Читать книгу: «Я ловлю домового, или Мой последний Йоль в кругу семьи», страница 3

Тетя Рита всегда занимала сторону дяди Яна, всячески его поддерживая. Когда происходили подобные ссоры, она хмурилась и становилась, по словам дяди Михаэля, взрывоопасной. Насколько я замечал, у нее вообще было болезненное отношение к дяде Яну – он приходился ей двоюродным племянником. Иногда, в разговоре она подолгу глядела на него, и бледная тень падала на ее прекрасное лицо, словно она была перед ним в чем-то виновата. Это длилось секунду, но сложно было не заметить столь странную реакцию. И тетя всегда, всегда соглашалась с дядей Яном, чем расстраивала маму.

Дядя Михаэль всячески в моменты пререканий старался успокоить тетю, но порой и на него нападала угрюмая мрачность. Чем хуже становилось отцу, чем чаще он выходил пострелять по дощечкам во двор. Вся эта шумная пальба казалось, очень расстраивала тетю Риту, и она горько ревела возле огня в гостиной, крепко прижимая меня к своей груди. Ее слезы лились по моим щекам, и в такие особенно тяжелые минуты мне тоже хотелось разреветься, но по какой-то мне самому неведомой причине я держался изо всех сил, дабы своей слабостью еще больше не расстроить тетю. С возрастом я понял, что тетя Рита плакала вовсе не из-за дяди, она плакала из-за меня, из-за того, что умирает отец, а ее семья дает трещину.

Но хуже всего горестная обстановка дома, где царил дух приближающейся смерти, отражалась на несчастном дяде Аре. Он метался по комнатам, хватаясь то за голову, то за свои записи в дневнике. Он беспрестанно проговаривал себе под нос химические формулы, словно волшебные заклинания, и в безумии повторял:

– Я найду выход, должен быть выход!

Но выхода ему так и не удалось найти, потому что вскоре, не дожив до Йоля, отец умер.

Это случилось в один безмятежный тихий день – падал снег, незаметные сумерки нерешительно подкрадывались, опускаясь на деревню. Я по обыкновению лежал у отца на груди – он слабо дышал, а я цепко прислушивался к гулкому биению сердца. В комнату вошла мама и с чистой, светлой улыбкой подошла к нам. Она всегда старалась улыбаться и радоваться каждой минуте проведенной вместе с нами.

– Ты пришла, – тихо проговорил отец. Из груди его вырвался слабый хрип, – кажется, я ухожу…

– Нет-нет, дождись меня, – плача сквозь печальную улыбку, проговорила мама.

Дрожащей рукой она ласково провела по его лицу, и они глядели друг на друга с трепетной и нежной привязанностью.

– Вот видишь, Синтия, я оказался таким слабым, – отвечал отец, – все как предсказывал твой брат.

Он попытался посмеяться, в глазах его читалась невыносимая горечь, но его душили хрипы и он закашлялся.

– Ох, милый, – сдавленно произнесла матушка, помогая папе откашляться. Силой воли подавляла плач, она обняла его за шею, трогательно прильнув к его щеке, – ты мне дороже всех.

– И ты мне, – говорил совсем тихо отец, – но есть тот, кто нам обоим дороже жизни, – он повернулся ко мне, – береги себя, сынок. – Он провел по моим волосам, и я с тревогою и всеобъемлющим чувством грусти и скорой беды поглядел на него в ответ.

– Я ни о чем не жалею, – продолжал отец, – я счастлив был быть тебе мужем, другом и твоим талисманом среди этих бесконечных бурь и потерь.

Слезы выступили на его глазах, и он поспешил закрыть их. Матушка беззвучно плача прижалась лбом ко лбу отца.

– Я закрою глаза, Синти, мне что-то тяжело, – тихо сказал отец, – он скоро придет за мной. Ангел смерти.

Мама еще ближе прильнула к отцу, подавляя горькие приступы плача. Она все еще улыбалась, глядя на меня, но в ее глазах так и застыло всепоглощающее отчаяние. Оно пропитало болью всю ее душу и словно стало частью ее. Тогда я почувствовал, что горе вряд ли когда-нибудь оставит маму. И я оказался впоследствии прав.

Раз, два, три.

Раз, два… три…

Я с тревогой слушал, пока сердце отца не замерло и в груди его навсегда стало так тихо и пусто.

Я в неописуемом волнении вскочил, глядя на маму, словно ища в ней помощи и спасения, и она тут же бросилась ко мне, мигом все поняв. Она плакала, плакала без малейшего звука. Плечи ее судорожно содрогались, а я стойко терпел и, призывая на помощь все свое мужество, не позволял себе разреветься. Меня мучило, растерзывало чувство беспомощности и необъяснимой пустоты. Я не мог поверить, что больше не услышу голос родного человека.

Так отца не стало, наш клан таял, и мы продолжали укрываться в домике то ли от вьюг и ветров бесконечной зимы, то ли от невидимого врага, что неотступно и неустанно преследовал нас. У нас не было идеи, как спастись и пережить эту долгую зиму, мы просто держались друг за друга.

Мы похоронили отца в безмятежное морозное утро, и с тех пор мрачная тень смерти отступила, на время покинув наш домик. Жизнь вернулась в привычное русло, но я все равно смутно ощущал некую осторожность и неотступную тревогу, что чувствовалась в каждом вздохе, в каждой улыбке или задумчивом взгляде. Мне было ясно – что-то происходит, но что именно я не мог понять.

Моя матушка еще долго переживала смерть отца, и всячески особенно при мне старалась это скрыть. Но моя восприимчивая детская душа все чувствовала. Мама подолгу стала сидеть возле камина, нервно перебирая в руках рукоделие, или же вовсе молчала, подолгу отмывая что-нибудь на кухне. Она ушла в уборку и в дела с головой, став одержима чистотой. Исчезли звонкий смех и разговоры, которые согревали меня темными вечерами. Но, даже не смотря на резкие изменения, я не решился оставить маму одну, позабыв на время свои забавы и игры, что неустанно манили меня, пока я подолгу находился возле нее. Я держался изо всех сил, воображая, каким стойким могу быть и какие муки могу претерпеть ради родного человека. Это часто придавало мне сил, хотя глядеть на то, как дух мамы сломлен мне было тяжело и страшно.

В преддверии Йоля мы стали часто ходить с мамой в пригород, что находился близ нашей деревни, за продуктами – меня при этом тщательно закутывали в толстый шерстяной шарф и шапку с огромным помпоном, надевали на меня огромные неудобные ботинки и самую теплую куртку, отчего данные выходы казались мне еще более значимыми. Ведь когда я шел на обычную прогулку на наш двор, меня так никогда не одевали.

Было уже темно, мы осторожно миновали окрестности деревушки, долго шли по нелюдимым тропам, на которых едва попадался одинокий фонарь. Если на пути нам встречался незнакомец, я крепко вцеплялся в мамину руку, опасаясь, что этот неизвестный может украсть меня или похитить. Но людям вокруг было все равно.

Вокруг было так тихо – снег искрился от света звезд и луны, тьма окутывала нас, пытаясь сбить с пути. Но мы всегда добирались до центральной площади, от которой тянулась улочка магазинчиков и лавок, в которых продавалась всякая всячина, начиная от вкусностей и заканчивая детскими игрушками.

Каждый раз, когда мы входили на площадь, у меня замирало сердце от восторга и неописуемого счастья. Не знаю уж, что так могло радовать меня в этих простеньких магазинчиках и лавках, украшенными припорошенным снегом и освещенными йольскими огоньками, но я не мог оторвать завороженных глаз от их манящих витрин. Сердце мое трепетало.

Здесь было столько всего интересного, аппетитного, яркого, притягательного и необычного. Запах свежеиспеченных лимонных булочек с мятной глазурью то и дело отвлекали мое внимание от истинной цели прогулки. Игрушечные паровозы и гвардейцы завлекательно блестели в свете ламп по ту сторону стекла, навсегда завладев моими желаниями и помыслами. Огромные, чудесные сани, что, как мне казалось, весьма пригодились бы мне для моих вылазок на ближайшую горку в лес, важно красовались в самом дорогом магазине. Разноцветные леденцы, жевательные конфетки, пряные карамельки в лавке сладостей и прочие соблазнительные вкусности заставляли меня замедлить шаг и прилипнуть к стеклу витрины. Маме приходилось меня уводить от столь завлекательных вещей, постоянно повторяя, что мы не можем себе позволить такое дорогое удовольствие.

Мы уютно прогуливались по улочке, стоял чудесный морозный вечер – люди спешно совершали покупки, поторапливаясь домой к теплому очагу. Их кусал мороз, подгонял холодный воздух – столь слабые и восприимчивые к низким температурам, в отличие от нас.

Но мне и без того было так тепло.

Я держал маму за руку, ощущал тепло ее ладони, и это делало меня бесконечно счастливым. Я шел, вмиг позабыв о том, как минуту назад отчаянно желал заполучить деревянных солдатиков или игрушечный пистолет. Теперь это все растворилось в теплоте огней и морозном воздухе, став вмиг таким неважным и ненастоящим. Мне было важно лишь то, что я здесь и что я ощущаю невероятное единение с этим миром благодаря тому, что рядом мама.

Кажется, мы были бедны – у нас едва хватало сбережений на еду, поэтому мама купила мне лишь дешевенький детский журнал с картинками, что занял меня на долгие последующие вечера. Тогда я особенно страстно увлекался чтением – в нашей гостиной стоял небольшой шкафчик с книгами, некое подобие домашней библиотеки, оставленной нам в подарок от прежних хозяев. Я прочитал в ней все от корки до корки, и одна книга среди прочих особенно меня занимала. В ней рассказывалось о вампирах – об их физиологических особенностях, об истории появления, но главное, изучив ее, я понял, что вампиры почему-то отличаются от моих родных некоторыми на первый взгляд не так явно бросающимися в глаза особенностями.