Читать книгу: «Жизнь Фениксов. Сад земной», страница 2

Глава 3

День был таким благостным…! Все росло, тянулось, наливалось соками, было щедро напитано солнцем. Все было свободным, лишь она была уже не такая. В ней поселился страх. Никто ничего ей еще не сказал, но уже невозможно было не думать о том, что это может оказаться правдой. Она старалась себя обмануть – вспоминать о чем-нибудь хорошем, но хватало ее ненадолго. И эти мертвые птички. Вчера в бочке с водой она увидела еще одну. Теперь их уже три. Первая появилась после ее разговора с подругой. Она тогда нашла место в тени, у забора, отделяющего ее участок от соседнего, там, где ветки разросшейся малины склонялись на ее сторону, и рассказала ей о болях, а еще о том, что была у врача, нет, не в поликлинике, у платного: всегда кажется, что так будет больше толку. Да, она сдала анализы, и все равно ничего определенного ей не сказали, только в последний визит докторша избегала смотреть ей глаза и посоветовала обратиться в обычную консультацию. Ты ведь понимаешь, что это значит? Плохи мои дела, вот что! Да я не плачу, просто мне страшно! Ну все, все. Схожу теперь в консультацию, и сразу тебе позвоню…Она поговорила с подругой, а потом плакала, спрашивая: »О, Господи, что же это такое? Что, Господи, со мной?» Тем же вечером она нашла первую – совсем недалеко от крыльца. Через день – еще одну, а вчера – третью. Что это, если не ответ? За эти дни она похудела: есть не хочется, толкает все в себя через силу. Бабушка под конец была совсем маленькая и легкая, ноги стали такими худыми, что теплые колготы совсем на них не растягивались – собирались складками. Попросила привезти ее сюда – хотела к земле, на которой всю жизнь работала, словно надеялась, что та даст ей силы, заберет болезнь. Был теплый день, и она легла на землю- лицом вниз, раскинув руки, словно хотела ее, землю, обнять, приникнуть к ее теплой нагретой солнцем груди, как приникают к груди родного человека, ища утешения. Ее никто не трогал, не бросался поднимать. Она сказала им тогда: »Я поправлюсь и уеду домой, в свою хату», а через месяц отошла, попросив напоследок :«Дочка, дай мне молочка попить.» Мать принесла молоко, а она не дождалась. Молочка. Мать вскармливает свое дитя молоком. Чего ей хотелось тогда, измученной болью? Почувствовать любовь и утешение, как когда в детстве мама берет на руки, и вся боль сразу проходит? Дети говорят: »Хочу к маме!» К маме, и все. Маму не заменишь. Они забрали бабушку к себе слишком поздно: к тому времени она уже несколько лет жила одна в своем доме, одна – после смерти деда. Лиза, правда, приезжала летом ее навестить: в беленой хате стоял какой-то пронизывающий холод и стало неуютно, она потом поняла, почему: ни в одной комнате на окнах не было занавесок, а на полу тканых дорожек. Холодильник был пуст.

– Бабушка, ты хоть что-нибудь кушаешь?

– Да мне много ли надо? Не хочется для себя одной готовить…

Они тогда повесили на место шторы, расстелили дорожки. Разговаривали, смеялись, в доме запахло пирогами. Надо было забрать ее тогда с собой, и тоска не высосала бы из нее жизнь. Она всегда жила для семьи, ради них старалась, терпела, трудилась. А для себя – не смогла. И детей просить не оставлять ее одну не решилась- боялась, что будет мешать…

Лиза легла на землю, лицом вниз, раскинула руки и заплакала, а впитавшая солнечный жар грудь земли все принимала – ее раскаяние, боль, страх, отчаяние.

– Вам плохо? Подождите, я сейчас помогу! – над ней склонился неизвестно откуда взявшийся человек.

– Как вы сюда попали?

–Через заборчик перескочил. Извините, ради Бога. Просто мне показалось, что с Вами что-то случилось: мало ли, споткнулись и упали.

– Не смотрите, пожалуйста. Я, наверное, чумазая…

– Ну да, наверное. Давайте руку. Мне, думаю, нужно представиться – Арсений.

Он помог ей подняться.

– Елизавета. Наверно, раз Вы видели меня чумазой, можно просто Лиза.

– Я искал Вашу соседку. Но дом закрыт, никто не отозвался. Вы не дадите мне воды? Душно сегодня, а я не запасся.

– Конечно. Пойдемте в дом.

В доме было прохладно, и казалось, что воздух в нем голубой. Концы сливочного цвета скатерти украшала вышивка. Он знал, как она называется – «ришелье».

– Вы сами вышивали?

– Скатерть? Нет, это от бабушки осталось. Вы, наверное, рано встали? Давайте, напою Вас чаем.

– Не расскажете, что у Вас стряслось? Может, вместе потом что-нибудь придумаем.

– Не знаю. Я… Просто у меня…, – и она начала рассказывать, а он внимательно слушал.

– Так странно… Рассказываю все Вам, словно давно Вас знаю. Простите, – она поднесла к лицу сложенные чашей ладони, словно омывая.

– Не помню, кто сказал, что «медицина – это мнение» Просто чье-то мнение. Предположение. Иначе у лекарств не было бы столько побочных эффектов: та или иная таблетка предположительно должна изменить течение какого-то заболевания. Это похоже на игру в «русскую рулетку»: выстрелит – не выстрелит. Одному она поможет больше, другому меньше, а третьему и вовсе может навредить. Каждый человек – это огромный сложный мир, в своем роде. Это своя история взаимоотношений с Богом, если хотите. Поэтому не нужно сразу отчаиваться, да и вообще не нужно.

– Моя жизнь несколько последних лет протекает в одних и тех же заповедных пределах: хорошо изученные маршруты, выверенные действия и давно заведенные привычки. Наверное, это дает мне ощущение хоть какой-то стабильности. У меня не так много собеседников, поэтому я привыкла прислушиваться к окружающему меня миру и искать его подсказки, словно это – его защита. Так мне кажется, что меня кто-то любит и заботится обо мне. Помню, весна выдалась непростой, я нервничала больше обычного, и желудок от этого дал о себе знать. Так на даче взошло много неизвестно каким ветром занесенного тысячелистника. Просто огромное количество! Все было в белых цветочных шапочках. Вы, наверное, не знаете – тысячелистник заваривают при желудке. У меня много таких историй, – она улыбнулась.

– Тогда будем считать, что в этот раз миссия тысячелистника возложена на меня. Лиза, поедемте со мной в город: у меня есть хороший знакомый – очень толковый врач, много раз помогал мне и моей семье. Он Вас посмотрит. Не отказывайтесь!

Она молча кивнула.

Глава 4

Алису разбудил солнечный свет. На кухне Ефросиния Геннадиевна хлопотала у плиты. Заметив девочку, она заулыбалась:

– Проснулась? Скоро каша будет готова. Знаешь, какую знатную кашу с тыквой я варю? И гренки с сыром сделаем – пальчики оближешь!

– Баба Фрося, Вы что, серьезно больны? – Алиса смотрела на коробочки с таблетками и приготовленный стакан с водой. – Почему у Вас так много лекарств?

– Дак, миленька моя, годки – куда от них денешься-то? Я ведь не молоденькая уже, вот и приходится таблетки из всех этих коробочек пить: покуда все выпьешь, не поверишь – утомишься!

Пока старушка занималась гренками, один из блистеров с таблетками переместился Алисе в карман.

После завтрака девочка вызвалась вынести мусор:

– Давайте, я помогу, заодно и прогуляюсь после завтрака – жирок растрясу.

– Да где он, тот жирок! – баба Фрося всплеснула руками.

Постояв немного на лестнице, Алиса поднялась на этаж выше и вставила ключ в замочную скважину. Зашла в свою комнату: в луче солнца плясали пылинки. Она рухнула на постель. Дом. Дом – это место. Дом – это место, где ты один. Дом – это место, где ты один-одинешенек. Дом – это место, где ты одинок. Интересно, если бы вдруг к ней сюда никто больше не пришел, смогла бы она дальше жить совершенно одна? Перед тем, как они перебрались на дачу, Алиса случайно увидела окончание какого-то репортажа:

– … сделал это пятнадцатилетний подросток. Очевидно, ему пришлось приложить много усилий, чтобы срубить старое дерево, являющееся достопримечательностью и привлекающее в парк туристов, но мотив его так и остался неизвестным…

«Тоже мне, пинкертоны! Что здесь непонятного? – усмехнулась она. – У всех находилось время ходить пялиться на какое-то старое дерево, а вот подростка этого в упор, наверное, никто не замечал. Зато теперь у взрослых освободится время и для него, если только не найдется новое дерево. Молодец он все же, подросток этот! Не стоит недооценивать невидимок, ведь однажды их рука может стать рукой самой Судьбы». Тогда-то она и решила: теперь пришло ее, Алисы, время. Она откроет дверь хаосу. Не будет никакого плана – пусть все будет случайно, как получится, нужно только увидеть возможность и пригласить ее в чью-то жизнь.

На кухне она выдвинула один из ящиков – здесь у них хранились лекарства:

– Вам привет от Айболита!

Оглядевшись, сняла с полки банку с солью и задела стоявшую здесь с незапамятных времен кальцитовую розу, та, по закону подлости, упала на пол, и теперь он был усыпан прозрачными кристаллами. Отец Алисы когда-то подарил эту розу ее матери: видно, тогда доставить ей радость не стоило больших денег. Опустошив жестяную банку из-под конфет, в которой хранились подаренные ей по разным поводам деньги, девочка спустилась во двор. Малышни еще не было, а вот в деревянной беседке уже кто-то сидел. Алиса присмотрелась: конечно, это Макс и Маша. Они из «старших», но из одного с ней двора, а это почти братство. Макс теперь учится в другом городе и приезжает редко, у его родителей водятся деньги. Маша красивая, но носа не задирает – всегда останавливается с ней, Алисой, поболтать.

– Привет! Слоняешься? Я думала, вы на дачу уехали.

– Что там делать? Затянулась бурой тиной гладь старинного пруда…,– Алиса состроила гримаску.

Макс рассмеялся, подцепил пальцем кролика на ее рюкзаке:

– Вот она – Алиса нашего времени: зачем гоняться за кроликом, когда можно просто подбить его из рогатки. Да, малыш?

– Я не маленькая!

Он протянул ей пачку сигарет:

– Прости. Какие предпочитаешь? С фильтром? Без? – он улыбался ей из-под длинной челки, и она заметила, что у него на щеках ямочки.

–Перестань! – Маша оттолкнула его руку и посмотрела на Алису. – Курить – здоровью вредить!

Заметив, что девочка выразительно смотрит на сигарету в ее пальцах, добавила:

– Ты на меня не смотри. Меня примером для подражания выбирать не стоит. К тому же я решила бросить: видишь, не зажигаю, в пальцах только кручу!

– Я послезавтра уезжаю. Поедем со мной? – теперь Макс смотрел из-под челки на Машу.– Квартира, деньги – все будет, можешь об этом не думать.

– Да брось, Макс. Все ведь очевидно: это у тебя блажь от скудости здешней жизни. Как говорится, на безрыбье и я для тебя – золотая рыбка.

– Золотая рыбка исполняла желания…

– Так в этом все дело? Исполнить твое немудреное желание? И сколько раз? Вот я дура! Ничего нового! А знаешь, обойдешься! Пусть это станет твоим первым «зависшим» желанием. С почином тебя! В жизни «золотых малышей» тоже должны иногда возникать трудности. Алиса, ты сейчас куда?

– Вообще никуда!

– Пойдешь со мной? Мне нужна твоя помощь. Ничего сложного, но обещаю – будет весело, хотя, может и немного грустно…

Они вышли на остановке «Детский реабилитационный центр»

– У детей с тяжелыми заболеваниями заметно улучшаются показатели крови, если дарить им светлые, радостные эмоции. Это уже доказано, – сказала Маша. – Сюда приходят разные ребята – выступать перед маленькими пациентами. Я тоже стала приходить. Девушка, которая обычно участвует в номере вместе со мной, сегодня занята. Будешь Ириской вместо нее? Костюмы, парики, грим -все есть!

– Давай попробуем, – согласилась Алиса, и они вошли в двери Центра.

Дети. Светлые, рыжие, темноволосые. Маленькие и ее, Алисы, ровесники. Они собрались в холле посмотреть выступление. Это были очень благодарные зрители: смотрели во все глаза, смеялись, тянулись к артистам. Лиц было много, но Алиса выхватила взглядом одно – светловолосый мальчик улыбался репликам Арлекина. Она снова и снова находила его глазами, словно туда, где он стоял, падало больше света. Их рыжие парики и клоунские носы отпугнули серых призраков болезней, и на какое-то время об их существовании было забыто: стало казаться, что все как прежде, что просто кто-то что-то напутал и все это лишь недоразумение, что можно встать и отправиться домой – бегать, прыгать, гонять мяч во дворе и быть просто ребенком, а не пациентом. Когда представление закончилось, Маша сказала:

–Знаешь, бывает, человек уедет куда-нибудь из своего дома, окажется совсем в другом месте, а это все равно, что в другом мире – его болезнь больше не могут у него найти, она прошла. Его мысли о своем несчастье, его страхи создали фантом, и он не дает ему оправиться, не дает ему от этой болезни освободиться, а в другом месте все новое, и человек этот тоже словно стал новым: в нем новом нет места для старой болезни, понимаешь? За эти полчаса выступления мы создаем новый мир- он радостный, и есть надежда, что хоть один из них настолько почувствует себя новым, что это даст команду каждой клеточке его тела, и болезнь больше не сможет ничего привычного для себя в ней найти. Она отступит, уйдет. Идем, навестим Севу. У него скоро сложная операция на сетчатке, если ее не сделать, он может потерять зрение. Они с бабушкой приехали сюда из Северодвинска.

И они вошли в палату к тому светловолосому мальчику. Бабушка, высокая, стройная, с красивыми печальными глазами женщина оставила их с Севой одних.

– Привет, бунтарь. Ты опять расстраиваешь бабушку и напрягаешь глаза? Знаю, у тебя много друзей и со всеми хочется поболтать, – Маша потрепала Севу по голове.

– Мне посоветовали одну книгу. Может, вы ее читали:» Наследник из Калькутты». Теперь не могу оторваться. – Потерпи. Вот сделают операцию, и будешь пропадать с книгами ночи напролет.

Неожиданно для самой себя Алиса предложила:

– Хочешь, я тебе почитаю, а твои глаза пока отдохнут?

Они одолели уже несколько глав, когда в палату заглянула Маша:

– Нам уже пора!

Алиса поднялась, потом спросила у мальчика:

– Ты меня хорошо видишь?

Он улыбнулся:

– Даже не сомневайся!

– Тогда какого цвета у меня глаза?

– Серо – буро -малиновые в крапинку?

– Да нет же! Они…

– Подожди, не говори. Если все пройдет хорошо, я хочу сам увидеть, какого они цвета.

– Пока, Сева из Северодвинска, – ей хотелось добавить: «Будет здорово, если ты когда-нибудь сможешь их рассмотреть», но она, конечно же, промолчала.

Алиса уговорила Машу взять ее с собой, и сейчас они заходили в стриптиз-клуб под названием «Вуаль». Маша объяснила: »Мы живем вдвоем с бабушкой, до окончания университета еще три года, а я с детства занималась хореографией». Понятно.

– Привет. Это моя сестренка. Ничего, если она меня подождет? Обещаю, будет сидеть в гримерке тихо, как мышка: даже носу не высунет!

Охранник, исполненный чувством собственной значимости, помедлил с ответом, а потом кивнул:

– Ладно. Что, смену себе готовишь?

В гримерке кроме Маши было еще несколько девушек.

– Здесь у каждой свой танец. Каждая, скажем так, эксплуатирует свой образ. Вот те блондинка и брюнетка – Инь и Ян. Ира и Лена, обе занимались художественной гимнастикой. А высокая девушка в белом морском кителе и бескозырке – Аня-Морячок.

– А та, в серебристом платье с обнаженной спиной? Кто она? – Алиса смотрела на грациозную девушку с диадемой на голове и прекрасной лебяжьей шеей.

– Голубая княжна. Лиля, она когда-то занималась балетом.

– Почему голубая? Платье ведь на ней серебристого цвета?

Маша рассмеялась: – «В отеле, где пьяный джесс сгибает танцоров в дуги, еще говорят «прэнсэсс» в крахмальных сорочках слуги…» Дело не в цвете платья: «Но близит уже судьба простой и вульгарный финиш, когда ты из Чосен-банк последнюю сотню вынешь, и жалко нахмуришь бровь на радость своих соседок. К чему голубая кровь, и с Рюриком общий предок?»

Маша достала из чехла свадебное платье:

– А это для моего выступления.

–Красивое!

– Да. Красивое и дорогое. Было когда-то… Это мое свадебное платье, я в нем замуж выходила.

– Ты замужем? А сколько тебе лет?

– Девятнадцать. В восемнадцать выйти замуж – много ума не надо, знаешь ли.

– Я думала, что женятся – когда любовь.

Маша сделала строгое выражение лица и низким голосом произнесла:

– Любовь – не вздохи на скамейке, и не прогулки при луне, девушка! – потом рассмеялась. – Я сначала в нем танцевать выходила, чтобы мужа, к тому времени уже успевшего стать бывшим, позлить – он принялся тогда вечерами на шоу захаживать, но публике понравилось, и я до сих пор в нем выступаю.

– Вы с ним потом помирились, ну, с мужем?

– Думаешь, после того как танцевала стриптиз в своем подвенечном наряде, можно помириться? Любовь поругана, унижена, брошена в грязь – я сделал все, чтоб никогда его не простить. Вот такая она, взрослая жизнь. Ты в нее не спеши, подруга.

На подиуме Инь и Ян то отвергали друг друга, то вновь притягивались в своем вечном взаимодействии, и тела Иры и Лены переплетались, словно гуттаперчевые. После их танца готовилась выйти Маша. Аня-Морячок разглядывала что-то, лежащее на ладони, потом тяжело вздохнула:

– Эх, Леха-Леха, что ж мне от тебя так плохо…

– Две полоски? Что делать будешь? -

– Не знаю еще. Он – на съемной, я – на съемной, денег ему подкидываю. Пробовали съехаться – он злится, что я здесь работаю, но деньги берет. Грызлись каждый день, в результате снова разъехались …

Маша вернулась в гримерную в одном лишь белом треугольничке на бедрах, из-под кружевных резинок белых чулок торчали купюры:

– Макс сегодня пожаловал. Хотел дать мне понять, кто я есть! Кого-то он мне этим напоминает, – она помахала над головой крупной купюрой. – Ну, ничего, мы не гордые – премного благодарны! Детям в Центре они нужнее, чем ему!

Ночью Алисе приснилось, что они с Севой, мальчиком из Северодвинска, на борту вертолета, и Сева собирается шагнуть за борт, прямо в небо. Он оглядывается и улыбается ей, но Алисе страшно – на нем нет парашюта, а сказать ему об этом она не может – губы словно слиплись, у нее не получается выдавить из себя ни слова. Она видит перед собой старинную шахматную доску, на которой всего лишь два камешка – черный и белый. Алиса, хоть это и сон, знает, что очень важно поменять их местами, тогда плохого с Севой не случится… На этом месте сон, как это обычно и бывает со снами, оборвался.

Глава 5

– База, база…! Я второй! Видимость ноль, иду по приборам…! – французский бульдог Пьеро пятился и мотал из стороны в сторону головой, пытаясь освободиться от вероломно напавшего на него свитера. Справившись, наконец, с врагом, он с рычанием вцепился в бок катающегося по полу от смеха мальчика.

– И Пер-р-ро ему в бок! – прорычала Арина. Теперь дети уже втроем возились с собакой на полу.

– Не знаю, где она могла слышать подобное выражение. Видимо, это влияние балетной студии. Говорил я тебе: там одни бандитки, – Лев попытался скрыть улыбку.

– Действительно, откуда же еще, – согласилась жена.

Она внимательно смотрела на гостей дочери, и Лев почувствовал, что настроение ее изменилось.

– Александра Васильевна, супруга моя драгоценная, Вас что-то тревожит? – поинтересовался он, и попытался поцеловать ее в шею.

– Ах, оставьте Ваши глупости, любезный Лев Алексеевич. Приберегите Ваши сантименты для ночи, – она с холодным выражением лица приставила к его горлу столовый нож. – Займитесь лучше десертом.

– Слушаю-с, – он склонил голову и щелкнул воображаемыми каблуками.

Александра пригласила детей к столу.

– Знаешь, Егор, ты нравишься собакам, – сказала белокурая девочка Марина. – Попроси родителей, чтобы они подарили тебе щенка.

– Может, я уговорю когда-нибудь маму, – мальчик погрустнел. -Отец животных не очень любит. Линде, моей сводной сестре, собаку так и не купили.

Александра вышла из комнаты и набрала номер Ярослава:

– Привет! Ждем тебя в гости: есть достойный партнер для игры в шахматы.

Она вернулась в гостиную:

– Егор, ты ведь шахматист, или я ошибаюсь?