Черный ферзь

– В человеке чересчур много жизни, – заявили останки, копаясь фалангами в отверстых ранах и выковыривая оттуда червей и многоножек. – Надо пробить в человеке огроменную дыру, чтобы жизнь быстрее схлынула. Это особое искусство! Искусство не уступающее лекарскому. Вас этому, увы, не учат. Мимикрия, социальная адаптация, интриганство, скрадывание. А вот здесь, – Парсифаль стиснул длинную многоножку зубами, – здесь упущение.

Сворден сделал еще шаг. Только бы эта тварь продолжала сосать его мозги и дальше. Урча от удовольствия и разглагольствуя. Где же она таится в спутанных кишках агонизирующего дасбута?

– Я представляю что он рассказал, хи-хи, – Парсифаль кашлянул, и черная жижа выплеснулась изо рта. – Как наяву вижу эту феерию! Ночь. По бетонному полю мечутся лучи прожектора. Автоматные очереди режут темноту. Вокруг передвижной платформы со странным яйцеобразным сооружением стоит плотная цепь солдат. И наш герой, затянутый в черный комбинезон, с телом друга через плечо пытается прорваться сквозь ураганный огонь! – Парсифаль подцепил висящее глазное яблоко и приставил его к глазнице, словно пытаясь разглядеть подробнее нарисованную им картину. – Лицо героя искажает сумасшедшая гримаса. Он движется невероятно быстро, а иногда вообще исчезает с тем, чтобы возникнуть в совсем неожиданном месте… Но все напрасно! Мертвое тело мешает ему. Тогда он принимает нелегкое решение – бросает труп под пули, а сам совершает невероятный прыжок, одним махом покрывая расстояние до платформы. Скупые слезы катятся по его щекам… Ну? Каково?

– Приготовиться к погружению! – орет Кронштейн, и раструб огнемета протискивается между Сворденом и переборкой. – Осушить трюмы, выгородки, цистерны грязной воды! – тлеет, а затем ярко вспыхивает запал, и гигантская струя огня разрывает вязкий сумрак трюма, обнажая колоссальное белесое тело, что ворочается в гноище. – Продуть баллоны гальюнов!

Огненный вал прокатывается по твари. Топорщится кожа. Извиваются и вспыхивают щупальца по всему трюму. Бурлит гноище, выбрасывая на поверхность остатки трапезы трахофоры – тела людей, облепленные крючковатыми спорами нового потомства. Трупы вспухают, лопаются, извергая мириады полупрозрачных личинок. Дасбут содрогается. Воздух наполняется оглушающим воем.

Новая порция огня.

Рвутся трубы. По поверхности гноища растекается черная жижа, от соприкосновения с которой металл пузырится, оплывает, обнажая уступы и уклоны подкрепления внешнего корпуса.

Удар! Еще удар! Словно некто громадным молотом бьет снаружи по дасбуту, оставляя вмятины. В многочисленные трещины продавливается гноище.

Трахофора напрягается, приподнимает переднюю часть туловища, обнажая устьица и жевала. Щетинки, которые оканчиваются обычными человеческими ладонями, ухватываются за скобы, пытаясь повыше подтянуть колоссальную тварь. Распахивается зев, усыпанный зубами, что-то шевелиться в густых потеках слизи.

– Равнение на флаг! – Кронштейн вбивает очередной огненный плевок в пасть трахофоры.

Сохранять равновесие почти невозможно. Одной рукой Сворден вцепился в скобы аварийного выхода, а другой держит напарника, вошедшего в раж. Дасбут мотает из стороны в сторону. В корпус уже не бьют молотом, а мнут его в могучих пальцах, словно он сделан из пластилина.

Огненное облако расширяется, заполняя пространство между людьми и трахофорой, в пронизанной черными жилами багровой тучи возникает стремительное движение, и Сворден опрокидывается навзничь, утягивая за собой Кронштейна.

Рвется огненная завеса, выпуская насаженную на длинное, бугристое сочленение пасть, отверстую в жадном броске к добыче. Клацают изогнутые крючья клыков, разлетаются огненные брызги напалма, с шипением вбуравливаясь в стылую толщу гноища. Сверху бьет автоматная очередь. Пасть дергается и разлетается ошметками.

Сворден с головой погружается в гноище. Омерзительная слизь залепляет глаза и уши, просачивается сквозь крепко сжатые губы в рот, и на смену багровой мгле вдруг приходит кристальная ясность восприятия.

Все вокруг пронизано светом. Океан света. Бездна света. Невероятная прозрачность, взгляд ничем не ограничен. Она сродни абсолютной тьме, но не порождает мучительного желания всматриваться в пустоту, пытаясь хоть за что-то ухватиться взором. Абсолютная тьма рождает иллюзию света, без которого не может существовать. Абсолютный свет не нуждается ни в каких примесях тьмы – он просто есть.

Неизъяснимое наслаждение подчинения таинственным течениям, в которых дрейфует тело. Это не полет и не головокружительное падение, а растворение в мировом потоке жизни, слияние со всеми и с каждым. Так покоится личинка, дожидаясь взрыва метаморфоза.

Бездна света неоднородна. В ней имеются точки сгущения тепла и сил, что рождают дремотное движение волн. В расслабленности, отрешенности нет ни капли беспокойства, отчаяния от столь полной отдачи себя во власть могучих и равнодушных сил. Покой и растворение, растворение и покой.

Но самое удивительное происходит в восприятии самого себя, точно некто вывернул наизнанку прихотливую запутанность привычных нор, по которым столь долго бегали суетливые мысли, рождая своей предсказуемостью поддельную точку Я – скопища мусора и обглоданных костей чувств.

Исчезло Я ограниченной телесности, надоедливой повторяемости поступков, ощущений, чья сила и глубина одобрена и откалибрована жалкими сотнями тысячелетий предшествующих поколений, и возникло Я пространственной и временной беспредельности, сравнимого с мощью сгущений абсолютного света, в чьих объятиях покоится тело.

– Он грезит.

– Разбуди его.

– Он грезит, – повторяет голос.

– Так разбуди его!

– Он видит что-то чудесное.

– Сейчас мы все увидим что-то чудесное, кехертфлакш!

Заколдованное слово окончательного пробуждения. Сворден открыл глаза. Голова покоилась на чьих-то костлявых коленях. Ледяные, скользкие пальцы касаются щек. Появилось лицо – поначалу расплывчатое, неясное, как будто всплывающее из толщи мутной, грязной воды. Волосы неопрятными сосульками, кожа, испещренная пятнами. Пятнистая!

– Ты что тут делаешь? – одними губами спросил Сворден. Память тщится сохранить осколки минувших грез, но они тают, оставляя лишь пятна сожаления в море усталости.

– Пошла за тобой, – улыбнулась Флекиг.

– Врет тварь, – ткнул болтом ей в щеку Кронштейн. – Церцерсис послал присматривать. Суши днище, трахофора!

– Сам такой, – улыбка превратилась в злой оскал.

– Хо-хо-хо, – болт неумолимо приближался к ноздре Свордена.

Сворден оттолкнул руку Кронштейна и сел. То, что он поначалу принял за головокружение, оказалось болтанкой. Дасбут раскачивался с кормы на нос и, к тому же, заваливался на один борт. В их компании обнаружился еще один новоприбывший – в проеме люка в обнимку с огнеметом сидел Патрон и замазывал новые ожоги вязкой дрянью, черпая пальцем из банки.

– Дотла еще не сгорел? – поинтересовался Сворден.

– Не-а, – огнеметчик потрогал почерневшие остатки носа и осторожно потер стекла темных пенсне, с которыми не расставался, хотя не мог их носить. Затем вновь приделал пенсне проволокой к кожаному шлему.

Флекиг схватила Свордена за локоть:

– Он не хотел за тобой в трюм спускаться.

– Не-а, – согласился Патрон.

– Всем отсекам доложить о неисправностях! – объявил Кронштейн. Дасбут тряхнуло. – Дерьмовые у нас дела.

– Сорвались? – спросил Сворден, хотя и так ясно – дасбут погружался все глубже. Механизмы кряхтели и сипели, сдерживая чудовищное давление.

– Нахлебались гноища по самые уши, – сказал Кронштейн. – Патрон, ты чего сюда приперся? Подыхать?

– Не-а.

– Ну, тогда мы в безопасности, – Кронштейн с такой силой прикусил болт, что из уголка рта потекла струйка крови. – Раз Патрон сюда притащился, да еще со своей дерьмокидалкой, то лучше места в гноище не сыскать.

– Может… э-э… Башка нас выведет? – предположила Флекиг.

– Заткнись уж, доска с дыркой, – Кронштейн сплюнул и встал, держась за скобы.

Что-то заскрипело, заскрежетало, а затем принялось мучительно выдираться с оглушительным хрустом.

– У нас кок служил, – сказал Кронштейн, – так он точно так зубы щипцами драл. Настоящий мастер.

– Не-а, – подал голос Патрон, закончив пользовать раны. – Не кок. Электрик. И не щипцами, а разрядником. Зубы вместе с зенками вылетали!

Флекиг вскочила на ноги, сжала пальцы в кулаки, зажмурилась и завизжала.

– Не парь кость, – сказал Кронштейн, дождавшись паузы в визге Флекиг. – Кок был, кок.

– Не-а, электрик.

Хруст сменился астматическим сипением.

– Открыть кингстоны! – Кронштейн выпрямился и отдал честь. – Команде приготовиться к затоплению! Переходник сорвало.

– Жила у нас приблуда, – сказал Патрон и мечтательно зажмурился, – так у нее такие кингстоны имелись – полное затопление! И без всяких переходников рубку срывало.

– Мы так и будем подыхать? – всхлипнула Флекиг.

– Сколько у нас времени? – спросил Сворден.

– Ни хрена нет у нас времени, – сказал Кронштейн. – Сейчас зацепимся за топляк, встанем раком и уйдем вниз иглой.

– А если дырку прожечь?

– Что скажешь, Патрон? – Кронштейн повернулся к огнеметчику. – Твоей дерьмокидалки на хорошую дырку хватит?

– Не-а, – помотал головой Патрон. – Ее на две хорошие дырки хватит.

Сворден попытался представить происходящее с дасбутом. Лодка набрала гноище и теперь продавливала жидкий грунт, чтобы окончательно погрузиться в бездну. Вокруг них пока находился слой топляка – дасбутов, нахлебавшихся гноища, но все еще соединенных с кладбищем кораблей.

Сорвавшийся дасбут никогда не тонул один – гигантское сооружение цеплялось за себе подобных, порождая цепную реакцию. Хрупкое равновесие в топляке нарушалось, времянки-пробки выбивало, пробоины расширялись, и все больше лодок отрывалось от архипелага.

Если пробить дыру в месте временной сцепки тонущего дасбута и топляка, то можно перебраться на лодку, с уцелевшим переходником, а оттуда перейти на более безопасный уровень.

– Такое получается только в бреду, – сказал Кронштейн, выслушав Свордена. – Особенно если накануне пришили твоего лучшего корешка.

– Слушай, что Башка говорит! – разъярилась Флекиг. – У самого-то кумпол железками набит, а туда же! – она вскочила на ноги, выдернула из зубов Кронштейна болт и затолкала ему в ноздрю. Механик со стоном упал на колени. Флекиг гордо выпрямилась, пальцы сжались в кулаки:

– Есть возражения? – спросила она у Патрона.

– Не-а, – огнеметчик поправил шлем, чтобы пенсне закрывали глаза.

– Я тебя… – Кронштейн кое-как вытащил окровавленный болт из носа, с отвращением осмотрел железку, стиснул ее в ладони. – Я тебя… Я тебя такими пятнами разрисую…

Флекиг с ноги залепила каблуком механику в лоб. Кронштейн принял удар, но устоял, схватил руками ботинок девчонки и резко повернул.

– Хватит! – Сворден перехватил падающую Флекиг и оттащил ее подальше от Кронштейна. Тот на четвереньках кинулся вслед за обидчицей.

Сворден запнулся и тяжело упал на спину, все еще прижимая яростно дрыгающую руками и ногами девушку. Не обращая внимания на удары, Кронштейн тянулся к ее горлу. Сворден впервые видел механика в таком бешенстве. У Флекиг обнаружился талант первостатейной стервы.

Все происходило как во сне. Одежда цеплялась за тысячи выступов, крючков, кранов, кронштейнов, откуда-то сверху падали провода, липкой паутиной опутывая руки и ноги, обматываясь вокруг горла тугой петлей, палуба содрогалась в мучительных приступах кашля, оглушительный скрип вгрызался в барабанные перепонки.

– Дифферент на корму! – заорал Патрон.

Каким-то чудом Свордену удалось стряхнуть с себя сцепившихся Флекиг и Кронштейна, перевернуться на живот и выбраться из витков проводов. Ухватившись за трап, он посмотрел назад.

Распахнутые люки между отсеками позволяли видеть дасбут почти до самой кормы. Коридор, освещенный рядами тусклых аварийных ламп, выписывал странные петли. Казалось, неведомый великан ухватил лодку за хвост и нетерпеливо дергает ее то вверх, то вниз, то из стороны в сторону. Двойной корпус, собранный из металлокерамики, не мог вести себя как резиновая труба или агонизирующая личинка, которую птица выковыряла из земли.

С визгом вылетали скрепы и пулями впивались в облицовку, створы шкафов с оборудованием, шины гидравлики и электроснабжения. Лопались плафоны. Трубы отплевывали вязкую черную жидкость. По стенам сочилась вода, а из трещин выдавливалась густая жижа, и в ней ворочалось нечто белесое – какие-то отвратные плети, останки и целые экземпляры мерзкой живности, населяющей гноище.

Дифферент увеличивался. Держась за трап, Сворден дотянулся до провода, на котором повисли Флекиг и Кронштейн. Они изо всех сил старались выпутаться из огромного мотка, который все быстрее сползал к корме.

Патрон тем временем ухитрился уцепиться за скобы лаза, что вел через шхеры на первую палубу дасбута. Тяжеленный огнемет тянул его назад, трубка с насадкой раскачивалась толстым хвостом, и вообще огнеметчик напоминал уродливую крысу, попавшую под лучевой удар.

Сворден нащупал упор для ног, ухватился за кабель и начал тянуть его на себя, стараясь вытащить девушку и механика из образовавшегося мотка.

– Помогайте! Толкайте! – Сворден пытался перекричать предсмертный рев гибнущего дасбута.

Флекиг заработала ногами. Кронштейн кончиками пальцев дотянулся до аварийного рундука, вцепился в рукоятку, но тут нечто мелькнуло в воздухе и опуталось вокруг запястья механика бледной лентой. Лицо Кронштейна побелело, рот раззявился в ужасном, но не слышном за плотной завесой грохота, крике. Кожа руки, опутанной живой лентой, запузырилась, точно ее облили кислотой. Механик отпустил кабель и медленно покатился вниз. Сворден рывком вытащил Флекиг и прижал к себе.

Страшный удар в корму резко изменил ситуацию. Нос дасбута нырнул, на какое-то мгновение дифферент вообще исчез, и Сворден ухитрился отодрать от себя вцепившуюся Флекиг, чтобы втолкнуть ее на трап.

Патрон снова спрыгнул на палубу, замахал руками, удерживая равновесие, присел, ухватил Кронштейна за грудки и поставил на ноги.

Дасбут замер. Грохот стих, уступив место тихому звону радиационных счетчиков да журчанию прибывающей воды. В густой пелене внезапной тишины ощущался грозный ход неминуемой катастрофы. Несколько мгновений покоя перед окончательным обрушением лодки в бездну.

– Наверх, – почти прошептал Сворден, встретившись взглядом с Патроном. – Встретимся там.

Кронштейн оглянулся через плечо и покачал дымящейся ладонью.

Сворден не стал медлить и начал взбираться вслед за Флекиг. Ноги девушки постоянно срывались с узких ступенек трапа, и Свордену приходилось подхватывать ее, не позволяя упасть. Казалось, одного вот такого падения достаточно, чтобы выбить дасбут из неустойчивого равновесия.

Воздух насыщался миазмами гноища, в нем возникли какие-то темные точки, которые от соприкосновения с кожей лопались перезревшими нарывами, выпуская облачка обжигающей дряни. В трещинах шевелились те самые белесые нити, источая прозрачную жидкость – кислоту, судя по дымящейся палубе. Лужи гноища медленно просачивались в дренаж, оставляя в решетках обломки человеческих костей.

Лампы аварийного освещения тускнели, уступая место багровому туману. Он клубился под потолком, выбираясь из вентиляционных щелей многочисленными щупальцами.

– Башка, – прошептала Флекиг и нащупала руку Свордена. – Там… Там…

– Нет там никого. Закрой глаза и не смотри, – ногти Флекиг впились ему в ладонь. – Не смотри! – Он схватил ее за волосы, развернул к себе, но оказалось уже поздно – выкаченные глаза, раскрытый в немом крике рот, из которого с бульканьем выдавливается рвота, дрожь такой силы, что он с трудом удерживал девушку в руках.

Сворден пригнул Флекиг к палубе. Девушка билась и вырывалась, но он крепко держал ее, сам пытаясь разглядеть в кровавом мраке то, что ее испугало.

Пелена послушно отступала, обнажая дно реальности, усеянное бледными завитушками, похожими на моллюсков без раковин. Огромные головы, крошечные конечности, теребящие обрывки пуповин, – скопище нерожденных созданий, что возятся в вязкой грязи колонией червей в гниющей ране.

Шлеп! Шлеп! Голые ступни безжалостно ступают по моллюскам, превращая их в слизь. Руки, достающие почти до палубы, загребают головастых созданий, подносят к широкому рту. Зубы впиваются в мягкие черепа, рвут, жуют их еще живыми. Кровь и мозги стекают по подбородку, шее и расползаются по голому телу. Длинные грязные волосы не дают рассмотреть лицо, лишь глаза свирепо блестят сквозь завесу косм, усеянных насекомыми.

– Колокольчик, – шепчет Флекиг. – Колокольчик.

Останавливается. Замирает. В какой-то нечеловеческой и оттого неудобной позе – отвернув левое плечо назад, выставив правую ногу, скособочившись так, что под кожей протянулись и напряглись жилы, удерживая тело от падения. Отчетливо проступили раны, будто тело сначала разбили на множество кусков, а затем неряшливо склеили.

Флекиг тянет к нему руки. Пытается ползти, но Сворден крепко держит ее.

– Колокольчик…

Пахнет стылой зимой и безлюдным пространством – таким огромным, что готово вместить любых странников, принять в ледяные объятия, только бы обрести тех, кто готов созерцать вечный пейзаж с пустынным берегом и ледяной горой, похожей на зуб.

– Я виновата, – всхлипывает Флекиг. – Ужасно виновата. Грязная. Уродливая. Гнилая.

Сворден опустился на колени и прижал ее к себе.

– Сворден, – донесся шепот из-за спины. – Сворден.

Он обернулся и увидел Патрона.

– Где Кронштейн?

Патрон неопределенно покачал головой. Перехватил поудобнее огнемет.

Сворден потряс Флекиг за плечо. Палуба опустела – ни зародышей, ни чудовищ. Лишь ставшая привычной картина полуразрушенного дасбута.

– Грязная… Уродливая…

Патрон осмотрел раструб огнемета, осторожно снял пальцем капельку напалма, растер, понюхал.

– Здесь, – показал Сворден. – Режь здесь.

Патрон поплевал на ладони:

– Посторонись! – перехватил наконечник поудобнее, прижав его к животу, оскалился.

Из раструбы потянулась блестящая ниточка слюны – огнемет предвкушал пиршество. Щелкнуло зажигание, и ослепительное жало вонзилось в бортовую перегородку. Во все стороны брызнул расплав. По краям растущей дыры вспыхнуло пламя и начало расползаться по панелям и коробам дымными ручейками.

Взвыла сирена. Разошлись отверстия автоматического пожаротушения, и вязкая пена потекла прямо на Патрона, чья одежда уже потрескивала от высокой температуры. Огнеметчик расхохотался.

– Сиди здесь, – Сворден отпустил Флекиг и встал. Закрывая лицо от жара, протиснулся между хохочущим Патроном и переборкой и пробрался в отсек, откуда появился огнеметчик.

Это оказался пост главного энергетика. Почти все пространство отсека занимал планшет электроснабжения с многочисленными переключателями, вокруг которого теснились шкафы управления реактором. В единственном уцелевшем кресле скорчился Кронштейн, выставив вперед поврежденную руку.

Кожа с пальцев и ладони почти вся сошла – отслоилась струпьями, обнажив мышцы. В мешанине глубоких ран нечто шевелилось – множество тонких, витых нитей, отчего казалось будто рука механика живет отдельной от тела жизнью.

– Помоги наложить жгут, – попросил Кронштейн и показал ножом, что сжимал в здоровой руке, где. – Зараза…

Сворден кортиком взрезал рукав куртки механика и туго перемотал запястье.

– Всем свободным от вахты перейти в зону кубриков! Вахтенной смене стоять согласно курсовой задаче “три”! – прохрипел Кронштейн. – Давай!

Сворден перехватил покрепче поврежденную руку механика и одним ударом отсек ладонь. Кишащий червями кусок мяса упал на палубу. Обрубок кровоточил, и Сворден обмотал его бинтами. Получилась толстая культя.

За время ампутации ни один мускул не дрогнул на лице механика. Он безучастно смотрел за действиями Свордена, и даже привычный болт в уголке рта торчал неподвижно.

Запнув обрубок под планшет, Сворден помог Кронштейну подняться.

– Идти можешь?

– Пожар в третьем отсеке, – пробормотал Кронштейн. – Спасательному расчету локализовать место возгорания!

Патрон утирал пот, рассматривая проплавленную дыру. Противопожарная пена пузырилась на ее раскаленных краях. Отсек заполнился оглушительным треском остывающей металлокерамики.

– Раз! – сказал Патрон и осторожно подул на наконечник огнемета.

Сворден заглянул в получившийся проход, но ничего необычного не заметил – все те же металлические коридоры еще одного топляка. Тем временем Флекиг достала из аварийного рундука раздвижные сходни. Они с Патроном закрепили секции и протиснули их в дыру.

– Боевому расчету прекратить борьбу за живучесть и покинуть дасбут! – скомандовал заплетающимся языком Кронштейн. Болт выпал у него изо рта и закатился в отверстие дренажа.

Сворден подергал сходни. Они почти не нагрелись, однако от дыры продолжал накатывать такой жар, что даже в холодном отсеке от него перехватывало дыхание.

Прикрывая лицо, Сворден быстро пробежал сквозь отверстие и осмотрелся. Оглянулся и помахал сидевшему на корточках Патрону. Тот помог взобраться на сходни Кронштейну, а затем Флекиг.

Слой ржавчины покрывал все металлические поверхности топляка. Пластиковые панели покоробились и местами осыпались. Аварийный свет еле пробивался через плотные клубы пыли, которая сыпалась из щелей пожаротушения. Внутренний корпус отслаивался струпьями, обнажая ребра шпангоутов.

– Ну и древность! – высказался Патрон.

– Нужно рвать отсюда, – поежилась Флекиг. – Здесь мертвяками воняет. Да, Башка?

– Это от нас воняет, чучело, – Кронштейн нянчил культю.

Сворден принюхался. Попахивало и впрямь чем-то непривычным – смутно знакомым и беспокоящим, как мучительное воспоминание, не до конца утопленное в омуте забвения.

Дасбут качнуло. Из проделанной дыры выплеснуло гноище, словно из вскрытого нарыва. Все вскочили на ноги и замерли. Лодка, из которой они пришли, медленно опускалась. Отверстие постепенно перекрывалось находящим бортом. С хрустом ломались остывшие нити металлокерамики.

Кронштейн выпрямился и приложил ладонь к голове. Флекиг вцепилась в Свордена.

Поток гноища усиливался.

– Уходим, – сказал Сворден.

Они навалились на люк и загерметизировали отсек.

– Этот топляк тоже долго не выдержит, – Кронштейн постучал по трубам. – Гидравлика сдохла, помпы забиты.

– Гиблое место, – Патрон поводил из стороны в сторону наконечником огнемета. – Не нарваться бы на пакость.

Копхунд ожидал их перед трапом. Он сидел на нижней ступеньки и что-то выкусывал между пальцев. Огромные глаза светились. Лоб собирался в могучие складки, точно тварь о чем-то глубоко задумалась. Зверь изо всех сил прикидывался человеком, и это ему почти удавалось.

За спиной копхунда скорчилось маленькое костлявое существо. Оно держалось тонкими лапками за перила. Голое тельце покрывала плотная сеть кровоточащих царапин. Оно принадлежало к человеческой расе, но прикидывалось зверем.

Копхунд посмотрел на людей и оскалился. Толстые губы отвернулись, обнажив крепкие клыки. Слюна стекала по подбородку. Тварь заурчала и внезапно пролаяла:

– Nennen Sie ihre Name, Nummer der Einheit und Zuschreibungshafen! Nennen sie Name von eurem Kommandant. Nennen sie Namen von euren Oberoffiziere! Der Widerstand gegen Besatzungstruppen wird laut Kriegsgesetzen bestraft!

Сидящее позади существо заскулило и наделало лужу.

Все те же шершавые слова знакомого языка, понимание которого то появлялось, то исчезало.

– Пакость, – пробормотал Патрон.

– Успеешь? – одними губами спросил Сворден.

– Не-а…

Не отрывая глаз от копхунда, Сворден взял за плечо Флекиг и толкнул ее вперед. Девушка споткнулась и упала перед тварью на колени.

Копхунд, казалось, не обратил на это никакого внимания. Он продолжал тяжело смотреть на стоящих, поводя нижней челюстью, будто разминаясь перед очередной порцией непривычных для его речевого аппарата фраз.

Девочка за его спиной вытянула шею, сделала шажок вперед. Копхунд зарычал.

Не успеть, понял Сворден. Ни за что не успеть. Узкий проход. Низкий потолок. Путаница проводов и труб. Мгновения достаточно, чтобы тварь повернула башку и раскромсала ребенка. Не прыгнуть, не пошевельнуться. Лишь круглые глаза взирают с мрачной усмешкой.

Zeitnot. Слово одиноко всплыло из бездны.

Дальше события пошли вскачь.

Флекиг протянула руки и вцепилась в горло копхунду. Кронштейн рванул повязку, фонтан крови брызнул твари прямо на морду. Патрон щелкнул зажигалкой, и потоки огня растеклись по обшивке отсека.

Сворден прыгнул, отводя руку для удара.

Копхунд исчез. Это казалось невероятным, но даже сейчас, когда время замерло, обратившись в стеклистую массу, большеголовая тварь ухитрялась перемещаться еще быстрее. И не только перемещаться.

Расстановка фигур полностью изменилась. Флекиг отлетела к переборке. Ее ноги ниже колен превратились в лохмотья. Медленно падал Кронштейн, с удивлением провожая взглядом оторванную руку. Безголовое тело Патрона продолжало заливать отсек огнем.

Что-то почти нежно коснулось плеча Свордена, но этого оказалось достаточно, чтобы его закрутило, завертело, ужасная боль хлестнула по коленям, и он влетел в паутину кабелей, покрытых липкой дрянью.

Воздух продолжал густеть, сжимая людей в вязких объятиях. Огонь погас, но обезглавленное тело Патрона все еще сохраняло вертикальное положение. Сворден видел, как над остатками шеи возникло неясное роение, словно стая мух налетела на свежую мертвечину. В роении образовались устойчивые завихрения, которые уплотнились, обрели студенистую консистенцию.

Метаморфоз завершился, и над замершим телом Патрона, укутанным в пелену широких лент, распахнулась пульсирующая глотка в обрамлении щупалец. Щупальца впились в плечи и грудь мертвеца, напряглись, набухли, отрывая тело от палубы и запихивая в глотку. Хруст раздираемой плоти затопил отсек.

Полупрозрачная пелена позволяла видеть, как прокатывались волны по жрущей глотке, как тысячи зубов-крючьев впивались в добычу, вырывая из нее кровоточащие куски, как струи крови высасывались ползающими среди этих крючьев червями, отчего их тела раздувались, чернели, они отрывались от кровоточащих ран и мощными глотками пропихивались куда-то внутрь пасти вслед за кусками человечины.

Копхунд вновь сидел на своем месте и все так же что-то выкусывал между пальцев. Перепачканные в крови губы растягивала довольная ухмылка.

Тощая девочка потрепала тварь по загривку, отчего та довольно заурчала. Ребенок спустился с трапа, зажмурил глаза, упал на колени, ужасно выгнулся назад, словно пытаясь достать до палубы головой, и вытянул вперед руки. Маленький рот разинулся – ни дать, ни взять – птенец, требующий свою долю корма.

– Вдали от бурь бушующих над ним во тьме пучин, под бездной вышних вод извечным сном, безмолвным и глухим спит Кракен крепко, – внезапно ясным голосом сказал Кронштейн.

Копхунд повернул в его сторону башку, но механик оставался неподвижным, привалившись к переборке. Кровь с журчанием вытекала из громадной прорехи на месте левого плеча.

– Редкий луч блеснёт в бездонной глубине, укрыта плоть боков, гигантских губок вечною бронёй, и смотрит вверх на слабый свет дневной из многих потаённых уголков, раскинув чутко сеть живых ветвей полипов исполинских хищный лес…

– Прекрати, – прохрипела Флекиг. – Прекрати, – она сползла на палубу, ухватилась за решетки дренажа и подтянулась. – Тварь, маленькая, гадкая тварь, – широкая черная полоса тянулась тянулась за ней.

Сворден напрягся, но стеклистая масса не отпускала, липкие плети сильнее стиснули тело, растянули руки и ноги. В каждое колено вгрызлось по сверлу – большому, ржавому сверлу, они нехотя крутились от работающего с перебоями мотора. Сворден закричал, но в разинутый рот немедленно втиснули что-то настолько стылое и мерзкое, отчего дыхание перехватило, и тело скрутил приступ отчаянного удушья.

Слезы заливали глаза, но никакие мучения не могли затмить картину происходящего. Она рождалась в голове, всплывая из черной бездны изуродованной памяти неясной тенью, обретая плоть в промозглом чреве проржавелого дасбута.

Коленопреклоненный ребенок, который протягивал в мольбе руки, внезапно оборачивался не менее жуткой тварью, чем ее большеголовый сопровождающий. Дитя жадно заглатывало полупереваренную кровавую жижу, что стекала из возникшего ниоткуда хобота.

Ползущая, истекающая кровью Флекиг, содрогалась не от боли, но от сладострастных мук, пронзающих искалеченное тело, заставляя вновь и вновь цепляться за палубу, сдирая ногти и кожу, превращая пальцы в кровоточащие обрубки. Жертвенная агония обращалась в бесстыдство наслаждения.

И даже лишенный рук полумертвец ухитрялся бессовестно залезть в потаенные глубины памяти Свордена, чтобы вырвать оттуда:

– Он спит давно, морских огромных змей во сне глотая, но дождётся дня, наступит час последнего огня и в мир людей и жителей небес впервые он всплывёт – за гибелью своей…

Копхунд поднялся, подошел к девочке, толкнул ее лапой в спину, заставив встать на четвереньки. Длинный язык прошелся по выступающему позвоночнику и ребрам. Копхунд надвинулся, прижался брюхом к тощему тельцу и принялся совокупляться.