и замолчал. Мы, не отрываясь, смотрели ему в глаза. Казалось, что он сейчас опять видит серпантин дороги и туман, летящий над горами…

– Так вот, – продолжил он, и глаза его сузились в черные щели, – через пятнадцать километров от села нас остановили люди в камуфляже с автоматами. Проверка документов, сказали они и попросили нас выйти из машины. Мой друг и Светлана спокойно вышли, малышка спала на заднем сидении, а я пытался вытащить из бардачка барсетку: она застряла и все никак не хотела вылезать. Я открыл дверь, хотел сказать, что уже иду, как увидел, что моей жене заломили руки и бросили ее на землю. Димка кинулся на обидчика и получил в грудь автоматную очередь. Я до сих пор вижу в мельчайших подробностях, как жена поворачивает ко мне голову и кричит: «Леха, беги!». Я как-то очень медленно протягиваю к ней руки, а она у меня женщина сильная, гимнастка, выворачивается, и бьет ногой в лицо того, кто ее держал… Ее убили на моих глазах. Не помню, как завел машину, как несся по серпантину вниз, не слышал, как стреляли мне вслед. Когда меня остановили наши бойцы, пальцы пришлось отрывать от руля автомобиля. Там же мне и сказали, что началась война с Грузией, а мы нарвались на их засаду.

Он опять отпил кофе. Закрыл глаза и сглотнул.

– А в Аленку попала шальная пуля. Прямо в сердце. Она даже не мучилась. Когда я ее хоронил, у нее было такое милое личико, словно только заснула… Я этих уродов бил три года.

Он ссадил меня на диван, подошел к высокому шкафу и открыл дверцу. Оттуда достал фотографию и опять присел к нам.

– Вот они, мои дорогие девочки.

На нас из прошлого смотрели молодая красивая женщина и маленькая светловолосая девчушка. Они стояли на песке и махали ладошками фотографу – своему папе Алексею. Я посмотрел на Машу. Она, взглянув на фото, заплакала навзрыд. У меня по белой морде тоже бежали мокрые дорожки. Алексей поцеловал фото, встал и убрал обратно. Машка, всхлипывая, писала в блокноте:

– Я Вас никогда-никогда не брошу! И Валерка тоже. Мы Вас ни за что не оставим одного!

Алексей рассмеялся:

– Старый чудак, домашнее привидение и Валерка с черным носом. Мальчик, а мальчик, а почему у тебя такие большие ушки?

Машка последний раз хлюпнула носом и несмело улыбнулась.

«Так Вы нас не прогоните?» – написала она.

– Мой дом – твой дом! – вытянул к камину ноги Алексей. Машка взвизгнула и бросилась ему на шею.

– Задушишь, девушка! – он все же почувствовал ее объятия.

– Итак, дети мои, продолжим мозговую атаку! – предложил хозяин. А я неожиданно для себя вдруг понял, что у него волосы не светлые, а седые. И мне стало стыдно за какие-то пакостные прежние мысли. Я уткнулся носом ему в ладонь и обрадовался, когда он погладил меня по голове. Машка вообще вместе с блокнотиком подвалилась ему под бок и что-то строчила. Я переполз поближе и посмотрел в лист. Там крупными буквами было написано: “Я знаю, как помочь Валерке!”

– Рассказывай, то есть, пиши. – поощрил ее Алексей.

Она продолжила: «Когда мы ехали сюда в машине, я неожиданно увидела под ее капотом душу маленького белого щенка. Видимо, от удара Валерка влетел в его тело, а щенок попал в машину. Ему весело, он играет с ней, а машина его не обижает. Может, попросить его вернуться в свое тело? Поговорить с ним и с машиной. Она ему сейчас вроде мамы».

– Круто, – хмыкнул хозяин. – Пошли в гараж.

Он надел куртку, и мы втроем спустились к машине. Он включил свет и завел двигатель.

– Говори! – предложил он Маше. Она подошла к джипу спереди и начала что-то шептать, поглаживая автомобиль по капоту.

– Ты видишь, что она делает? – спросил меня хозяин. Я кивнул и тут увидел белую головенку щенка, высунувшуюся наружу. Я рванул вперед, и Алексей поднес меня к машине.

– Ну что? – спросил шепотом. Маша положила на капот блокнот и написала: «Они согласны, только щенка придется оставить в доме и катать в машине. Она за него переживает».

– Скажи им, что обещаю. – твердо сказал Алексей. И тут же призрачный щенок выплыл наружу целиком.

Маша застрочила на листе: «Поставьте Валеру на капот и отойдите».

Меня поставили рядом со щенком.

«Иди в меня, маленький, – позвал я его. – Твое тельце очень соскучилось. Ты же хочешь побегать по земле лапками?»

Щенок посмотрел мне в глаза, кивнул и бросился прямо на меня.

От удара я очнулся на полу рядом с машиной. Маша держала меня за руку.

«Все хорошо?» – спросила она. Я кивнул и попытался встать. По капоту машины бегал маленький забавный щенок.

«У нас получилось!» – написала Маша Алексею.

– Спасибо, родная, – он погладил машину и выключил двигатель. – О сынишке твоем я обязательно позабочусь. Он погасил свет, и мы пошли в дом. В холле мы остановились.

– Теперь я пойду спать, тело не железное, – объявил хозяин. – Завтра едем в больницу. Кажется, я знаю, что делать. – Алексей взял щенка под животик и понес в спальню на второй этаж, махнув нам рукой. – Располагайтесь, ребятки!

Мы с Машей последовали совету и развалились на двух диванах в гостиной у камина. Я пристроил голову на валик и уставился в красный огненный зев.

– А ты почему здесь застрял? – внезапно спросила подруга.

– Неоконченные дела, чтоб их, – в сердцах произнес я, – Кирюху жалко, мать жалко. Найти бы этого гада и удавить!

– Отчима, что ли? – лениво поинтересовалась Маша.

– Его, родимого. Как вспомню перхоть на плечах, блевать хочется. А мать ругалась, что папой звать отказывался.

– Дура она, твоя мать, нашла с кем связаться!

– Да. – Согласился я неожиданно для себя. – Слабая, неуверенная в себе женщина. Бабка ее совсем заездила. Чтобы вырваться, она и нашла этого… Пожалел, гаденыш, – прошипел я. – Облагодетельствовал. Жизни не хватит, чтобы расплатиться.

– Скажи мне, Валерка, – вдруг она перевела разговор, – зачем люди детей рожают? Чтобы потом их ненавидеть? За то, что мешают, за то, что требуют любви, за то, что не встают перед гостями на табуретку и не читают стихи с выражением или просто не вписываются в новую жизнь?

– Не знаю, Маш. Вот Алексей со Светой родили Аленку, чтобы это чудо было в их жизни. Ну, знаешь, как говорят: плод любви. Даже скорей, как апофеоз, как лучшее, что они могли подарить друг другу.

– А нас зачем, как думаешь?

– Маш, а тебе не кажется, что люди вообще очень часто не думают, что делают? Вернее, не задумываются о последствиях своих поступков. Знаешь, как говорили о будущем девчонки в школе? «Выйду замуж за богатого лоха, сделаю ребенка, чтобы никуда не делся, и буду тусить. Венеция, Париж…» Знаешь, мне иногда кажется, что люди – большое овечье стадо. Куда вожак повернул, туда же лезут все остальные. И считают этот процесс единственно правильным. Вот когда-то, давно-давно, – я повернулся к ней лицом, чтобы видеть ее глаза, – один умный вождь доисторического племени вел войны за территории со своими соседями. В племени были сильные и храбрые мужчины, но воины других племен тоже были сильными. И тогда вождь подумал: наши земли становятся обширнее и богаче, множество женщин взяли мы в плен. А мужчин, способных защитить все эти богатства, становится все меньше. И повелел он своим храбрым мужчинам любить женщин, а женщинам – любить мужчин и рожать детей. И выросло это хитрое племя в один могучий и многочисленный народ. Сменилось не одно поколение. Но твердо знали женщины этого племени: появился у тебя мужчина – роди детей, а он, согласно заветам вождя, останется рядом, чтобы охранять свой род от врагов.

– Но мы-то сейчас, вроде цивилизованные люди…

– Глупости, – отрезал я. – Цивилизованные люди не живут инстинктами и заложенными в каменном веке программами. Люди должны учиться думать. Иначе зачем нам голова?

– Вот как раз твой отчим, – начала Маша ехидно, – от заветов Махатмы-то и отступил. Своей головой научился деньги зарабатывать.

– Ну, положим, не головой, а кой чем иным, но смекалки у него не отнять. Маш, пока на земле ведутся войны и гибнут люди, завет древнего Вождя все равно остается актуальным. Задача мужчины защищать и обеспечивать, задача женщины – рожать и создавать реальность, в которую мужчине было бы всегда приятно возвращаться. Просто мир сейчас потихоньку отводят от тех заповедей. И люди не могут понять, куда идти, к чему стремиться. Вместо радости и спокойствия любви, вместо уважения к старшим, вместо бережного отношения к детям нам навязали идолом золотого тельца. И человеки теперь не считают зазорным убивать ради квартир и денег стариков, продавать ненужных детей на органы. Прикинь, родила пару раз, и у тебя квартира! Слабые не вписываются в наш теперешний мир. Они становятся либо ненужной обузой, либо разменной монетой на пути к обеспеченному завтра.

– Армагеддец какой-то. – Передернула Маша плечами. – Ты знаешь, – она села на диване и подалась ко мне лицом, – я хочу, чтобы меня любил такой человек, как Алексей. Он не обманет и не предаст!

– А жену с другом на дороге бросил. – возразил я.

– Он не мог иначе! – Машка вскочила и забегала по комнате. – Он спасал свою дочь!

– Может быть, себя?

– Ты дурак, Валерка! – Она, наконец, остановилась передо мной и, присев на колени, заглянула мне в глаза. – Он до сих пор себе не может простить то утро. Знаешь, зачем он потом воевал? Это не было жаждой крови. Он хотел, чтобы его убили. Понимаешь, он не смог защитить самое дорогое, что было у него в жизни! Как бы я хотела, чтобы меня кто-нибудь так любил! – Она мечтательно прикрыла накрашенные глаза. – Тебе не понять, у тебя мать с Кирюхой есть!

Я встал с дивана и подошел к вскочившей Машке, с опущенной головой застывшей у камина, и обнял ее сзади за плечи.

– Маш, – позвал я ее, – хоть я младше тебя, и, может, кажусь тебе сопляком, но от всей души предлагаю тебе честную мужскую дружбу и свою рубашку.

Она с удивлением повернула голову ко мне:

– А рубашку зачем? Постирать что ли?

– Дурочка, – я своими призрачными руками обнял ее чуть крепче. – Чтобы было куда поплакать в трудную минуту!

– Балбес малолетний. – Вырвалась девушка, и подцепив полено, бросила его в камин. – Знаешь, – она немного помолчала. – Я согласна.

Мы опять расселись по диванам. За окнами, в синей ночи, падал пушистый снег, укрывая двор вместе с голубыми елями. Он прятал от нас далекие и яркие звезды, по которым отважные капитаны в дальних морях когда-то прокладывали свои маршруты к несметным сокровищам Золотого города и терпким пряностям Индии. Я лежал на диване лицом вверх и представлял благородных и сильных мужей прошлого, их верных и прекрасных дам, а также умных, красивых и горячо любимых ими детей, ради будущего которых они и создавали свои семьи. Я перевел глаза на Машку. Она сидела, сжав ладони между коленями и тоже, вероятно, думала о чем-то хорошем. Потому что улыбалась и смотрела на меня.

– Валерка, – спросила она, – ты любишь музыку?

– Да как-то не до нее было, а так люблю.

– Какую?

– Рок люблю, песни под гитару. Попсу, извини, не очень.

– А хочешь, я тебе спою? – Машка встала и прошла куда-то в темный угол. Вернулась с гитарой в руках.

– Ну ты даешь! – восхищенно произнес я.

– Не даю, – отрезала, – но сыграть попробую.

И она прозрачными пальцами начала цеплять струны. Это было просто фантастично! Потом, подобрав какую-то мелодию, она тихонько запела:

Сиреневой жемчужностью сияет утро раннее,

Туманы снежной вьюжностью приходят с опозданием

На берег с чашей озера серебряно-прозрачною,

С началом поздней осени закрытой тучей мрачною.

В малинниковых просеках – брусничник красной каплею

Среди искристой проседи. А елка толстой лапою

Кивает снизу ворону, что в небе белом кружится,

Разглядывая стороны сиреневой жемчужности.

– Вот как-то так. – Отложила гитару Маша. – Как тебе кажется, – вернулась она к насущному, – мы вернемся обратно в тела?

– Не знаю, – пожал я плечами, – только, если вернуться не смогу, что делать-то? – Я посмотрел на нее.

Она улыбнулась и, мечтательно подняв глаза к потолку, сказала:

– А я останусь здесь жить!

Всю ночь мы друг другу рассказывали о планах и мечтах, о своей, не такой уж и длинной, жизни. Эгоистично радовались тому, что Алексей выжил и приютил нас в своем доме. Мы вдвоем пели песни. Маша подыгрывала на гитаре. А часов в шесть утра понеслась в кухню готовить завтрак для нашего хозяина. Оказывается, она и это умеет! Я тоже попытался удержать хоть что-нибудь, но у меня ничего не получилось.

– Опыта маловато. – развеселилась она.

К тому времени, как Алексей спустился со второго этажа со щенком под мышкой, в столовой его ждал горячий кофе и теплый омлет. Тот только руками развел.

– Маш, – позвал он, – ты здесь? Спасибо тебе, родная. Я давно не чувствовал, просыпаясь, запахов утреннего завтрака. И кофе… Валер, тебе тоже доброго утра! – Мы стояли с Машкой совсем рядом с ним, но он, как слепой, просто смотрел перед собой в пространство большого холла. Машка не удержалась и погладила его по плечу. Тот улыбнулся:

– Машуль, не балуйся! Очнешься – задушу в объятиях!

– Ура! – запрыгала Машка. Все-таки девки такие бестолковые! Скажешь доброе слово, а она уже мебель в квартире расставляет.

– Так, ребятки. Валер, Машуль, выведите щенка, а я пока поем и попью кофе. Потом почищу снег перед домом, и поедем. Кстати, спросите машину, как зовут это маленькое недоразумение, может, она знает?

И Алексей поставил щенка на пол. Машка помялась и взяла блокнот с ручкой: «Чтобы входить в дом и выходить из него без Вас, нам нужно разрешение».

– Хорошо, – удивился хозяин, – я, хозяин этого дома, Алексей Лесницкий, даю свое разрешение Маше и Валерию в любое время дня и ночи приходить в мой дом и уходить, когда они сочтут это необходимым. Так?

Перед изумленными глазами Алексея белый щенок взмыл в воздух, открылась входная дверь и в клубах морозного пара опять захлопнулась.

– Кажется, к такому привыкнуть все-таки невозможно. – подытожил мужчина и потопал на кухню пить кофе.

За городом наступила настоящая белая и пушистая зима. Где-то там, за елками, за поселком всходило красное морозное солнце. Голубой снег скрипел под Машкиными ботинками. На кустах вдоль забора повисли маленькие сугробики. Деятельная подруга попыталась слепить снежок, но мягкие снежинки никак не хотели уплотняться в ее призрачных холодных руках. Щенок деловито подкапывался под фундамент. Я стоял и смотрел на утреннее фиолетовое небо с чуть различимыми звездами. Как же тут красиво! Вот бы здесь встретить Новый год! Украсить большую елку у ворот, привезти Кирюху, выпить шампанского! Чтоб эта неугомонная Машка была рядом и пела свои замечательные песни… Потом меня уронили на снег. Хихикающая подруга села на мое прозрачное тельце сверху и, набрав полные кулаки снега, вытряхнула их на меня. Холода я не почувствовал, как и Машкиного веса, но все равно вскочил и прыгнул на нее. Она, смеясь, увернулась и побежала к воротам, я за ней. Щенок пропустить такую замечательную игру не смог и с лаем бросился нас догонять. Мы орали, гавкали, прыгали и носились друг за другом по двору. Вдруг Машка остановилась и, глядя мне в глаза, сказала:

– Давай останемся здесь вместе!

– Маш, ты не сердись, но если мы вернемся в свои тела, захочет ли Алексей нас оставить у себя? Понимаешь, Маш, нас надо содержать, пока окончательно не выздоровеем, кормить, поить, ухаживать. А ему, чужому человеку, это надо?

– А мы его спросим! – не сдалась Машка. – Если он откажется, я останусь привидением! И все равно буду жить здесь!

Алексей Лесницкий, хозяин большого и богатого дома, стоял у окна и улыбался. За окном, в рассветных сумерках, на поляне перед воротами летали снежные заряды, скакал и заливисто лаял белый маленький щен. Он отошел от окна и налил в чашку остывший кофе. «Я должен им помочь, – подумал он, – пусть хоть кто-то на земле станет немножко счастливее».

Мы ввалились в дом довольные, а щенок – в снегу. Хозяин протер ему лапки, выгреб из шерсти комки снега и посадил его в кресло перед камином. Потом принес с кухни тарелочку и начал кормить его из рук. Щенок с удовольствием зачавкал.

– Вы машине что обещали? – неожиданно спросил он нас. – Правильно. Ухаживать и смотреть за ее ребенком. – Он ткнул в спинку щенка пальцем. – Так как?

Пред.1 234 5 6 След.

Валеркин декабрь

С этой книгой читают

Другие книги автора