– А! Бегун очнулся! – с усмешкой кивнул на меня охранник, нарезая колбасу толстыми кольцами. – У тебя теперь персональная охрана. Понял? Пропиарился ты, чувак!

– Да нафига такие куски? – фыркнул другой, указывая на колбасную нарезку. – Челюсть можно свернуть!

Что это за место? Меня не убили? Я снова в этой тюрьме? Почему тут так чисто? Наверное, эти два охранника сторожат меня. Приподняв голову, я увидел рядом с кроватью металлическую стойку с системой, тянущейся к моей руке.

– Э, Романычу нужно доложить, он просил, – спохватился тот, что пониже и щелкнул рацией: – Вениамин Романович, Рыжов пришел в себя.

Через время передо мной склонилось бледное лицо мужчины.

– Дмитрий, ты меня расстроил, – покачал он головой. – Но и обрадовал. Благодаря стрессу твой организм выделил нужные мне вещества. Ты моя надежда.

– Почему я здесь? Что в системе?

– У тебя инфаркт, дружочек, – вздохнул дядя Веня. – Но мне это не помешает. – Мужчина протер свой мокрый лоб салфеткой и вышел из комнаты.

Инфаркт? Мне же только восемнадцать… Или уже девятнадцать… Не важно. Как же так? Разве бывает такое? Поэтому мне тяжело дышать и эта страшная слабость.

Я не умер. Меня не убили. Но я снова здесь. Что равносильно и тому и другому.

Часы сменились днями. Я почти все время спал, мне не разрешили вставать и заставили оправляться в судно. Унижение… Пришлось терпеть.

Как-то очередной лаборант разговорился и рассказал, что у меня был инфаркт, переохлаждение и гнойное заражение ступни, но все уже позади. Меня лечат. Причем очень дорого.

Шли дни. Я смотрел на потолочную лампу и думал, как теперь жить. Что дальше? Можно было об этом не размышлять, ведь вряд ли я выйду отсюда когда-нибудь. Мое тело используют как опытный материал, который по отработке утилизируют. Как сделали с Лизой. «Белова – ликвидация» – вспомнились слова лаборанта.

Вот и все. Бежать снова? Как? У меня нет сил. А если и появятся, за мной теперь усиленно следят. Два охранника неотрывно находятся рядом.

Пусть все быстро закончится. Это будет подарком. Правда.

В какой-то из дней мне разрешили встать, что сделать я не смог в силу слабости и онемения всего тела. Сказали, после инфаркта такое бывает. Надо мной поколдовали медики, после чего я начал приходить в норму.

Теперь моим местом пребывания была не грязная камера-клетка, а чистая комната с водопроводом и туалетом. Меня хорошо кормили, продолжали долечивать и параллельно все время брали анализы.

Однажды в дверях показался Иван. Охранники находились в коридоре, обсуждали какой-то анекдот и громко смеялись. Окон в моем помещении не было, острых предметов тоже, поэтому люди в униформе позволили себе постоять за пределами комнаты, но уверен, они внимательно следили за происходящим.

Я так обрадовался Ване, что чуть не кинулся обнимать его, но тот шарахнулся от меня в сторону, испуганно глядя снизу вверх.

– «Нет, не бойся меня! Я просто хотел тебя обнять», – пришлось тут же объясниться мне.

Иван вздохнул и расслабил зажатое тело.

Я протянул руку, вспоминая, как это действовало на парня, и улыбнулся:

– «Я очень рад тебя видеть».

Ваня задумчиво посмотрел на мою ладонь и спросил:

– «Ты болел?»

– «Я хотел убежать, но меня поймали и наказали».

– «Тебя били?»

– «Пока нет. Я сильно болел, меня нельзя было бить. Как ты поживаешь, друг?»

– «Хорошо. Ты теперь будешь здесь?»

– «Пока здесь. А потом… Не знаю». – Я раскрыл ладонь сильнее, пытаясь протянуть руку поближе.

Ваня уставился в пол, исподлобья поглядывая на пальцы, которыми я намеренно шевелил, желая привлечь его внимание, и вдруг потянулся навстречу. Прохладная ладонь коснулась моей руки, и я с облегчением выдохнул, это означало, что парень снова мне доверяет. Мы стояли так долго. Просто держались за руки и молчали. Но на лице Вани проскальзывало множество эмоций. Теперь такое отношение к человеку становилось ценным и для меня. Это единственные редкие минуты тепла и радости, которые не видишь за пределами этих стен, в бытовой жизни их просто не замечаешь.

– Этот придурок еще там? – возмутился охранник, приближаясь к дверям. – Э, Иван, ну-ка вали отсюда!

Мы резко расцепили руки, и мой друг побрел к выходу. У дверей он обернулся, и я попытался улыбнуться ему, как можно спокойней, потому что внутри меня сжала боль. Мне снова захотелось жить. И от этого стало невыносимо больно.

Незаметно махнув пальцами опущенной руки, я попрощался с Ваней, надеясь увидеть его еще не раз, и опустился на край кровати. Как же плохо мне было. Как невыносимо хотелось кричать во весь голос, чтобы все это прекратилось. Просто проснуться и спуститься в столовую, где повариха Нина суетилась над вкусным завтраком. Ну и что, что это каша, зато с изюмом или кусочком яблока. А может, пойти с Лизой расклеивать объявления, или просто бродить по аллее парка, подкидывая ботинками желтые листья. Просто жить.

Как же все это выдержать… Как? Я даже не знаю, откуда беру силы для каждого дня. Мне кажется, скоро мой разум и тело начнут существовать отдельно. И кто-то из них первым сдастся.

Мое выздоровление понравилось дяде Вене, и он снова начал свои исследования. Лучше бы пристрелили меня там в степи.

Пункции из спинного мозга давались мне тяжело. Меня постоянно чем-то накачивали через вену, потом держали под аппаратами, напоминающими томограф, и снова забирали кровь. От всего этого меня страшно мутило и сковывало судорогами. Когда становилось сильно плохо, давали день покоя, затем делали все снова.

Как-то дядя Веня потерял сознание, беседуя с лаборантом в моей комнате, он выронил папку из рук и с грохотом упал на пол. Мужчину сразу увезли на каталке, большие коридоры этого корпуса позволяли возить такие габаритные вещи. После этого случая меня почему-то оставили в покое, а через несколько дней начали пытки с удвоенной силой.

Мое существование превратилось в сущий ад. Ночами я стонал от бессилия и мечтал умереть. Было жутко, потому что у меня начались галлюцинации. Голоса были разные, они бегали по стенам в виде лысых голов с паучьими лапами и вещали, кто сколько крови выпил. А одна из голов хвастала, что пьет мой спинной мозг.

– Рыжов, подъем! – рявкнул охранник, потрясая папкой.

Я медленно поднялся, опасаясь упасть из-за головокружения, и с трудом сунул распухшие ступни в ботинки.

– Куда?

– В лабораторию. Давай, резче!

По дороге меня пробирала мелкая дрожь, наверное, морозило, а может быть, от переживания. Слабость была сильнейшая, я с большим трудом и одышкой ковылял по коридорам, страхуясь вытянутой к стене рукой.

В помещении лаборатории было готово разложенное кресло, куда меня заставили лечь и положить руку на подлокотник. Со стороны подлокотника находился большой аппарат, от которого тянулись шланги, их подключили к трубкам системы, а трубки воткнули мне в вены. Три иглы входили в мою руку: одна на сгибе, вторая в ключицу, третья в вену запястья.

Я лежал и смотрел в потолок, как обычно, стараясь проскочить этот момент своей жизни, никчемной и мучительной, жизни лабораторной мыши. Но вдруг в лабораторию вошел дядя Веня. Вернее, его ввели, поддерживая с двух сторон, и усадили в такое же кресло по другую сторону аппарата, затем подсоединили трубки и ввели иглы системы. Мне было плохо видно, но в отражении блестящего потолка я разобрал, что нас обоих подключили к странному ящику. Наверное, руководителю и члену элитной группы тоже требовалась терапия. Не для опытов же его привели.

Аппарат загудел, запахло марганцовкой, а в моем плече стало горячо. Что делали со мной в этот раз, я не понимал, только все горячее становилось уже во всем теле, а потом и в голове. Лаборанты склонялись то ко мне, то к дяде Вене, сосредоточенно следили за чем-то, фиксировали в бумагах и перешептывались.

Через время я начал подозревать, что от меня что-то переливают, биологический материал прогоняют через аппарат, там он преображается и входит в шланги Вениамина Романовича. Сначала я не придал этому значение, но такую процедуру стали проводить многократно. И от этого мое состояние ухудшилось. Меня рвало кровью, по телу распространились синие пятна, волосы и брови снова выпали, а температура держалась повышенная. Я стал плохо видеть, но на мои замечания никто не реагировал. Меня просто привозили на кресле в лабораторию, подцепляли к аппарату, с другой стороны которого находился дядя Веня, и проводили процедуры. Затем увозили мое тело в палату и бросали на кровать. После этого мне вкалывали что-то со шприца, санитар менял тазики с кровавой рвотой и оставлял меня одного с болью и бегающими по стенам головами.

Кажется, так прошла вечность. Но однажды все изменилось, и я не знаю, что было бы лучше – жизнь в бункере до этого момента или облегчающая смерть. К сожалению, последнее для меня было недосягаемо.

Я узнал, что дядя Веня умер. Не выдержал клинически не испытанных проб. Ценный материал, который он нашел во мне, не подошел ему, хотя по дебютной пробе все было идеально.

Теперь меня убьют. Зачем я им? От меня слишком много проблем. Я умру. Ну и хорошо. Хорошо… Встречусь с Лизой. Ведь мы встретимся, я верю. Просто еще немного потерплю, смерть ведь не проходит незаметно. Так? Я выдержу. Стисну зубы последний раз. Так надо. Последний раз…

– Это Рыжов? – спросил вошедший с группой людей статный брюнет.

Я посмотрел на мутный образ и с трудом поднялся на кровати.

– Анти-штамм, группа А(II), работал по третьему протоколу, – отчеканил лаборант.

– Теперь руководить проектом буду я, – жестко ответил мужчина. – У меня другие методы, слабых отсею, на жалось времени нет. Вопросы решаю быстро и без апелляций. Это понятно?

– Да, Виктор Сергеевич.

– Рыжова на анализы, буду с ним работать, – бросил мужчина и, оглядев меня, добавил: – Если тут будет с чем работать.

После этих слов все вышли из комнаты, оставив меня в полном ступоре. Виктор Сергеевич? Не этого ли Виктора так боялись лаборанты, когда дядя Веня грозился передать их ему? Тон нового руководителя меня напряг, как оказалось не зря.

Глава восьмая

Меня начали проверять на предмет годности, собирая анализы и все данные. Потом оставили в покое, и я подумал, что пришел мой конец, раз такой материал им не нужен. Но неожиданно меня начали хорошо кормить и снова лечить. Было непонятно, что происходит, но я так устал от боли и пыток, что радовался покою и вкусной еде.

Скоро вернулось мое зрение, хоть и не до конца, синюшные пятна исчезли, перестало тошнить. Я снова чувствовал вкус и запахи, дышал без боли и даже отрастил ежик на голове. А потом меня вернули в бывшую камеру корпуса «А», где я увидел Ивана. И мой друг сообщил мне новость, от которой я чуть не потерял сознание.

– «Ваня! Как я рад тебя видеть! Ты в порядке? Как твои дела?» – радостно зашептал я, прижавшись к решетке и протягивая руки.

Парень помедлил и тронул мою ладонь.

– «Хорошо. Ты болел? У тебя короткие волосы».

– «Болел, но уже прошло. Волосы отрастут. Что нового?»

– «Дядя Веня умер». – Иван осторожно сжал мою ладонь и убрал руку, застенчиво глянув на меня светлыми круглыми глазами.

– «Да, знаю об этом».

– «Я видел Лизу».

– «Что??»

– «Я видел Лизу», – повторил Ваня, задумчиво уставившись в мое лицо.

У меня потемнело в глазах, я пошатнулся назад, тут же схватившись за металлические прутья.

– «Ты видел Лизу? Мою Лизу?»

Парень кивнул, продолжая смотреть на меня.

– «Ты не ошибся?? Мне сказали, что она умерла!»

– «У нее на руках кольца, но она не болеет».

– «Какие кольца?» – растерялся я, все еще не веря в происходящее.

Ваня показал на соединенные запястья и задумчиво склонил голову.

– «Наручники?»

– «Угу».

– «Боже мой… Где ты ее видел?»

– «Там, где берут кровь и где душ».

Господи, неужели это правда… Моя Лиза… Она жива? Жива… Я знал, что это обман. Лиза сильная. Это точно она. Господи… Как я рад!

– «Ваня, друг! Записка для Лизы, которую ты спрятал, еще на месте?»

– «Я ее больше не брал».

– «Прошу тебя, возьми записку и постарайся отдать Лизе. Помнишь, мы с тобой договаривались? Чтобы никто этого не видел».

– «Хорошо», – кивнул Иван и посмотрел на мои руки, напоследок потрогав пальцами, затем радостно улыбнулся и убежал по коридору.

С этого дня жизнь обрела для меня новый смысл. Мне было все равно, что со мной делают, я все терпел, переносил, лелея надежду встретиться с моей мелкой упрямой сестренкой. Она жива! Я не верил в обратное, хотя в последние дни сник. Теперь мы вместе, пусть она через много стен от меня, но это почти рядом. Ночами я закрывал глаза и протягивал руки в воздухе, мысленно достигая протянутых рук Лизы, и так сидел, улыбаясь. В эти минуты я был счастлив. Правда.

Через несколько дней, Ваня обрадовал меня, сказав, что записку он передал.

– «Молодец, друг! И что? Как она там?» – зашептал я, цепляясь от слабости за решетки.

– «Она улыбнулась. А потом закрыла руками лицо», – ответил Иван и показал, как это выглядело.

– «Она плакала?»

– «Нет. Но у нее всегда грустные глаза».

Мне стало так тревожно, каждый день я не находил себе места, размышляя, что теперь делать. А после таких слов совершенно потерял покой.

– «Послушай, мне очень нужно выйти из камеры. Ты можешь помочь?»

– «Да. А как?»

– «Нужно найти ключ от моей двери. Это, конечно, сложно. Даже не знаю, как ты сможешь… Или вот что, нужен телефон, какая-нибудь связь. Я сделаю звонок и все. Тут есть возможность позвонить?»

Ваня задумчиво смотрел на меня, закусив нижнюю губу, словно искал в голове ответы. Затем оживленно кивнул:

– «Я знаю, где лежат маленькие телефоны. Принести?»

Мне стало страшно за отзывчивого помощника, и я объяснил ему, что если он сможет найти ключ, будет хорошо, а если нет, то можно принести телефон, но только так, чтобы этого никто не увидел.

После нашего договора дни потянулись особенно долго. Я переживал за Ивана, опасаясь, чтобы он не попался на краже, ведь неизвестно, как отреагирует Виктор Сергеевич, а он многих пугал уже только своим именем.

В один из дней я не смог подняться утром. Просто отказали ноги. Последнее время мое состояние было плохим, но это не имело значения, потому что в таком ритме моя жизнь проходила уже давно. В этот раз я заволновался, вдруг Ваня принесет ключ, а мне не удастся подняться.

Чтобы не останавливать исследования, меня таскали в лабораторию на кресле, там продолжались пытки, потом меня привозили обратно и швыряли на кровать, как тряпку, оставляя почти без сознания с пеной, стекающей изо рта.

Разве мог я в таком состоянии сделать отчаянный шаг? Я вообще ничего не мог, кроме того, что лежал и водил глазами, провожая взглядом изредка проходящих по коридору охранников и медиков.

Но чудо все же произошло, и мои мышцы начали держать тело. В это время и появился Ваня, с радостным видом доставая из-под куртки большую связку ключей.

– «Это что? Где ты их взял?» – удивился я, перебирая ключи.

– «У Гриши взял. Он спит».

– «И он не заметил?»

– «Он пьяный».

Я выяснил, что Гриша – брат Вани, который имеет ключи от двух корпусов, и это он вез нас с Лизой на минивэне. Гриша с напарником что-то крепко отметили, а Виктор Сергеевич в это время выехал в город. Охранники заснули, чем и воспользовался мой друг, притащив всю связку ключей.

Я выдохнул и стал лихорадочно подбирать ключ к своей двери, трясущимися руками перебирал один за другим, задыхаясь от бешеной тахикардии. Было страшно. Страшно, что заметят пропажу ключей и накажут Ваню, что мои действия увидит проходящий охранник и перебьет нам обоим руки, что после обнаружения приставят личного надсмотрщика, с которым я уже никогда ничего не изменю.

Вдруг раздался щелчок, отчего я на секунду замер, и тут же спохватившись, толкнул дверь, открывая перед собой пространство без решеток. Иван радостно поднял брови, увидев меня рядом с собой, и неожиданно прильнул ко мне, как маленький ребенок к матери. Я растерянно обнял его, этого маленького человека с большим сердцем, затем вернул ему ключи и велел срочно нести назад.

Сам же отправился разузнать про выход в овощехранилище, о котором однажды поведал Ваня. Пробираясь вдоль стен, я поглядывал наверх в поисках видеокамер, но красных глазков не замечал. Клетки в этой части корпуса пустовали, что было мне на руку. Значит, нет нужды делать обходы, это давало шанс никого не встретить.

Уже спустившись с лестницы в конце коридора, я почти приблизился к заветному выходу, как вдруг увидел поднимающегося охранника. Сердце замерло, но мне удалось спрятаться, открыв ближайшую дверь в какую-то темную комнату.

Я долго привыкал к темноте, затаив дыхание и прислушиваясь к шагам по коридору. Охранник был не один, слышались звуки, будто что-то заносят, катят какие-то металлические предметы, разговаривают и нервничают. Мне нужно было срочно приготовить место отхода, если откроется дверь, и я начал искать такое место между стеллажами и коробками, которые находились в комнате. Оглядевшись, я шагнул назад и увидел вещи и обувь, брошенные на лавку, и в этой куче одежды заметил уголок телефона, который торчал из кармана брюк. Не может быть… Оттопырив пальцем край кармана, словно вор, я заглянул получше и понял, что не ошибся. Медленно потянув предмет, стыдясь, будто на меня кто-то смотрит, я вынул мобильный телефон и ткнул дрожащим пальцем на кнопку. Экран засветился, показывая время и пропущенные сообщения.

От неожиданности я растерялся. Что мне делать? Надо что-то сделать, это шанс, это надежда. Позвонить… Кому? В полицию? Вдруг не поверят. Быть может, время только на один короткий звонок, а говорить придется громко. Тут услышат. Что делать? Думай… Взять с собой? А куда потом? Если узнают, могут убить. Случайно. Мне много не надо. Так, спокойно… Вдох… Выдох…

Позвонить своим. Они смогут понять. Смогут? Успеют? Должны, они же свои. Так, нужны номера… У Аленки и Раи мы путали цифры. Славик! Его номер помню.

Снова ткнув на кнопку, я начал набирать цифры. Гудок! Еще гудок… Возьми же трубку, Славка… Только услышь… Прошу тебя…

– Слушаю.

– Алло, Слава! Слав…

– Кто это?

– Я! Славик! Послушай…

– Вас плохо слышно.

– Подожди! Это я! Димон! Слышишь?

– Кто? Говорите громче!

Вдруг за дверью послышались голоса, и мне пришлось сойти на шепот:

– Слушай, мы с Лизой попали в страшное место…

– Перезвоните! Плохая связь…

Славик отключился, оставив меня в ступоре, но ненадолго, потому что шаги приближались. Я быстро стер набранный номер, вздрогнув от распахнувшейся двери, и только успел сунуть аппарат обратно в карман штанов, как в комнате появились два охранника. Взяв коробки, они по очереди стали выходить в коридор, но вдруг один из них бросил взгляд прямо на меня, притаившегося между стеллажами. Не включая свет, мужчина с дубинкой опустил свои коробки на пол и подошел ко мне, щурясь в темноте.

– Что за хрень? – ошарашено произнес он, глядя мне в лицо. Затем выпрямился и крикнул в сторону коридора: – Эй, парни, у меня тут сюрприз!

Я молча сносил удары. Охранники это особый вид людей, им вроде бы все равно, но для порядка – надо. Только в моем состоянии каждый удар чувствовался жестко: верхний слой кожи рвался, потому что от испытательных материалов и лекарств кожа стала похожа на пергамент.

– Завязывай, Ефимыч, – гаркнул тот, что зашел первым. – Сергеичу не понравится. Ты же знаешь, как он мстит за повреждение его моделей.

Ефимыч сплюнул, покрутив в воздухе измазанной в моей крови дубинкой, как бейсбольной битой, и небрежно бросил:

– Задержание при попытке к бегству.

Меня оттащили в клетку и неудачно бросили на кровать, потому что от слабости я не удержался и упал на пол. Сильно болела спина, и подняться мне не удалось, а когда через время пришел Иван, он очень испугался, увидев меня на полу в таком виде, выкрикивая мычащие звуки и стуча ладошкой по решеткам. Я поднял голову и попытался его успокоить улыбкой, самой доброй, на которую был способен в тот момент.

Главным сокровищем была новость о Лизе. Остальное можно пережить.

Наверное.

Виктор Сергеевич появился передо мной на следующее утро. Мужчина за сорок, красивый картинный брюнет с холодным взглядом вошел в мою камеру с тремя охранниками и наотмашь стукнул меня по лицу. Он подождал, когда я поднимусь с кровати, кривляясь от боли и хватаясь за ребра, а потом сразу ударил.

– Ты знаешь, сколько я на тебя трачу? – сквозь зубы процедил хозяин. – Не вынуждай меня, иначе все предыдущее тебе покажется раем. – После он развернулся к застывшим охранникам и добавил: – Если вы его испортили – замените собой. Его в душ и сменить одежду. И молитесь.

Дорога в другой корпус далась мне с трудом. Еле переставляя ноги, я тащил свое тело, изо всех сил стараясь идти быстрее, но мое поведение все равно взбесило охрану. Они тыкали в меня дубинками и ругались. Потом привезли откуда-то коляску и доставили свой балласт в душ. Проезжая мимо стены с фигуркой кораблика, я вспомнил свой побег с заложником. В кого меня превратили эти стены… В преступника. В вора. С атрофированным чувством к жизни и к унижению. А ведь я выпустился из детского дома совсем другим человеком. Я был лучше. Добрее. И вся жизнь казалась впереди.

Стоя в душе, я вспомнил первый день, когда нас заставили здесь мыться. Лиза тогда плакала, мылась и плакала, а я слышал это сквозь шум холодных струй. Стоял рядом и прятал глаза. Я чувствовал себя предателем. И до сих пор чувствую.

Зачем человеку воспоминания? Если ты возвращаешься к хорошему, значит, сейчас тебе хуже, чем тогда. Если возвращаешься к плохому, значит, тебе очень плохо сейчас. Муки совести заставляют возвращаться в тяжелый момент снова и снова.

Зачем?

Почему нет кнопки отключения? Разве можно жить с такими чувствами…

– Рыжов! Чтоб тебя… – ругнулся охранник, ткнув в меня дубинкой. – Разогни руку! Доступ к венам!

Я огляделся и понял, что нахожусь в медицинском кабинете, где лаборанты пытаются взять у меня кровь. Как попал сюда, не помню, но инстинктивно зажался, преграждая доступ к больным местам. Мои вены воспалились, начался флебит. Было больно, когда в почерневшие горячие участки тела втыкают иглы.

Последнее время мне стало почти все равно. Хотелось скорее умереть. Это же выход. Это прыжок в мир без боли и пыток. Но весть о Лизе возродила угасшее желание жить, и теперь нужны были силы, только их почти не осталось.

Результаты анализов показали, что меня можно помучить, чем и занялись вновь назначенные лаборанты. Я начал принимать какой-то препарат ежедневно, три раза в день, и примерно через неделю моя кожа покрылась синяками, и распух правый бок. Мне сменили препарат, после чего сначала полегчало, а потом стало еще хуже: выпали волосы и брови с ресницами, начало рвать. Похоже на химиотерапию, ведь я уже проходил такое.

Через время мне стало совсем плохо. Как-то в лабораторию вошел Виктор Сергеевич и с претензией обратился к медику, который наблюдал меня в этот момент.

– Рыжов мне не нравится, – постучал пальцами по столу брюнет. – Результаты не радуют.

– Все в порядке, Виктор Сергеевич, – заверил лаборант. – Анти-штамм может так реагировать, для его формы это нормально.

– Смотри, не сорви ему печень. Он мне нужен. Загубишь – ляжешь на его место.

Глядя в белый потолок, я размышлял, что такого нашли в моем организме, что позволяет мне до сих пор оставаться живым. Ведь я с самого начала плохо подходил для таких целей, только дядя Веня заступался. И каким издевательствам тогда подвергают Лизу, если с первых дней у нее был хороший показатель?

Что же мне делать? Какое решение принять? Новое нападение? Заложник? Побег? Нужно что-то изменить. Пока еще не поздно.

Надеюсь, что не поздно.

Пред.1 2 345 6 7 След.

Записки из бункера

Глава седьмая

Глава восьмая

С этой книгой читают

Другие книги автора