Отзывы на книгу «Игра в классики», страница 2

Проще всего было бы ничего не писать про этот роман Кортасара, потому что любого сказанного всегда недостаточно, а если писать серьёзную большую статью и по-хорошему разбирать каждую сказанную букву, то магия неизбежно разрушится, если она, конечно, есть, в чём многие сомневаются. Или пойти по ложной очевидной дорожке - написать простенький отзыв, перемежаемые псевдофилософскими размышлениями о тщете всего сущего, о пирогах и котятах, о зелёной траве и небе голубом, о песне, которую ты слышал, когда тебе было 12 с половиной лет, о странной старушке, которую ты видел в супермаркете, потом нарезать всю эту болтологию на кусочки, пронумеровать, хаотично раскидать по полотну текста, составить путеводитель и радоваться тому, какой ты небанальный и молодец, хотя это очевидно не так, потому что строить мандалу по образу и подобию чужой игрушки — это заведомый проигрыш, один-ноль в пользу Жюля Флоренсио (может ли не жулить Жюль, не цвести Флоренсио, не идти вслепую в страну мёртвых Орасио, напялив разные носки и повернув не в ту сторону?)

Не буду делать себе просто, но и вам тоже не буду, поэтому просто соберу разрозненный ворох мыслей и вывалю сюда в кучу, на барахолку, а вы выбирайте то, что вам надо или нравится, или просто любуйтесь, или брезгливо отворачивайтесь и убегайте, вдруг я вас обсчитаю и напущу блох, но зачем вы тогда вообще сюда пришли, не нравится не читайте, все фломастеры разные, не кидайте помидорными тапками, мыши кололись, ключ, замок, язык, да будет так.

Первая мысль - конечно, название романа, которое из первоначальной "Мандалы" выросло в "Игру в классики", одна залипучая вещь сменилась другим, впрочем, их обоих роднит символическая сущность, отсутствие центра и бесконечное стремление уйти отсюда туда, не знаю куда, являясь тем, не знаю кем. Не знаю, сможешь ли ты попасть на небо, прыгая по расчерченным на асфальте клеточкам или квадратикам текста, или рассматривая узоры мандалы, тщетно пытаясь выяснить, что скрывается у неё внутри, может быть, и изначально этот поход не задумывался, как возможный, а важна только мечта о походе, голая его идея. Кто читает "Игру в классики" по-нормальному, то есть по путеводной ниточке лабиринта, тот знает, что нельзя закончить читать этот роман, только прервать, а конца у него нет, в конце спираль, которая затягивает тебя вглубь, заставляя блуждать по кругу.

Вторая мысль - как читать. Однозначный ответ: по карте. Совершенно не понимаю, зачем читать последовательно, а потом второй раз, это как сухое мясо без приправ и соуса, только для тех, кто любит голый сюжет и бежать по нему как можно быстрее. Сразу скажу для тех, кто не читал и сомневается - в "лабиринтном" прохождении романа главы основной части идут в том же порядке ,вы ничего не потеряете, просто между ними будут вставки разной мишуры, стеклянных шариков, перьев, цитат и прочей полумагической словесной трухи, которой так легко восхитить любителей клетчатых пледов в худшем смысле этого образа. Прочитать роман без этой одёжки - как секс на первом свидании, где же игра и прелюдия, путь слабаков, которые бросят книжку-любовницу сразу же и поставят галочку напротив соответствующего пункта в списке маст рид.

Третья мысль - непонятки по поводу Маги и Орасио, точнее, по поводу читательского восприятия их. Почему, ну почему же, почему так хотят читатели скрестить автора и какой-либо персонаж, почему мучительно зудит их афедрон, если они не найдут какое-нибудь существо, которое можно ассоциировать с автором? Эту парочку (да и остальные характеры) даже на себя не стоит надевать, они не для этого, и автор откровенно над ними посмеивается, показывая, что никакие они не живые люди из плоти и крови, а только тени в этом ворохе образов, из тумана пришли и в мутную синь канут. Но нет, что-то берёт верх над читателем, и вот появляются мутноглазые томные Орасио, которые заворачивают себя в кокон музыкальных композиций и антураж тонких нервных пальцев с сигаретой и ничегонеделанья, потому что так ты якобы стремишься проникнуть в суть вещей и не от мира сего читай в белом плаще стоишь красивый непонятый. И Маги, вечные Маги, которые пытаются найти магию в узорах, мелодиях, прогулках и волшебности обыденной жизни, которые тщетно перебирают в пальцах засохшие листья и надевают шарфы Мэри Поппинс, но вместо звенящего волшебства получают лишь лёгкую нарочитую долбанцу себе в карму.

Четвёртая мысль - ведь Орасио и Мага являют собой две полярности, одна из которых умеет в реальный мир и легко скачет по его обветренному скелету, оставляя после себя наивный детский восторг, вторая ограждает себя искусственными тяжеловесными заборами идей, мыслей, названий, определений. Моцарт и Сальери обыденной жизни, обе крайности губительны, нежизнеспособны, как тухловаты и все их разной степени кособокости двойники и парные союзники, так щедро раскиданные по невнятной карте персонажей текста.

Пятая мысль - эти классики ведут нас вовсе не на небо, а в какое-то адское место. Судите сами: цирк, сумасшедший дом, морг, вот так небесные ступеньки. Единственное, что радует, что Орасио никогда до конца не дойдет, и мы не дойдем, и никто не дойдет, потому что это всего лишь книга, тень тени тени.

Как же нас испортила массовая легкодоступная литература... Как же легко и быстро она превратила нас в пассивного читателя... Как же сложно переходить из этого статуса в статус читателя-сообщника, соучастника творческого процесса.. Нет-нет, я не обо всех - я о себе. А ведь когда-то я с удовольствием и с пониманием читала Кафку, Камю, Сартра и других. Теперь же - тяжело. Необходимо продираться сквозь аллюзии, параллели, реминисценции, непонятные слова, необычные образы. Тяжело. Но замечательно!!!

Эта книга, конечно, не для одноразового прочтения. Да и не выпустить ее из рук:) Уже несколько дней, как, прочитав последнюю страницу, я каждый день ее тискаю, листаю, читаю, перечитываю...:)

«Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь – это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому‑то‑и‑выбирают‑что‑любят, а я думаю, что борот‑нао‑. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки.»

"..Любовь моя, я тоскую по тебе, болит каждая клеточка,а когда дышу,болит горло,ведь я вдыхаю пустоту, и она заполняет мне грудь,потому что там уже нет тебя..."

"И так естественно было выйти на улицу, подняться по ступеням моста, войти в его узкий, выгнутый над водою пролет и подойти к Маге, а она улыбнется, ничуть не удивясь, потому что, как и я, убеждена, что нечаянная встреча - самое чаянное в жизни и что заранее договариваются о встрече лишь те, кто может писать друг другу письма только на линованной бумаге, а зубную пасту из тюбика выжимает аккуратно, с самого дна."

"Я думаю о забытых движениях, о многочисленных жестах и словах наших дедов, постепенно утрачиваемых, которые мы не наследуем, и они, один за другим, опадают с дерева времени. Сегодня вечером я нашел на столе свечу, играючи зажег ее и вышел в коридор. Движением воздуха ее чуть было не задуло, и я увидел, как моя левая рука сама поднялась и ладонь согнулась, живой ширмочкой прикрывая пламя от ветра. Огонек снова сторожко выпрямился, а я подумал, что этот жест когда-то был у всех нас (я так и подумал у нас, я правильно подумал или правильно почувствовал), он был нашим жестом тысячи лет, на протяжении всей Эпохи Огня, пока ему на смену не пришло электричество. Я представил себе и другие жесты: как женщины приподнимали край юбки или как мужчины хватались за эфес шпаги. Словно утраченные слова детства, которые старики в последний раз слышат, умирая. Теперь у меня в доме не слышно слов: “камфарный комод”, “треножник”. Это ушло, как уходит музыка того или иного времени, как ушли вальсы двадцатых годов или польки, приводившие в умиление наших бабушек и дедов. Я думаю о вещах: о шкатулках, о предметах домашней утвари, что объявляются иногда в сараях, на кухнях, в потайных уголках и назначения которых уже никто не способен объяснить. Какое тщеславие полагать, будто мы понимаем, что делает время: оно хоронит своих мертвых и стережет ключи. И только в снах, только в поэзии и игре случается такое: зажжешь свечу, пройдешь с ней по коридору — и вдруг заглянешь в то, чем мы были раньше, до того как стали тем, чем, неизвестно еще, стали ли."

Если стараться воспринимать всё слишком всерьёз и непременно понять всё-всё и до конца, "Игра в классики" неминуемо станет для вас игрой в ящик.

Нет, ну а что, учитывая всевозможные комбинации вставных глав и допустимость абсолютно любого порядка чтения, кто знает, когда именно из разрозненных кусочков пазла сложится цельная картинка. Тем более, что искать таинственные смыслы и значения кортасаровскому читателю-соучастнику следует именно в них, за фасадом сюжета, как и завещал автор. Коротко говоря, вставные главы нужны вот для чего: во-первых, под видом мореллианы Кортасар потихоньку излагает свой взгляд на литературу и даже дает неприкрытые советы по чтению. Во-вторых, ряд эпизодов из прошлой жизни персонажей помогают лучше понять их мотивы и замыслы, эти главы структурно не сильно отличаются от основного нарратива и в конец вынесены, как мне кажется, только ради пущей эффектности. В-третьих, та самая эффектность, позволяющая добиться ощущения "рваного" монтажа, прыжков по расчерченным мелом клеткам. Одновременно автор в самые напряженные эмоционально моменты сюжета сбивает накал страстей, дает читателю передохнуть и заодно подойти к делу непредвзято, слегка остыть и остеречься поспешных суждений. Характерным примером этого подхода является отзеркаленный вариант финального диалога Талиты и Тревелера, заменяющий в hopscotching plot 55-ю главу. Преследуя некие свои цели, автор щедро разбавляет один из самых драматичных моментов "линейного" романа доброй порцией абсурдизма, как бы указывая, что всё это понарошку, а герои и сами недалеко ушли от психов, которые где-то тут же, по соседству. Ну и множество цитат, конечно, в них автор мог спрятать (или сделать вид, что спрятал) вообще что угодно.

Больше мне не хочется говорить о главах с других сторон, потому как я, видите ли, то, что автор ласково называет читатель-самка. Линейный сюжет и внятное развитие персонажей мне как-то милее. Мне даже кажется, что линейное прочтение первым способом разумнее, и вставные главы ничего по существу не добавляют. Всё то же изысканно-вычурное, утопающее во множестве отсылок и реминисценций повествование, ровно тот же рефлексирующий интеллигент Оливейра в центре кадра крупным планом, алкоголь, сигареты, мате, секс, дождь, джаз и блюз, ночные споры о литературе до одури под древнюю запиленную пластинку. Что бы там Кортасар не говорил о внешней красивости и отделанности текста, это у него получается как раз очень хорошо. Интересны и центральные персонажи, великовозрастные раздолбаи, которым уже третий десяток как шестнадцать лет. Наиболее понятной кажется Мага, которая не сумела пережить связанную с изнасилованием психологическую травму. Тревелер же и особенно Оливейра кажутся скорее жалкими и смешными в этой своей апатичной бездеятельности. Последний и вовсе пытается подвести под свой ничем не оправданный страх перед миром некий философский базис буддистского толка о недеянии. Ближе к финалу, когда Оливейра окончательно сходит с ума, появляется очень характерная тема кокона из ниток, который он мастерит себе в палате. Герой стремится во что бы то ни стало отгородиться от мира, не осознавая, что и сам является его частью. Может даже возникнуть ложное впечатление значительности Орасио, глубины его трагедии, но на самом деле это всего-навсего банальные ошибки заурядного человека, помноженные на кризис среднего возраста. Весь роман Оливейра убегает от вопроса "зачем всё это?", в процессе пропуская второпях несколько вполне себе ответов, а затем, будучи прижат к стенке, не находит иного выхода, кроме выхода в окно. Поступок мальчика, но не мужа. В финале "линейной" схемы герой предстаёт фигурой скорее трагикомической, смерть сглаживает и отчасти извиняет очевидные глупости, которые натворил Орасио. Авторский же метод "прыжков по клеткам" явно расставляет акценты в пользу комической фигуры нелепого неудачника, который даже убиться о стену как следует не может.

В итоге на мой непритязательный вкус читателя-самки бесспорно хороша разве что ночь смерти Рокамадура, клуб змеи и сопутствующий алкогольно-джазовый угар. Линия Морелли и прыжок Оливейры в небо кажутся мне пока чересчур надуманными я умышленно переусложненными. Возможно, стоит как-нибудь вернуться к роману, но не раньше, чем лет через двадцать. Как знать, может и у меня получится стать соучастником Кортасара.

Хулио, Хулио…

Хорошие книги для любого человека на самый изврапритязательный вкус. Если ты девушка и хочешь романтики, если ты интеллектуал и ищешь с кем бы подумать, если ты пьешь водку и не с кем, если ты принадлежишь древнейшей профессии, но не находишь адекватных книг. Адюльтеры, шизофрении, фрилав и гангстабрэйн тебя зовут, в общем, пойдем, поиграем в классики.

Чем роман меня зацепил? Собственно, всем. Как в моем мозгу выглядел процесс написания книги Кортасаром? Ну вот, написал хорошую книгу, но этого мало, надо бы чего-нибудь добавить. Хм. А пусть будут еще разные рассуждения, я ведь чувак умный, людям приятно будет почитать умную прозу. Готово. 130 глав есть, но… О, добавлю цитат и песен. Балин, я ведь обожаю джаз, перепишу немного. Тааак, 155 глав. Апчхи. Да вашу…., да это же полный…., да почему этот ….. случился со мной… да эти ….. главы не пронумерованы, а пошло это все на …. Так пусть будет. Маленькая зарисовка закончилась. Таким образом, современный читатель имеет счастье продираться через дебри повествования, которое раскидано и терпит изменения на протяжении 655 серий 155 глав. Но это круто. Без сомнений. Во-первых, эта книга не позволит читателям забыть о бумажных изданиях, надо объяснять, насколько удобно листать электронную книгу? Во-вторых, у читателя есть выбор. Ведь книга в книге в книге в книге, позволяет читать то, что хочешь. Первые 56 сюжетных глав, вторую версию – перемежающуюся, придумать свою, мне, например, приглянулся джаз.

Идем далее. А, кстати, о сюжете не скажу ни слова, ибо это вторично. Оформление. Вот, что добивает читателя. Неграмотная речь, чередование сюжетных линий в главе (строки, строки, а не просто сюжетные линии), цитаты, песни, пляски, поток сознания, и никакого магического реализма. Я сразу рассыплюсь в своих обманутых надеждах. Главе на, эээ, ближе к концу, в общем, мне стало понятно, что автор подкачал, ведь самого главного он не сделал. Да, товарищи, не было рекурсии. Смекаете? С таким порядком глав и не сделать рекурсию. Я такой крутой, нашел недоработку автора. Трагично замолкаю, и просто, как факт привожу 131-58-131. Ну, Кортасар, ай да, аргентинского торгового представителя сын.

Стебай не стебай, а серьезно поговорить о произведении нужно. Не магический реализм. Кортасар не Маркес. Его магичность проявилась в самом произведении не в тексте. Книга насыщенна различными художественными приемами. Такая, знаете ли, вкусная солянка от литературного мира. Без шуток. Радует глаз и веселит мозг такое высококачественное и сложно-воспринимаемое произведение. [Поэтому, если прочитали, погладьте себя по головке, вы молодцы, как и я].

Кто-то же сказал, что лучшая книга говорит тебе то, что ты и так уже знаешь. Поэтому книги могут очень сильно влиять на человека. Скажи мне то, что я уже знаю, и я буду применять это еще больше. Многие мысли Кортасара были и моими мыслями, а значит его цитаты, прекрасные цитаты, не открыли мне новый мир, но разложили по полочкам мой. Поэтому, Хулио, вы великий и великолепный автор. Можно биться в восторгах, сарказмах и почитаниях, но для меня лучший показатель книги – это, когда ты закончил чтение и всё, что ты можешь сказать [рецензия не считается] это ничего, только степенно поаплодировать автору, ибо гениально.

Кортасар великолепен.

Кортасар упоителен, прекрасен и невероятно молод. Я не знаю, в каком возрасте он написал «Игру в классики» и не верю, что его Оливейра, Мага, Тревелер, Талита и все остальные уже зрелые мужчины и женщины, хотя намеки проскакивают в тексте – они все ослепительно молоды, бездонны и прекрасны. Как латиноамериканская литература.

Его мир, эта бесконечная игра – какой терпкий, какой джазовый мир, сцепленный черными нитями, все во всем. Его люди, невероятно живые, безумно обаятельные игроки в жизнь. Как они обращаются со словами, как плутают в именах литературы, как слушают музыку.

Жизнь как обстоятельство места, времени и действия; Рокамадур – что за имя для крохотного младенца, всегда Рокамадур, не ласкательно, только так, раскатисто, с агрессивными «р» и в четыре слога, нелепое имя. Этот ребенок пока не человек – поскольку не игрок, для всех он обстоятельство. Кроме матери, кроме Маги – в письме Маги Рокамадуру Оливейра увидел письмо себе самому – потому что его игра должна сводиться к нему самому и только.

И в подобными переливами смыслов можно бесконечно упиваться – игра в жизнь, игра в текст, игра в классики.

Из предложенных Кортасаром способов чтения его романа я, конечно, выбрала второй – как же не броситься в нору за Белым кроликом. И пожалела: нужно было читать дважды, сначала залпом, махом, жадно, а потом еще раз – медленно, разбирая все полутона, полунамеки, полуулыбки, что в «Необязательных главах», которые с первого раза порой распробовать не успеваешь, торопясь, захлебываясь.

С другой стороны – это выбор между смертью и безумием, и я, получается, выбрала безумие, выбрала путать черными нитями страницы, выбрала прыгать с клетки на клетку классиков, в конце концов, все мы безумцы, все мы, кто гладит мертвого голубя, все, кто требует смерти собаки, все, кто пишет письма младенцу, все, кто видит домогательства потому, что очень хочется, чтобы они были, все, кто выпрямляет гвозди, все, кто путает страницы своего романа. Выбор подтверждаю.

Знаете, я никогда не отрицала, что книги можно делить на разные типы: книги-учителя, книги-друзья, книги-лекарства. Но никогда бы не подумала, что встречу книгу-паразита. "Игра в классики" стала для меня именно такой - книгой-паразитом, которая внезапно пробралась в мою жизнь, но которая только брала и ничего не давала взамен. И, как ни странно, мне это понравилось.

Эта книга-кровосос меня засосала. Есть книги, которые совпадают с твоим настроением. Эта же книга заставила меня изменить свое настроение под нее. Таким образом, я ее прожила. Да-да, недели я жила вместе с Орасио, вдохновлялась его мыслями и его жизнью в тесных квартирах Парижа, а после на жарких улицах Буэнос-Айреса. Погружалась в метафизические реки вместе с Магой и мы вместе плавали свободно на их поверхности, не умея, однако, помочь Оливейре, который все тонул и тонул, не в силах осознать, что, чтобы держаться на плаву не надо в этой реке ничего искать, но как же ему без поиска?

Орасио - умный, начитанный молодой человек, который переспорит любого спорящего и переговорит любого в любой дискуссии. Но проблема в том, что он не умеет правильно использовать свои знания в жизни, а точнее так: из книг он почерпнул столько "идеальных" взглядов, что просто не может ужиться с ними, знания ему мешают - оставаясь интеллектуалом, он не может оставаться другом, любовником, да и просто хорошим человеком. Как точно с этой точки зрения подметила Мага:

-Считаешь, я настолько слеп? -Наоборот, тебе бы на пользу быть чуточку слепым.

Нужен ли поиск? Не видел ли автор идеал в Маге, которая не понимает сложных книжек с умными непонятными словами, книжек, которые постоянно сует ей Орасио, но которая тем не менее далеко не глупа, а просто чувственное и житейское в ней первичнее интеллектуального? И разве не комично выглядит Клуб, а вместе с ним и Орасио, который словно находится над ним (Клубом), но в то же время в нем самом? Я не знаю. Картасар не дает ответов, он вообще не определяет никаких позиций. Смею написать, что литература постмодернизма, если я вообще понимаю в литературе постмодернизма хоть что-то - это та стадия, когда художник уже не хочет искать смысла в хаотичном порядке вещей, когда сам поиск смысла настолько абсурден, что серьезно говорить о нем уже невозможно. Единственный выход - играть с этим хаосом, что и делает Кортасар.

Отсюда и символ классиков. Роман вообще во всех смыслах пропитан идеей классиков: во-первых, в техническом плане - не есть ли классики сам постмодернизм, который изначально представляет собой игру с читателем? Во-вторых, герои книги, играющие в классики, в очередной раз подчеркивают то, что было сказано Кортасаром из уст Орасио: герои до сих пор не повзрослели, они до сих пор дети, играющие друг с другом, но через миг готовые впиться друг другу в волосы.

Однако, из темы классиков выходит другая, не менее важная, тема: тема порядка и хаоса. Орасио желает порядка, но как ни странно, его жизнь беспорядочна и беспутна в хаотичной смене мест жилья, любовниц, друзей и пр. Суть в том, что героя не устраивает существующий в мире порядок, в нем он видит лишь иллюзию, обман. Так не значит ли, что в своем хаотичном существовании Орасио и видит истинный порядок? Честно, это еще один вопрос в этой книге, на который я не знаю ответа. Хаос заполняет эту книгу. Хаос находится в повествовании, что нам только доказывает непоследовательность глав. Даже импровизированный джаз, который слушают Рональд и Бэпс, представляет собой хаос, отвергая все правила и законы построения мелодий.

Да уж, "Игра в классики", определенно, книга-паразит. Она втянула меня в мерзкую пучину неудач и бед, меня окружали воистину мерзкие люди, но окружали они меня настолько долго, что я начала их любить. Эта книга не дала мне ответов, а только смеялась надо мной и высасывала из меня все соки, пока я пыталась эти ответы найти. Но, воистину, это прекрасная книга. Хотя бы потому, что заставила меня прожить такую мерзкую и грязную с моральной точки зрения жизнь, но жизнь прекрасную с точки зрения хозяина книги-паразита.

С этой стороны (читательская рефлексия)

«Да, но кто исцелит нас от глухого огня, от огня, что не имеет цвета, что вырывается под вечер на улице Юшетт из съеденных временем подъездов и маленьких прихожих, от огня, что не имеет облика, что лижет камни и подстерегает в дверных проемах, как нам быть, как отмываться от его сладких ожогов, которые не проходят, а живут в нас, сливаясь со временем и воспоминаниями, со всем тем, что прилипает к нам и удерживает нас здесь, что больно и сладостно горит в нас, пока мы не окаменеем».

Эти строки обладают для меня какой-то неодолимой притягательностью. Я читаю их и понимаю, что пропала, что сейчас я снова полечу на свет и буду биться в пламени, из которого нет выхода. Я читала «Игру в классики» столько раз, что уже сбилась со счета сколько, но неизменно попадаю в ее плен с первых же строк. Книга-перевертыш, книга-зеркало, книга-мандала. Она может прикинуться историей любви и разлуки, поэмой одиночества, сборником абсурдов или романом идей. И можно оплакивать Магу, спорить с Орасио, или боготворить его, или считать инфантильным (занялся-бы-лучше-делом-вместо-того-чтобы-рефлексировать). Все зависит от угла зрения. Можно прочитать роман о Париже и клубе интеллектуалов-иммигрантов, или прийти к выводу, что в Буэнос-Айресе живут одни сумасшедшие, или заняться расшифровкой «Мореллианы» – и я это проходила. Но так ли это важно, че, что ты нашел в этой вздорной (бесподобной?) книжке, если она тебе нравится, если ты готов упиваться этими словами бесконечно. А если не нравится, то лучше бросить ее немедленно и съесть вместо этого что-нибудь питательное. Пончик с матэ, например.

По ту сторону (горячий привет Орасио Оливейре)

«Вы, разбойники, посягнувшие на вечность, воронка, засасывающая небеса, сторожевые псы господа бога, нефевибаты. Хорошо еще, нашелся образованный человек и может вас всех назвать своими именами. Космические скоты».

Сколько бы мы ни стремились выйти за свои пределы, мы всегда вместо этого сходим на нет, потому что сама идея предела является ограничителем. Мы задыхаемся в своей человечности, мы хотим швырнуть ее кому-то в лицо, но не находим его, этого гипотетического кого-то. И тогда мы кричим – все это блеф, вся эта ваша белиберда с вечностями, а истинно только это тело, не помнящее себя. Орасио грезит о единстве, но не может вырваться из этих бесконечных дихотомий, которые не дают объединить сон и явь в едином жесте.

«Похоже, его специальность – пропащие дела. Сперва дать делу пропасть, сперва потерять, а потом нестись искать как сумасшедший».

Со всех сторон (абсурдистская хрень)

Со всех сторон (абсурдистская хрень)

– Абсурд – это то, что не выглядит абсурдом, – сказал Оливейра загадочно. – Абсурд в том, что ты выходишь утром за дверь и находишь у порога бутылку молока – и ты совершенно спокоен, потому что вчера было то же самое и то же самое будет завтра. Абсурд – в этом застое, в этом «да будет так», в подозрительной нехватке исключений из правил.

Почему застрелился Сеймур Гласс, почему сошел с ума князь Мышкин, почему Орасио Оливейра должен выйти из окна или... Или что? Что... ничто... нечто... Территория. Территория спокойствия, территория ежедневного абсурда, территория человечности. Такое теплое домашнее слово – че-ло-веч-ность. А если так: ЧЕЛО-ВЕЧНОСТЬ? Вечность, бьющая челом человеку, нагородившему метафизический огород, где на грядках растет капуста идеализма и брюква материализма, а если приглядеться...

Вывеска... кровью налитые буквы Гласят: "Зеленная",- знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы

Мёртвые головы продают.

Николай Гумилев «Заблудившийся трамвай»

Все валю в одну кучу? Да, и валю. Сэлинджер, Достоевский, Кортасар, Гумилев – кто следующий? А ведь она и есть одна, эта куча, и только люди хватаются за спасительные ярлыки и везде прибивают таблички. Для ясности. Здесь реализм, здесь абсурд, это влияние восточных учений, а в этом месте явно Федор Михайлович переночевал.

«Тут она заметила, что под столом лежит ларчик, тоже стеклянный. Алиса открыла его – и там оказался пирожок, на котором изюминками была выложена красивая надпись: "СЪЕШЬ МЕНЯ!"»

Льюис Кэррол «Алиса в стране чудес»

О, добро пожаловать, мистер Кэррол, и вы в моей голове и в, так сказать, нашем безразмерном информационном поле! Бесконечность комбинаций – на выходе всегда новый продукт, и чем больше туда закладываешь, тем выше порядок емкости пространства вариантов. И на выходе уже ПРОДУКТ ПРОДУКТОВ, а, по сути, ноль нолей. Ведь ноль равенъ БЕСКОНЕЧНОСТИ, и мы вольны делать с ним, что угодно: съесть, выпить, приложить в качестве припарки. Не возбраняется – это еще один камень в вавилонскую башню тщеты (но каков слог!).

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать - Мгновение бежит неудержимо, И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти все мимо, мимо.

Николай Гумилев «Шестое чувство»

Простите мне, люблю я Гумилева. Что вы сказали? Или это не вы? Кто здесь пропищал: «Не пей, козленочком станешь». Коз-ле-ноч-ком. Метафизическим жертвенным козликом, сереньким, разумеется. И как только занесут они над тобой руку (...как только занесешь ты над ним(и) руку...),  вдруг увидишь глаза, твои собственные глаза, вписанные в овал зеркала.

«Помню, это было воскресенье. Моя сестренка, тогда совсем еще маленькая, пила молоко, и вдруг я понял, что она — Бог, и молоко — Бог, и все, что она делала, это переливала одного Бога в другого, вы меня понимаете»?

Дж. Сэлинджер «Тедди».

А ты заблудился, Орасио Оливейра, ты так и не смог принять свою человечность и, ощущая абсурд этого мира, где каждый день у порога ты находишь бутылку, до краев полную Бога, ты не мог просто опрокинуть его в себя вместо того, чтобы топиться в метафизических реках.

– «Метафизические реки – повсюду, за ними не надо ходить далеко. А уж если кому и топиться, то мне, глупышка. Но одно обещаю: в последний миг я вспомню тебя, дорогая моя, чтобы стало еще горше. Ну чем не дешевый романчик в цветной обложке».

И еще

«... лучше всего, пожалуй, не мудрствуя лукаво, чуть наклониться вниз и дать себе уйти – хлоп! И конец»

Самоубийство разума. Разве только...

– «Смерть псу, – сказал Восемнадцатый».

я не то чтобы великий эксперт, количество прочитанных книг немногим перевалило за 250, однако я смело могу сказать, что это одна из самых сложных кинг ever.

начнём с того, что игру в классики очень сложно читать. в моём издании 887 сносок! порой попадалось больше 3-4 на одной электронной странице.. помимо того, что это означает 887 раз заглянуть в примечания, это ещё говорит от том, что в книге минимум столько моментов, требующих пояснения. по факту же их несколько тысяч!

роман, а вернее антироман, настолько глубокий, полон и переполнен известными (и не очень) терминами, понятиями, абстракциями, фамилиями, произведениями искусства и прочее прочее, что просто поражаешься эрудированности и масштабам познания автора. глубина и разнообразие тем романа действительно впечатляют.

следующим сложным моментом становиться фрагментарность повествования, обрывки мыслей, идей, событий. есть общая канва: группа друзей, составляющих клуб-антиклуб, есть даже главный герой (наверное по логике всего антигерой), но внутри обычных предоставлений и ожиданий от книг вы не встретите практически ничего обычного.

главный герой гоним тоской по жизни, в поисках смысла существования, пытается как-то жить и выживать в Париже. его любовь тоже выходит какой-то антилюбовью, потому что как бы он не хотел, а ту единственную он так и не смог себе разрешить любить. сопротивление во всем и в то же время стремление плыть по течению - примерно так я описала бы его и всё происходящее в романе.

рада, что познакомилась с творчеством автора. мне кажется, что игра в классики - это что-то за гранью литературы. книга притягивает и отталкивает одновременно. видимо, чувствуется та же двойственность, что и у главного героя. и сразу закончив думаешь, что когда-нибудь стоит перечитать, и тут же понимаешь, что это маловероятно.

«Он не мизантроп, но в мужчинах и женщинах принимает лишь те их стороны, которые не подвергались формовке со стороны общественной надстройки; и у него у самого тело – наполовину в матрице, и он это знает, однако его знание активное, оно не чета смирению, кандалами виснущему на ногах. Свободной рукой он день-деньской хлещет себя по лицу, а в промежутках отвешивает пощёчину остальным, и они отвечают ему тем же самым в тройном размере». Х.Кортасар «Игра в классики» О да эта книга долго ждала своего часа, когда я возьму ее в руки и прочту, укутавшись в тлен уходящей истории, она тихо прикорнула на полке целых двенадцать лет, иногда улыбаясь мне, вовлекая в свой мир. Она хранила форму и в тот же час ее уничтожала, создавая и разрушая целостный мир иллюзорных заблуждений. И вот я решил сыграть в игру «Борцы с долгостроем» и мой выбор пал на роман Х. Кортасара «Игра в классики». По странным стечениям обстоятельств, то ли искривилось время и я попал в иную реальность, а может ситуация абсурда или другие формы мандалы сменяющие картинки и образы мира, соприкоснулись с мои руками в которые вложили книгу с высохшими листами бумаги, в которой описывались правила игры, игры жизни и смерти, понятий сменяющих только форму жизни, и только тот кто ловок готов допрыгать до неба. Играя я попадаю в иную игру, игру разума, подмену сознания чужими мыслями. Книга меня не взяла, но я не жалею часа проведенного с ней, моментами она меня шокировала, такими как циничная смерть Рокамадура, или сидение на доске хрупкой девушки Талиты, в этом и есть эффект книги сносить сознание, говорить а иногда и кричать о ней, безусловно это талантливое произведение грамотно составленное, с необычной формой повествования. Роман-игра или антироман противоречащий всей традиционной кухне, о нем можно говорить долго, спорить, находить истину и тут же осознавать что не чего не нашел. О нем написано много томных книг разъясняя и разжовуя смысл, претендуя на тонкое понимание мысли и тайника души писателя. Здесь я хочу сказать, что не претендую на понимание автора это лишь мой опыт игры с Кортасаром, придерживаясь его правил. «Цель, которую он преследует, - абсурд, поскольку никто не знает больше того, что знает, другими словами, существует антропологическое ограничение. Согласно Витгенштейну, проблемы цепочкой уходят назад, то есть то, что знает один человек, есть знание одного человека, но о самом человеке не известно все, что следовало бы знать, чтобы его познание реальности было приемлемым» Х.Кортасар «Игра в классики». И так начну по порядку: что это за роман? в чем суть этого произведения? Как говорит нам сам автор, выражая это в форме старого писателя Морелли: роман – где без внимания оставляется логический ряд повествования, порожденный западной обезьяной разлаживать все по полочкам оставляя без внимания внутренние противоречия. Роман катализатор, коагулирующий прожитые человеческие жизни, не обстоятельства или события, а главные мантры о них, туманных и трудно доступных понятий. Поиск обнаженности персонажей, сбить с колеи имманентной и трансцендентальной этики, ненадолго убежать, вступить в контакт с голой реальностью, создать пространство, чтобы жить в нем, которого не было, и по видимому быть не должно в пространстве. Можно переменить знаки на противоположные и увидеть мир между двух измерений. Реальность всегда условна, неполная, усеченная. Так Кортасар выводит на первый план проблему двойственности мира, которая порождена скудностью языка (назови вещь по имени и ты ее не увидишь) и превращает ее в дихотомию жизни. Бедность языка приводит к мысли обманчивости, создает не верное оптическое отражения, не раскрывает а маскирует реальность, язык по сути эстетическое вещество. Кортасар говорит: «литературное письмо по сути жульничество, оно порождает читателя самку, читателя желающего не проблем а готовых решений или проблем ему далеких чтобы не страдать развалившись в кресле». Поэтому он предлагает читателю игру в которой два мира: первый это мир Оливьеры и Маги, «где они то сплетаются в объятьях, то отталкиваться друг от друга в соре, но все это происходит вне того мира, где совершались события, о которых писали газеты, где имели ценность семейные и родственные обязанности или другие формы моральных обязательств», мир в котором править слепая судьба, которая сводит их, когда они находятся в лабиринтах улиц. «Париж плясал, поджидая нас, только что прибывших, только начинавших жизнь и все вокруг для нас не имело значения». «Париж – это мандала, входишь в него и даешь ему войти в тебя – это пневма а не логос». Попадая в плен ночей, блевавших музыкой и табаком, мелких пакостей и разного рода выходок, никогда не желал притворятся как эти потрепанные любители богемы, нарекавшие карманный хаос высшим духовным порядком. Второй мир – это мир понятий и категорий, мир выражений и форм языка, концепции частиц, поиск потерянного рая, Эдема который бессознательно хранит наша память, отыскать центр оси на котором держится мир. Первый это фасад, для читателя самки, второй это мир мыслителя «Cogito ergo sum»; Орасио и Мага – две полярности экзистенциальная и интеллектуальная. Дихотомия жизни, в которой ты одинок и в тоже время связан с другими. Дихотомия раздваивает мир на части, который может быть сложен и разгадан только диалектическим мышлением читателя. Кортасар ищет читателя спутника, сообщника, заинтересованного в разгадке смысла чтобы примерится с собой и обрести потерянный рай. В итоге два мира порождают мир между измерений. Мир в котором ты способен дотянутся до НЕБА. Демоническая природа литературы проглатывающая gnosis, praxis, ethos (знание, опыт, мораль) должна быть разрушена вот цель данной книги. «Сколько раз я – словно умственную отрыжку – глотал мысль, что азы, на которых строиться моя жизнь, - тягостная глупость, ибо жизнь моя истощалась в диалектических метаниях, в результате которых я выбирал ничегонеделание вместо делания и умеренное неприличие вместо общепринятых приличий» Х.Кортасар «Игра в классики».

Ох, как же тяжело мне далась эта книга. Две недели читала. А для меня это приличный срок. Причем какие-то места я просто проглатывала, не спотыкаясь, а где-то читала, пробираясь как-будто сквозь какие-то дебри. А еще интересно, что когда я села почитать цитаты на ЛЛ, я неожиданно увидела еще одну сторону книги - глубокомысленную, философскую, нежную, трагическую и очень грустную. Хотя, всё равно ничего в итоге не понятно )))) А Вы когда-нибудь видели книгу, к которой написана инструкция по прочтению?! И мало того, что инструкция, автор дает читателю два варианта чтения - обычный, по порядку, и в порядке, задуманным автором. Ну и что-то мне очень сомнительно, что если читать по порядку, который предлагает Хулио, то что-то прояснится :) Во всяком случае, думаю, не для моей тупенькой маленькой головки :) Возможно, я не доросла до Кортасара. Думаю, надо будет перечитать. Лет так через 20 )))) А вообще, язык очень красив. Послушайте:

Ты, дающая мне бесконечность, прости меня, я не умею её взять. Ты протягиваешь мне яблоко, а я оставил вставную челюсть в спальне на тумбочке.

Или еще:

Мы не были влюблены друг в друга, мы просто предавались любви с отстраненной и критической изощренностью и вслед за тем впадали в страшное молчание, и пена от пива отвердевала в стаканах паклей и становилась теплой, пока мы смотрели друг на друга и ощущали: это и есть время.

Ну и еще:

Любовь моя, я тоскую по тебе, болит каждая клеточка, а когда дышу, болит горло, ведь я вдыхаю пустоту, и она заполняет мне грудь, потому что там уже нет тебя

Ну красота же, правда? :)