Фокус с поличным

– С чего это? – возмутилась я. – Я видела, как он с вами обращается. Может, и хорошо, если его выгонят? Не уверена, что он подходит для такой работы.

– Он делает это по моей просьбе, – поспешно сказал Руслан Осипович.

На несколько секунд я перестала ощущать противно теплый дождь, вымочивший нас обоих до нитки. И только оторопело таращилась на старика из-под ладони, козырьком приставленной ко лбу.

– Вы извращенец, что ли? – грубо (внахлыст, как сказал бы Арцах) поинтересовалась я.

– Евгения, это целая история. – Руслан Осипович покачал головой, ничуть не обидевшись на вопрос.

– На целую историю у меня времени нет, – отрезала я. – Да и вы шли бы к себе, простудитесь, и вся недолга. В вашем-то возрасте…

– Вы же телохранитель, Евгения, да? – Руслан Осипович пуще заторопился, нервно оглянулся назад: не ищут ли? – Я знаю, слышал о вас. Что, если моя история – возможно, ваше новое задание? Вы свободны? Завтра, в час дня?

– Еще неизвестно, – уклончиво заметила я.

Это правда: я в своей работе не тяну ни с согласиями, ни с отказами. Если чувствую, что с клиентом сработаемся, то на новое задание соглашаюсь сразу. И это новое задание могло подвалить когда угодно – через двадцать, через сорок минут, через час или нынче вечером. А заранее бронировать место в расписании – дохлый номер. При том что поведение Руслана Осиповича интриговало меня все больше, он не виделся таким уж перспективным клиентом.

– А если завтра к часу дня будете свободны – зайдете? Хотя бы просто выслушать. Не понравится – не беритесь, ей-богу, только выслушайте. Мне и рассказать-то об этом уже некому.

Я, невзирая на дождь, несколько секунд разглядывала жалко выглядящего старика. Вот честно: мокрая побитая шавка, выкинутая на улицу. Вон и Дмитрий этот за ним не торопится. Об этом тоже договорились?

Что ж, если разговаривать во дворе… место открытое, прохожих мимо предостаточно ходит, даже сейчас по ливнищу такому народ мелькает.

– Буду свободна – зайду. Но ничего не обещаю, – твердо ответила я.

И, не дожидаясь его ответа, в темпе твиста двинулась в сторону своего автомобиля: как еще заведется-то в этом всемирном потопе.

Из-за дождя пришлось тащиться обходным путем: по Благовещенскому проспекту, более пологому и прямому, со свежим шершавым асфальтом. В больницу я добиралась более крутой и петлясто-изворотливой Ленинской, но в такую погоду… нет.

Но и по Благовещенскому я ехала медленно, всматриваясь сквозь заливаемое вовсю лобовое стекло. Дворники почти не спасали, но хотя бы огни светофора и дорожные знаки я различала.

И человеческие фигуры: мокрые, как восставшая из мертвых Муму, с бесполезными – хоть какой размер! – зонтиками. Ливень не утихал, хлеща со всех сторон и во все места, размывая очертания за стеклом до невнятных пятен. Будто ребенок акварелькой балуется.

Поэтому, когда на пешеходном переходе прямо передо мной прошел Арцах, в первую секунду я подумала, что мне показалось. Однако же притормозила у автобусной остановки, чуть опустив стекло. Но не окликнула, лишь пронаблюдав, как он дошел до здания редакции газеты «Вести Тарасова», придерживая ворот плаща и, судя по лицу, нещадно костеря дождь.

Как и все остальные под дождем, Арцах тоже напоминал мокрую псину. Но породистую и смышленую: и лапу подать, и мяч принести, и ковра хозяйского не осквернить.

Нет, потом поговорю, сейчас – к Миле. Поди, ругает сама себя за то, что разжалобила племянницу и вытурила в такую погоду за, в принципе, сущей безделицей.

Я почти угадала: дома меня встретили потоп буквальный и потоп фигуральный.

Буквальный был меньше: всего-навсего натекла грязная вода из машинки. Из инструкции я помнила, что такое бывает, если моющего средства много налить. Эх, опять, наверное, кондиционера для белья бабахнула больше, чем нужно, растяпа.

Фигуральный потоп был уже посерьезнее: я застала Милу коленопреклоненной, периодически простирающейся ниц, как правоверная буддистка. Тетя пыталась ликвидировать последствия моей халатности.

Я застала весьма драматический момент: Мила попробовала подняться с тряпкой в руке, оскользнулась и чуть стукнулась лбом о пол, вовремя подставив руку. И одновременно плакала, пришмыгивая и орудуя тряпкой. Пытаясь орудовать, точнее говоря.

– Мил, ну ты чего, ну… – Я, едва заперев дверь, бросилась к ней прямо в уличной обуви, оставляя за собой следы; сама мокрая, будто это мной пол и помыли. В лучших традициях голливудских немых комедий.

– Эта новая машинка… о-ох-х… Женя, я с ней не справля-аюсь… Она запищала, а я и не знаю, на какую кнопку жать, совсем старая ста-а-а…

– Ну, ну, ну…

Я присела рядом с ней, прямо коленями на мыльный мокрый пол (едва ли моим штанам стало бы хуже). И неловко приобняла тетю, стараясь не замочить ее домашнее платье. По крайней мере, к моему приходу Мила успела переодеться, значит, нормально все с этим титановым коленом.

– Мил, не переживай ты так. Ты еще просто не привыкла, мы ж купили эту штуку месяц назад всего, даже я еще не разобралась.

Тетушка сама прижалась ко мне, теперь только тихо всхлипывая. Успокаивалась понемножку, и то хорошо. Обняла меня одной рукой, и только тут я заметила, что на Миле нет резиновых перчаток. Значит, стихийное бедствие застало ее врасплох, схватила тряпку, не особо раздумывая.

– Между прочим, зря ты так скачешь. Доктор сказал, чтобы две недели нагрузка была снижена, просто чтобы адаптация, постепенное привыкание там и все такое. Что ж ты рванула-то так?

Я хотела добавить нечто в духе «чай, не девочка уже», но вовремя прикусила язык. Мила и без меня знает, сколько ей лет. И, кстати, ни разу не кокетничала своим возрастом. А в зубах навязшее «у женщины про возраст не спрашивают» считала глупым предрассудком.

Мозг, как назло, подкинул в тему одну из шуточек Арцаха: «Мне столько лет, на сколько я себя чувствую. А чувствую я себя на все сто!»

Нет, вот не надо этого сейчас.

– Да, вот, ты задерживалась, а я подумала – по хозяйству сейчас…

– Прости, тормознула, попала под дождь. Пришлось тащиться как черепахе какой, чтоб в ава… в смысле, что добраться нормально.

– И не позвонила! – вздохнула тетя.

– Уж прости, да, не позвонила. Давай-ка вот что, сейчас поднимемся, переоденемся, я быстренько приберу…

Продолжая успокаивающе бубнить (так шаман усмиряет буйного духа), я помогла Миле добраться до комнаты. Тетя едва не поскользнулась, идя в мокрых тапочках на гладком линолеуме, но я была начеку. Походка у Милы была вполне ровная. Меня отпустило куснувшее было беспокойство.

– Про трость все же не забывай, – напомнила я.

– Хочешь, чтобы, я как инвалидка какая, – по квартире с тростью? – возмутилась Мила.

Так, мы уже протестуем, отлично. Чем бы дитя ни тешилось… а, нет, это из другой оперы.

Я мудро не стала помогать Миле переодеться, даже не подала ей сухую одежду. Человек только-только с пола поднялся, нечего ему ронять самооценку и чувство собственного достоинства. Пусть вернет контроль над ситуацией да заодно прислушается к ощущениями по поводу колена.

Нет, попроси она, я бы не отказала ей в помощи, но сейчас случай стопудово не тот.

Тем более что и мне не мешало переодеться: май, отопление отключено, а я тут, можно сказать, в одежде искупалась.

Как там, интересно, Арцах – на работе-то в этаком виде? Поди, юморит что-нибудь по случаю. Сам себя он как-то раз нарек «неунывающим армянином» – аккурат в момент нашего знакомства. После того как вытер натекшую из носа кровь: тот громила, которого я вырубила, еще успел расквасить Арцаху нос. Больше он ничего не успел. Да, не стоит благодарности. Обращайтесь, если что.

…дальше все мои дела и помыслы были только с Милой: прибрать в ванной; под чуткими указаниями тети разместить на сушилке белье; организовать чай с печеньем и отвлечь Милу всевозможными сплетнями и слухами. Больница есть больница: моя общительная тетя была отрезана от привычного окружения, так что следовало восстановить баланс. Благо память у меня еще… черт. События сегодняшние, что ли, повлияли? Что еще за мысли о старости, а, Охотникова?

Зато во время чая, плавно перетекшего в легкий ужин, я сообразила, как поднять Миле настроение. Заранее поинтересовалась ее планами на завтра и уже с утра занялась воплощением своей идеи. Обзвонила тетиных знакомых (в основном – учительско-преподавательский контингент из тех, кто на пенсии), сбегала в кондитерскую и еще раз в продуктовый. И, пообещав Миле потрясающий сюрприз, отвела к одной из наших соседок, бывших Милиных учениц, в квартиру этажом ниже.

Тетя, узрев собравшуюся компанию при накрытом столе, едва не прослезилась. Глянула на меня с такой благодарностью, что и я, черствоватая в силу профдеформации особа, ощутила что-то этакое в области диафрагмы. Ну, о чем там поэты говорят – душевный трепет и прочее.

Компания расселась до того уютно, и чайник как раз засвистел, и варенье открыли… я не стала мешать. Ушла с посиделок, страшно довольная собой и успешным воплощением своей затеи.

И, размягченная, в редком для меня благостном настроении, по часам увидела: если втопить как следует, то я еще вполне успеваю к Руслану Осиповичу. Закроем этот гештальт. Я, конечно, и близко не психотерапевт или еще кто из этой же братии; но, если старикану станет легче от простого излияния души, то, пожалуй, выслушаю его. Не могу представить, чем бы таким он, бывший циркач, мог меня удивить. В силу специфики моей работы я иногда такое выслушивала…

Моему рыжему знакомцу нынче определенно везло. До дома престарелых я доехала быстро. В этой части города и так-то часовая «обеденная пробка» не особо смачная; а сегодня и вовсе как по заказу – чистая дорога. Эх, вчера бы так.

Руслан Осипович, похоже, и не сомневался, что я приду. Или очень хотел надеяться на это.

Он сидел на другой скамейке – той, на которую взгляд падал у калитки. И не сразу заметил меня, пока я шагала по дорожке, усыпанной сбитыми с кустов листьями, стараясь не наступить на улитку. После вчерашнего дождя их тут было видимо-невидимо, и по подлокотнику скамейки ползла одна весьма крупная особа. Я не стала ее снимать: безобидными моллюсками меня не испугаешь. Виноградные улитки, кстати, очень вкусные. Чуть хуже мидий, но зато не трепыхаются в желудке, когда их проглотишь.

Между прочим, я предупредила Милу, чтобы она не рассказывала никому про вчерашний разнос у дома престарелых. Отговорилась, что сама улажу этот вопрос. Надеюсь, этот случай не всплывет в сегодняшней теплой компании.

– Евгения… ох, как же я рад, что вы пришли. Не отвлек ни от чего?

– Кабы отвлекали, я и не пришла бы, – резонно заметила я. – Могу я задать вопрос, прежде чем мы начнем?

– Да-да, конечно, сколько угодно… – Руслан Осипович, наверное, и с парашютом бы согласился прыгнуть, такая готовность прозвучала в его голосе.

Печально, если он готов выговориться и малознакомой женщине вроде меня. Впрочем, пожилые люди часто одиноки и от этого самого одиночества впадают в излишнюю откровенность. Или, наоборот, превращаются в упертых параноиков, и только шапочки из фольги не хватает, как в фильмах про инопланетян.

– Откуда вы знаете, что я работаю телохранителем?

– А что, я ошибся? – заволновался он.

– Нет, вы не ошиблись. – Я уселась поудобнее и чуть было не раздавила спиной улитку на спинке скамейки. Закинула ее в куст и продолжила: – Я довольно известна в Тарасове. Но мне интересно – от кого конкретно вы услышали эту информацию?

– От Александра Осколкина. Или Шуры, как он всем представляется. Бойкий такой парнишка, раньше был полицейским. А теперь частным детективом работает.

Шурик… помню, помню его. Последнее его дело было невольно связано с моим тогдашним заданием. Годика полтора назад пробил по базе пару ушлепков, попытавшихся ограбить одну дамочку. Которая потом меня и наняла – меньше чем через сутки после неудачного (я вмешалась) ограбления. Дамочка та еще оказалась: телепродюсер-правдолюбица, эмоционально нестабильная матерщинница. Но ничего, сработались, и проплатила от и до.

А Шурка свалил из полиции по причинам, как он умудрился выразиться, сугубо экзистенциальным.

«Задолбала бюрократия, понимаешь, Жень!» – уже погрубее резюмировал он.

Словом, парень решил, что на ниве частной деятельности принесет больше пользы. В том числе себе: он вполне преуспевал.

– Знакомый малый, – подтвердила я.

– Я обращался к нему за помощью. Но, увы, он не смог мне помочь. И рекомендовал вас.

– А для чего вы к нему обращались?

Пока что никакой заинтересованности я не испытывала. Но знакомое имя – уже что-то. Позднее свяжусь с Шурой, расспрошу – как ему этот рыжий Гамлет. Мозги у Осколкина еще как на месте, и работает он на совесть. Но мы с ним работники, так сказать, разных ведомств. Если Руслану Осиповичу не смог помочь частный детектив, то для чего ему нанимать телохранителя?

– А вот это и есть моя история, – вздохнул Руслан Осипович. Замялся, переместил на траву улитку с подлокотника на своей стороне скамейки. – То есть, уже не только моя. С Александром мы общались последний раз не далее как вчера. Такой хороший мальчик, денег за последние сутки работы не взял, сказал – совестно, раз он не смог мне ничем помочь…

Ну, Шурка! Совестно, ага. Знаю я его манеру: даже если дело заканчивалось «по нулям», он все равно брал деньги за все время, потраченное на клиента. Но если под конец неудачного дела находился еще один клиент, да перспективный – Шура делал широкий жест. Говорил клиенту (независимо от пола, возраста и социального положения): мол, раз ничем не смог вам помочь, то за последние сутки можете не платить. Но только, мол, тссс… – строго между нами. Потому что – так и так, понимаю ваше положение.

Это я упрощенно рассказываю, конечно. Сам Шурка устраивал красивый жест, ладно и складно объясняя – почему отказывается от оплаты. Разумеется, клиенты охотно идут ему навстречу в этой финансовой уступке. Ибо суточные Шура берет нестыдные, знает себе цену. Оттого на вольных хлебах живет сытнее и интереснее, чем при казенной полицейской кормушке. Ну, каждый вертится как может, не мне осуждать.

– И что произошло вчера? – подтолкнула я.

– Довольно досадный случай. Мы с Александром сидели здесь, на этой же скамейке. Вечер, погода прекрасная…

– Руслан Осипович, ближе к делу, пожалуйста.

– В сад зашел рыжий парень, здоровый такой. Я всегда, всегда говорил, что нам не надо оставлять калитку открытой, может зайти кто угодно…

– Руслан Осипович!

– Простите, Евгения, простите, разволновался. Рыжий такой амбал, в руках – папка с бумагами вроде. И давай меня выспрашивать, уточнять: фамилию-имя-отчество, год рождения, да с каких пор в Тарасове живу, да приезжал ли ранее… Я, Евгения, не просто так умственную отсталость симулирую. И в этот раз тоже прикинулся, Александр мне подыграл. Детина входит в раж, трясет какими-то вырезками газетными, твердит, что вот, он мой сын, и мать его рассказывала, что в таком-то году я приезжал сюда, и у них был роман. А Александр, не будь дурак – спрашивает, мол, как твою мать-то зовут?

Ого! Рыжий амбал, ну-ка, ну-ка… Это уже совсем другой разговор! Я вспомнила свой вечер в баре «Готика» и рыжего «медведя» Михаила, его упоминания про родного батю, заверения, что «дело вернячное».

– И что сказал рыжий? – Так, Охотникова, спокойно, без демонстрации интереса. Выслушай до конца.

– Он отвертелся. Сказал, что вот сейчас он скажет, а я скажу, что такой женщины не знал. И Александр, дай ему бог здоровьичка, и отвечает, мол, он тебе вообще ничего не скажет, у него склероз старческий, ты на его рожу глянь. – Руслан Осипович усмехнулся, явно довольный. – А дальше рыжий разорался, стал твердить, что я придуриваюсь и что он от мамки своей знает, какой я, извините, Евгения… Хитрожопый, вот. Только он сказал еще грубее.

– А где все это время был ваш ласковый садист Дмитрий? Цветочки на балконе поливал?

– Выбежал на крик, как раз вовремя. Александр-то, знаете, не самый крепкий, а этот амбал вроде и драться вознамерился. – Мой знакомец покачал головой, вздохнул. – Вид имел самый воинственный, во всяком случае.

– И чем кончилось?

– Дмитрий его отогнал, лишний раз напомнил, что я, простите еще раз, дебил дебилом и что-то выяснять у меня бесполезно. Еще добавил, что мне пора подгузник менять.

Я только хмыкнула про себя. Отважный санитар! Аплодисменты, браво, браво!

– Конечно, ему оставалось только уйти после этого, и он ушел. Матерился ужасно. Больше я его не видел.

– Н-да, занятная история… – протянула я.

Я практически уверилась, что этот амбал именно циркач Михаил и есть. Но нужно было уточнить.

– И, бога ради, Евгения, не придирайтесь так к Дмитрию. Он делает что может. У нас неплохой пансион, но не самый лучший, персонала не хватает. Дмитрий едва успевает помогать лежачим и сидячим. Да и не он один, сиделки есть…

– Но недостаточно, – досказала я.

– Недостаточно, – подтвердил Руслан Осипович. – Так что кто из постояльцев самостоятельный, справляется сам.

Насчет Руслана Осиповича я и не сомневалась. Не походил он на человека, которому нужен подгузник в его пенсионном быту.

И еще: я не расписывала старику подробно всех увиденных мной артистов цирка. Просто перечислила в тот раз, что понравилось, а что нет. Воздушные трюки, фокусы с огнем… Так что намеренное введение меня в заблуждение исключалось. Мой собеседник не мог знать, кого я в цирке в лицо видела, а кого – нет.

Опять же Шурка. Мне он врать не станет. Тем более когда проверяю рекомендацию.

– Вы, наверное, сильно испуганы после вчерашнего? – переменила я тему. Черт с ним, в самом деле, с этим санитаром.

– Да не то чтобы… Я такого явления, можно сказать, ожидаю всю жизнь, что в Тарасове живу. А я тут больше пятнадцати лет.

– То есть это уже не первый такой раз, когда вам заявляют, что вы чей-то отец?

– Нет, – потупился мой визави. – Я ведь давал объявление в газету.

Так, стоп-стоп-стоп. Сначала один момент…

– Руслан Осипович, а вчера вы в этом предполагаемом ребенке что-нибудь приметили? Здоровенный, да, рыжий… что-нибудь еще?

Пенсионер пожевал нижнюю губу, задумался. Наконец веско обронил:

– Речь. Дефективная. Не картавил, нет… не заикался… Знаете, про таких в детстве говорят: «Жует слова». До конца не договаривал, не слова, а обрубки. Александр – и тот с трудом понял. Что-то вроде «здрасть», «отвли» – вроде как «отвали» он ему сказал…

Горячо! Вот, значит, к кому этот гимнаст приехал! Ничего себе!

И два совпадения: цирковая деятельность (если мой потенциальный клиент не соврал о своей работе) и ядреная, огненная рыжина. Цвет-то редкий, это вам не каштановый.

– С этим пока что ясно. А что за объявление в газету? И в какую именно, кстати?

– Так вы согласны поработать? – Руслан Осипович обернулся ко мне, смотрел с робкой надеждой.

– Пока еще нет. Мне нужно больше деталей, чтобы принять решение. Что за объявление в газету? В чем вам вообще нужна помощь?

– В розыске.

Драматичная пауза, вздох… так, Охотникова, терпение. С пожилыми людьми ты уже работала, эта публика завсегда заковыристая. Даже если не нуждаются в памперсах.

– В розыске женщины, которая родила от меня ребенка.

О-о-оу.

Я присвистнула, вскинула брови.

– Мальчик или девочка?

– Представьте себе, я и этого не знаю!

«Представьте себе, представьте себе, никак не ожидал он…»

– Так, Руслан Осипович. – Я уселась поудобнее, хлопнула по коленям. – Я готова, по крайней мере, вас выслушать. Давайте по порядку, с самого начала. Только без воды, пожалуйста, одну конкретику. По существу.

– Да, вы правы! Что это я, в самом-то деле… Александр, тем более, говорил – с вами надо прямо и без вранья.

– Он совершенно прав. Приступайте, пожалуйста.

– Помните, я говорил – в Тарасове влюбился в женщину? Когда приехал на гастроли с цирком, еще в СССР?

– Помню прекрасно.

– Женщина была не одна. – Руслан Осипович виновато потупился. – Знаю, вы думаете – вот ловелас, приехал в чужой город, накуролесил…

– Пока что я ничего не думаю, – возразила я. – Рассказывайте, рассказывайте.

– Их было четверо. В свое оправдание скажу, что был тогда чересчур уж активен в амурных делах. Цирковые нравы простые. Резиновая мораль, что называется. И у мужчин, и у женщин. И гастроли были длинные – в целый месяц. Это был конец девяностого года… август, да. Советский цирк тогда уже разваливался, гастроли случались нечасто. А тут – аж месяц, и платили хорошо. Циркачи народ бесхитростный, номер отработал, а в свободное время – пьянки и… свободная любовь.

Пока Руслан Осипович рассказывал, я смотрела ему в лицо, поблажки не делала. Да, обычно я смотрю в лицо тому человеку, с которым веду разговор. А если старикану стыдно за свою молодость, пусть сам отворачивается, на кусты любуется.

– И так вот, одна за другой… Кто-то подходил после номера, вливался в нашу компанию. Мы обычно либо в отеле отдыхали, либо в пивную шли. Девушки меня вниманием никогда не обходили, я тогда был – ух! – Руслан Осипович напряг бицепс. Ну, под видавшим виды пиджаком не видать.

– Кем вы были, напомните?

– Акробатом и наездником. У меня еще был такой трюк, я его выполнял верхом на лошади…

– Русла-а-ан Осипови-и-ич…

– Словом, случилось у меня четыре свидания. – Он поскреб щетину. – По одному с каждой из женщин. Все разные, и между собой знакомы не были. Вроде и расстались без скандала, с пониманием. Ну, как – расстались… о продолжении ни одна из них не заговорила. А я, идиот, только рад был, что без обязательств. Одна-то даже замужняя была. Вторая вроде тоже… или разводилась… Потом я уехал с цирком дальше гастролировать. Потом, сами знаете, что было в те годы, развалилось все. И тут – я тогда кочегаром работал – спустя почти год после тех гастролей получаю письмо. Судя по штемпелю, отправлено из Тарасова. Обратного адреса нет, а мой тогдашний – до последней буковки и циферки указан. Как только разыскали меня! Я ведь и от долгов тогда прятался, да, было дело. С цирковым коллегами не общался, всех порастерял. Такое было время.

– И что было в письме?

– Новость о ребенке, – с подавленным видом отозвался Руслан Осипович. – Наизусть помню, как сейчас: «Руслан, мы с тобой встретились в Тарасове, когда ты приехал на гастроли. Ты оказался хорош как мужик, но плох как человек. Ты уехал и бросил меня, а я осталась одна вынашивать твоего ребенка. Радость от его рождения возместила мне утрату тебя, и теперь я понимаю, что ты мне не нужен. Все, что тебе нужно знать – ребенок здоров. Сейчас ему почти три месяца, и я не нарадуюсь на это чудо. А вот тебе эта радость недоступна, и это тоже меня утешает. Не пытайся меня разыскать, тебе это не удастся». И все.

– А подпись?… – на всякий случай уточнила я.

– Нет. – Руслан Осипович вытер блеснувший слезой глаз. – Совершенно анонимное. Дату вот помню, когда пришло. Восемнадцатое декабря девяносто первого.

– А само письмо сохранилось?

– Тоже нет. Полгода таскал его с собой, верите ли – так грело, поддерживало. А потом у меня сумку со всеми вещами украли, и… – Он только руками развел, ибо нечего было добавить после этого «и». – В Тарасов я вернулся почти в две тысячи первом, как только смог. Работу нашел. Сначала на хлебопекарном заводе, потом – вот подучился, стал заведующим в магазине. Вроде наладилось все. А я как на завод устроился, в свободное время все пытался разыскать, узнать… сначала не решался, потом – была не была! – давал пару раз объявления в газету. И два адреса, которые припомнил, проверил. И ничего. Даже хуже, чем ничего.

– Поясните?

– Звонки не очень адекватных личностей, – вздохнул он. – Иногда визиты. Каждый раз не то. Знаете, Евгения, как в сказке – «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».

«…никак не ожидал он такого вот конца!» – невольно пронеслось у меня в голове.