В ресторан «Галле» зашел высокий молодой человек, одетый во все черное. Шум на мгновение стих, но присутствующий народ быстро убедился в том, что Я́ррен Лоренц – так звали вошедшего – пришел не по его душу, и одна из достопримечательностей одноименного с заведением города наполнилась децибелами смеха и разговоров. Лоренц неспешно снял пальто, аккуратно повесил его на специальную вешалку и тут же столкнулся с Клариссой – одной из официанток, которую хорошо знал, причем настолько, что позволил себе чмокнуть ее в щеку, что было для этого места не просто фамильярным – из ряда вон выходящим поведением. Спасал Яррена один факт – мужчина был достаточно влиятельной фигурой в городе, а потому подобное ему прощалось.

– Добрый вечер, Яррен-эрр, – вежливо обратилась к Лоренцу Кларисса, заметно покраснев от пусть и дружеского, но поцелуя.

– Добрый вечер, Клари́ссхен, – улыбнулся голосом Яррен, ибо внешне он практически никогда не выдавал на людях улыбку. – Столик на двоих, пожалуйста. Мне же – «Корабль дураков» с южным салатом и бутылку настойки из слез святой Каролины. Бутылку подать желательно сразу.

Лицо Каролины потеряло краску так же быстро, как и приобрело – она прекрасно знала, что означает этот заказ из уст этого мужчины. Собравшись с силами, она кратко спросила:

– Неужели в городе появился такой же…

– Да, Клариссхен, такой же, – ответил Яррен, и Кларисса расслышала отчетливые нотки досады. Лоренц заметил реакцию официантки и более мягким тоном добавил: – Не беспокойся – постараюсь не разнести ресторан в щепки.

– Да благословит Вас Господь, – вздохнула девушка, перекрестила Яррена и спешно направилась на кухню, предварительно показав мужчине, за какой столик ему нужно сесть.

Яррен устроился за столиком, обвел взглядом ресторан и понял, что одной жертвой вечер не ограничится, ибо за барной стойкой восседал Юна́йт Вальва́рен, больше известный средствам массовой информации и населению в целом по кличке «Черная месса», которую получил после нескольких совершенных ритуальных убийств. Юнайт заметил Яррена и изящно, абсолютно по-женски ему помахал рукой, при этом бросив издевательский взгляд. Лоренц заметил повязку, прикрывающую левый глаз, толстовку с длинными рукавами (при жизни Вальварен избегал подобной одежды, ибо, как он говорил, длина стесняет движения, но в этот раз рукава явно скрывали выдающие трупные пятна) и левую ногу, почти полностью замененную неким металлическим протезом. Сразу стало понятно, что бывший серийный убийца теперь – не просто оживший мертвец, а жаждущий мести оживший мертвец, который был известен как трапу́гра. Юнайт не остановился в своих издевках и сделал еще один жест, будто собирается закатать рукава толстовки. Это был конкретный вызов уже Лоренцу, который, в отличие от «Черной мессы», носил рубашки с длинными рукавами повсеместно, и мало кто видел его обнаженные руки – что скрывал от посторонних глаз мужчина, оставалось тайной. Еще одной косвенной причиной считать Юнайта трапугрой был коктейль, который глушил «Черная месса»: фиолетовый цвет выдавал водку, смешанную с черной смородиной – единственную смесь, что не могла бы нанести серьезных внутренних повреждений любому ожившему мертвецу, относящемуся к этой категории.

Отвлекшись от Юнайта, Яррен схватил экземпляр «Галле цайтунг», который лежал на каждом столике. Не успел он прочитать новость о внезапной пропаже известного роднорусского поэта Валентина Брайтсона (имя было, безусловно, германским, но все смешалось в этом мире…), как подошла Кларисса, держа в руках пузатую бутыль сливочного ликера, известного как «Настойка из слез святой Каролины» – сия дева особо почиталась в Саксона́рии. Поблагодарив Клариссу кивком, Яррен откупорил бутыль и, никого не стесняясь, глотнул прямо из горла.

Стало чуть легче.

Оставалось только ждать.

За окном пробежал лидоди́р – транспорт, похожий на гигантскую металлическую сороконожку, чем вызвал возмущения среди посетителей, но они были скорее машинальны, ибо здание, обслуживающее подобных монстров, находилось практически по соседству с рестораном. «Улица имени Пятьдесят девятого круга – что ж вы хотели…», – усмехнулся про себя Яррен и сделал еще глоток, как его отвлек тот самый голос, который мужчина не хотел больше слышать ни разу в жизни, но пришлось:

– А ты не изменился. Ни в привычках, ни в одежде, ни даже во внешности. Можно только позавидовать…

Яррен перевел взгляд на подсевшего к нему Генриха То́пфера. «Тоже трапугра», – вздохнул Лоренц, увидев металлическую перчатку, заменяющую кисть левой руки: трапугры при воскрешении обязательно лишались той или иной части тела и получали искусственную замену – таково было негласное условие.

Мужчина прекрасно знал, с какой целью и Генрих, и Юнайт были воскрешены, и смерть Яррена была одной из ключевых, если не главных частей этой цели.

Ведь в свое время он убил их обоих, причем весьма жестоко – «Черная месса» лишился головы в буквальном смысле слова, а Генрих умирал с разорванным на части сердцем.

И оба когда-то были друзьями Яррена…

– Забавно. Я-то думал, что больше тебя не увижу, – фыркнул Лоренц, не глядя на Генриха.

– А еще скажи, что не ждешь расплаты за свои преступления… Знаешь, сколько незаслуженно убитых тобой желали воскреснуть, чтобы медленно искромсать ненавистное тело на миллиарды элементарных частиц?

– И поэтому воскресили вместе с тобой самого отмороженного из них? Странно – при жизни вы не особо-то и дружили.

– Только умерев, я понял, что в моем отрицательном отношении к увлечению Юнайта силами Тени и была главная ошибка.

– Только в этом?

В глазах Генриха вспыхнула злоба.

– Проект «Ге́ллиум» должен был появиться, и ты это прекрасно знаешь!

– Неужели за семнадцать лет до тебя не дошло, что твой искусственный человек с таким же искусственным разумом сошел с ума, убил большое количество ни в чем не повинных людей, а потом чуть было не прикончил и меня самого? – вспыхнул Лоренц.

– Хорошо, что ты себя к ни в чем не повинным не причисляешь… Хоть в чем-то твой здравый смысл оказался здравым, – издевательски заметил Топфер.

– Зато мой здравый смысл не дал мне съехать с катушек, – фыркнул Яррен.

– Это так теперь называется? Неужели ты думаешь, что я не знаю, скольких прекрасных, удивительных и полных амбиций существ ты убил, причем настолько жестоко, что даже Тень присвистнула? А ведь от твоих действий досталось не только им, но и тем, кого ты любил, а это – максимальный уровень жестокости, который только можно себе представить…

– Твои прекрасные и удивительные существа ради своих, как ты выразился, амбиций готовы были уничтожить все вокруг! – упоминание о родных несколько вывело Яррена из себя.

– Но у них амбиции хотя бы были… – громко прошипел Генрих. – Как и у меня… Как и у Юнайта! И кто нам помешал? Да человек, который никогда не предложил ничего впечатляющего и просто исполнял свои обязанности, будто он – обычная канцелярская крыса, а не член организации, способной изменить мир к лучшему! Понимаю, почему Геллиум, мое несчастное детище, к созданию которого я шел всю свою жизнь, вызвал у всех отторжение – не из-за того, что был несовершенным, нет… Мне нужно было обратиться к Юнайту! И тогда бы Геллиум, получивший уникальные силы и знания, мог бы навести порядок не только в Саксона́рии… А кому это не понравилось? Таким, как ты, которым бы попросту не нашлось места в дивном новом мире!

– Ты был опасен для общества!

– Может быть… Но скажи, разве человек, который готов ради жизни в бесцветных обстоятельствах убить друга, продолжает оставаться адекватным?

– Я уже и забыл, что между нами была дружба.

– Нисколько не сомневаюсь… Именно поэтому будет гораздо легче убить тебя. Проект «Геллиум» возродится, хочешь ты этого или нет… Хотя кто тебя спрашивает?

– Ну давай, убивай, раз собрался, – с вызовом произнес Яррен.

– А это сделаю не я… Зачем мне опускаться до такого уровня? – довольно вопросил Генрих. – Это сделает Юнайт… Готовься к тому, что тебе будет максимально больно.

– Напугал…

Генрих кивнул Юнайту, и тот направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Сделав несколько щелчков, «Черная месса» застыл в ожидании.

Яррен мысленно приготовился ко всему. Топфер откинулся на спинку стула, расплывшись в довольной улыбке.

То, что Лоренц увидел, его удивило, но не более, хотя подобная реакция могла показаться странной, ибо по лестнице спускались его покойные родители и…

Он сам.

Только в пятилетнем возрасте.

Яррен-ребенок встретился взглядом со взрослым Ярреном.

Лоренц сглотнул слюну. Способ расправы был выбран изощренный и даже неприятный, ибо убийцы коснулись наиболее светлых воспоминаний из жизни Яррена. Но он был рад снова увидеть своего отца, на которого сейчас стал невероятно похож, красавицу-мать, за которой ухлестывала практически вся мужская часть Галле, и самого себя, когда еще умел искренне, совершенно по-детски улыбаться…

– Полагаю, с таким ты еще не сталкивался, – хохотнул Генрих. – Мы научились немного колдовать со временем и выяснили интересную вещь – чтобы убить человека, необязательно делать это самому… Достаточно лишь столкнуть жертву с ней же, только из прошлого.

– А как же остальные члены моей семьи? – поинтересовался Яррен.

– До них мы, к сожалению, не смогли добраться, – несколько отстраненно ответил Топфер.

– Неужели?

Тон произнесенного слова-вопроса передернул создателя «Геллиума», ибо он помнил, что так Лоренц показывал, что обо всем догадался. Согнав с себя сомнение, Топфер вернул самообладание и воскликнул:

– Но что это меняет? Ты же уже мертв! А чтобы окончательно добить живой – ха-ха – труп, Юнайт сделает кое-что еще…

Вальварен прекрасно знал, что ему нужно было сделать.

Вытащив раскладной нож из кармана, он перевел его в «боевой режим», после чего быстро и точно нанес смертельное ножевое ранение сначала отцу Яррена, потом – матери, а под конец – и самому Лоренцу-ребенку: «Черная месса» спокойно убивал детей и при жизни, потому никаких угрызений совести и прочей неловкости не испытал.

Образы из прошлого медленно рассыпались в смесь песка и праха.

Юнайт провел ребром ладони по горлу, обращая жест в адрес Лоренца.

Генрих терпеливо выжидал. Мысленно досчитав до десяти, он удивился сам себе, после чего переглянулся с Юнайтом.

Что-то у них пошло не так, ибо Яррен продолжал сидеть на своем месте. Живой и здоровый – правда, сжавший руки в некоей молитве.

«Только не говори, что снова решил провести меня…» – мысленно выругался Топфер. Очевидно, эта мысль отразилась на лице, потому что Лоренц, усмехнувшись и даже позволив себе пару смешков, обратился к несостоявшемуся гению в области науки и техники:

– Хорошая попытка, Генрих…

Мысленная ругань подтвердилась, когда Топфер увидел, что Яррен приложил пальцы правой руки к своим глазам, чуть запрокинул голову, после чего сделал рукой движение, будто снимает с себя некую невидимую вуаль. Сжав «покрывало» в кулаке, Лоренц довольно заметил:

– Ты можешь, конечно, достать оружие, от названия которого произошла твоя фамилия… Но, как говорит нынешняя молодежь, «я то́пфа твой шатал»…

Это было для убийц уже слишком.

Юнайт сплюнул и решил разобраться с Ярреном по старинке, а потому быстро побежал к нему.

– Ошибочка! – воскликнул Яррен и бросил «вуаль» в Юнайта.

Невидимое оружие врезалось в Вальварена и сбросило его с ног – сложилось ощущение, что на «Черную мессу» напал незаметный дикий зверь. Генрих собрался предпринять попытку помощи, но Лоренц произнес фразу на непонятном для многих окружающих языке:

– Ха́й-ул дир дьях ли́йла…

И Генрих почувствовал, что его будто привязали к стулу чем-то тугим и плотным, а металлическая перчатка свалилась с руки, обнажив вместо кисти нечто, похожее на сероватое осклизлое щупальце.

Посетители ахнули, глядя на происходящее.

Борьба Юнайта с «вуалью» длилась недолго – от полученных ран в сердце Вальварен скончался, если так можно сказать про того, кто уже был мертв. Тело «Черной мессы» быстро превратилось в жуткую темную биомассу, всасывающуюся в половые доски и портящую аппетит всем присутствующим без исключения.

– А́угентейшн работает великолепно, – одобрил Яррен, взглянув на действие оружия, после чего перевел взгляд на Генриха, который, казалось, застыл, будто доисторический моллюск в очередном культурном слое – правда, один вопрос он смог из себя выдавить:

– Откуда ты знаешь Розу ветров?

Вопрос мог быть непонятным для многих обывателей, но не для Лоренца. Глотнув «слезы Каролины», мужчина пояснил:

– За семнадцать лет с нашей последней встречи я всякое повидал – ты угадал. И эти знания мне помогут разобраться с очередным сумасшедшим, который внезапно решит возродить «Геллиум» в том виде, в котором ты хотел бы его видеть.

– Очень смешное заявление, учитывая, что со мной ты еще не справился…

Яррен, взглянув бывшему другу прямо в глаза, вопросил:

– А зачем МНЕ опускаться до такого уровня?

– Что…

И тут Генриху в голову врезалась не совсем обычная пуля – расплющившись от прикосновения с целью, она буквально всосалась в тело Топфера. От действия пули тот дернулся, но это было лишь началом – свалившись со стула, он стал странно, несколько конвульсивно двигаться, и эти движения были похожи на некий танец, чем вызвали смешки некоторых гостей ресторана. Изо рта непризнанного гения потекла черная жидкость, похожая на нефть, а сам он распластался на полу – его внутренние органы стремительно разлагались.

– Не узнаешь собственное творение? – поинтересовался Яррен, встав из-за столика и с неприязнью посмотрев на корчащегося трапугру. – «Предсмертный танец Золушки»… Только несколько модернизированный. Никогда не понимал, зачем ты так назвал это оружие – может, потому, что жизнь куда прозаичнее, чем в сказках, и не у всех Золушек мечты сбываются… Обидно, наверное, ощущать, что оружие, направленное против таких наивных существ, причислило к ним тебя самого.

Лоренц наступил идеально отполированной туфлей на живот Топферу и почувствовал, что тело давится, будто гнилой фрукт. Удовлетворенный результатом, мужчина сдавил своим «ножным прессом» грудь, а напоследок втоптал в пол то, что еще пару мгновений назад было говорящей головой Генриха.

Некоторых посетителей стошнило.

– Пришлось все-таки замараться… – вздохнул Лоренц, глядя на черные останки трапугры, которые медленно рассеивались в пространстве.

К Яррену подбежала испуганная Кларисса:

– С Вами все в порядке, Яррен-эрр?

– Как видишь, Клариссхен… Но кое-кого мне необходимо поблагодарить.

Со второго этажа спустилась миловидная девушка в ярко-синем платье до колена. Внешне она могла легко сойти за саксонарку – те же светло-каштановые волосы, заплетенные в косу, ярко-зеленые, чуть раскосые глаза, аккуратные, будто нарисованные тонким графитом брови, и волнующие не одного мужчину формы. Совсем необычным атрибутом ее образа был «Вальтер», откуда и вылетела пуля, сгубившая Генриха. Как только она подошла к Яррену, тот обратился к ней:

– Спасибо за помощь, Сюзанна.

– Сколько раз просила звать меня Сьюзен, – с легким укором произнесла девушка.

– Подождите… – ошарашено сказала Кларисса. – Сьюзен? Я наслышана только об одной Сьюзен, которую без оружия трудно представить… Неужели это Вы?

– Да, Клариссхен, перед тобой – Сьюзен Андергейт, одна из лучших убийц, которых я знаю, – представил Яррен свою «напарницу» официантке.

– Кларисса, – кратко представилась работница «Галле».

– Приятно познакомиться, – чуть кивнула Сьюзен, после чего обратилась к Яррену: – Судя по тому, что мне не пришлось браться за Разделитель личности, ты догадался, кто призвал этих двоих возмутителей спокойствия?

– Догадался, – вздохнул Лоренц. – Правда, наивно полагал, что этот человек мертв… Но, видимо, кого-то нужно умертвить не один раз, чтобы окончательно о нем забыть.

– Мне тоже приходится сталкиваться со всякими ожившими мертвецами, – положила руку на плечо Яррену Андергейт. – Это, к сожалению, часть нашей работы…

– И это меня сильно раздражает, – честно признался Яррен, схватил бутыль ликера и сказал Клариссе: – Бутыль возьму с собой, еды не нужно. Возьму по дороге шоколадный батончик…

«Горбатый козью морду не состроит»

Когда творишь зло, твори его до конца.

В. Гюго, «Собор Парижской Богоматери»

Казнь Гвида должна была состояться с минуты на минуту. Эшафот поставили на площади перед Руани́дским собором святой Луизы Мерса́йны, на которой, несмотря на раннее утро, уже собралась толпа зевак, причем в ней заметно выделялась группа ушлых репортеров, вооруженных крохотными агрегатами, которые с большой натяжкой, но можно было назвать камерами. Впрочем, появление неожиданно большого количества журналистов никого не удивляло – кража Сферы величия, мощного артефакта, уже два десятилетия хранившегося в главном священном здании для назари́йцев Руаниды, потрясла весь Платинум, причем было не важно, какую веру исповедовала та или другая часть мира. Расследование в кратчайшие сроки провел контрафе́кт Руаниды Текре́ций Фулло́н, выяснивший благодаря неким собственным источникам, что единственным присутствовавшим в ночь кражи в соборе был заведующий местной библиотекой Гвид. Конечно, не весь город поверил результатам расследования, ибо контрафект Фуллон был одной из самых противоречивых, если не сказать – одиозных фигур среди высокопоставленных назарийских священников. Человеком он был не по чину честолюбивым и падким на лесть, но даже не это возмущало людей – основные волны критики бросались на Фуллона из-за его периодических заявлений (к сожалению, звучащих вполне искренне), которые, не будь Платинум столь спокойным, могли развязать религиозную войну. А еще контрафект люто ненавидел людей с ярко выраженными дефектами, считая их «детьми Тени», и под его раздачу попал и Гвид, ибо библиотекарь был горбуном.

Гвид стеснялся своего изъяна и старался не появляться лишний раз на улице, предпочитая жить в подвале собора. Оставшись сиротой еще в младенчестве, он вырос под защитой не столь здания, сколь людей, которые в нем служили – группа священников самых разных званий обучила мальчика всему, что знала сама, и в итоге Гвид стал незаменимым помощником смотрителей собора. Почему-то никто не хотел брать мальчика-горбуна в свою семью, хотя были люди, которые к нему хорошо относились – более того, он даже смог найти среди них тех, кого мог звать друзьями. Тем не менее, Фуллон сумел настроить многих жителей Руаниды против Гвида, и Гвид его ненавидел, хотя прекрасно понимал, что ничего в одиночку он с этим зарвавшимся чернявым сделать не сможет. Горбуна не удивил и тот факт, что Фуллон назначил виновным в краже именно его, как не удивили и постоянные избиения в течение нескольких дней расследования. Сломался горбун в тот момент, когда узнал, что его решено казнить. Всю ночь перед казнью он прорыдал, понимая, что его жизнь обрывается всего лишь на двадцать третьем году, и все из-за горба, который причинял столько же боли, сколько и равнодушие поверивших Фуллону людей.

Как Гвида вывели из камеры и повели пешком на площадь, предварительно заковав в цепи, он не помнил – сознание вернулось ему лишь в тот момент, когда палач снял с него мешающий металл, но накинул на шею тугую веревку. Только тогда он обвел взглядом всех присутствующих, и главным среди них был вовсе не мэр города или его заместитель, а тот самый Текреций Фуллон, который, казалось, с каждым годом лишь молодел, расплываясь перед людьми в презрительно-торжествующей улыбке.

– Итак, многоуважаемые жители Руаниды, козья морда, по некоей неразумности носящая имя Гвид, – обычно Фуллон называл горбуна не иначе как «козьей мордой», – признал себя виновным в краже Сферы величия – артефакта, позволяющего вершить судьбы людей…

– Хра́риум тебе в печень, теневой святоша! – выругался кто-то в толпе, которая тут же взорвалась криками одобрения.

– Господа журналисты, снимите, пожалуйста, меня в лучшем ракурсе. И козью морду не забудьте… Это будет исторический момент, – не обращая внимание на ругательство, обратился к репортерам Текреций.

– Чего? Гвид признал себя виновным? Знаете ли, верится с трудом! – воскликнул еще один возмущенный голос.

– А ну цыц! Так я и знала, что этот горбун – посланник Тени!

– Старуха, ты б не ходила на каждую проповедь Фуллона – может, и ум бы сохранила…

Толпа расхохоталась.

– Ты лжешь, Фуллон! – нашел в себе силы воскликнуть Гвид. – Я не признавал себя виновным!

– Забавно, что ты говоришь это в тот момент, когда на твою шею наброшена петля, – парировал контрафект, чем вызвал бурю одобрения среди поддерживающих его.

– Так что, позволите его повесить? – вмешался в разговор палач.

– Позволяю…

– Нет! – возмущенно воскликнул вылезший из толпы кудрявый человек с выделяющимся носом. – Не казни Гвида – казни вместо него меня!

– Ага, грязный Шмара́им, решил так замолить как свои грешки, так и своего народа? – хохотнул Фуллон. – Это только в вашей толстой, как ляжки мифического Спасителя, книге такой фокус проходит!

– Я – Мо́йсбет, сын Ва́йлета, не позволю подобного унижения в свой адрес!

– Можешь зваться хоть самим Да́ллетом – это тебе не поможет, – фыркнул Текреций – подобные защитные речи его явно забавляли. – Если так хочешь умереть, так и быть – палач приготовит еще одну веревку…

– Не тронь ни Гвида, ни Мойсбета! – вышел из толпы еще один человек, выделяющийся затейливой формы тюрбаном, который ему предписано было носить, снимая только в исключительных случаях. – Они хоть и иноверцы, но Бог у нас – один. Ведь сказано в нашей священной книге…

– А вашу священную книгу, дорогой мой глупый Хази́р, я бы с удовольствием сжег, – перебил человека Фуллон и улыбнулся так, что Хазиру явно захотелось с удовольствием врезать по этим наглым зубам.

– Фуллон, какого храриума ты себе подобное позволяешь? – возмущению людей явно не было предела.

– Куда наша покровительница святая Луиза Мерсайна-то смотрит?!?

– Свободу Гвиду!

– Не трожь двоюродных братьев по вере!

– Была бы здесь Со Лэй – точно бы с тобой разобралась!

Последнее заявление особенно сильно резануло слух Фуллона – он не выдержал и вопросил:

– Это кто здесь упомянул сию ублюдочную девку, место которой – здесь, рядом с козьей мордой, Мойсбетом и Хазиром? Что, сами в петлю захотели? А я говорил, что Руанида полна нечестивых людей – так сегодня есть замечательный повод от вас от всех избавиться! Палач, готовься – у тебя сегодня будет много работы…

Палач едва заметно кивнул.

– Мойсбет! Хазир! Не думайте обо мне – меня этот посланник Тени все равно повесит! – воскликнул Гвид.

Текреций на мгновение остановился, после чего с ненавистью обратился к Гвиду:

– Посланник Тени? Это ТЫ мне говоришь, козья морда, а? Да кто ты такой, чтобы судить, кто из нас – праведник, а кто – Тень? Может, ты не понимаешь ситуацию до конца, но сейчас находишься в петле не только за свое преступление… Палач! Вешай его!

– Ну уж нет! – рядом с Мойсбетом и Хазиром материализовался еще один несогласный с Фуллоном, только он, судя по обнаженной шпаге, был готов доказать неправоту контрафекта не только на словах.

– Анте́льм Смара́г… – презрительно фыркнул Фуллон, явно теряющий терпение. – Не дело для солдата направлять оружие на священника.

– Похоже, ты забываешься! Во-первых, я слишком хорошо знаю Гвида, и он не способен на подобного рода действия, а во-вторых… Даже если Гвид и виновен, он имеет право произнести последнее слово перед казнью!

Толпа одобрительно загудела.

– Козья морда? Имеет какое-то право? Ты что, перепил накануне? – не поверил своим ушам Текреций. – Размахиваешь своей забавной игрушкой, сомневаешься в словах ученого человека…

– Заткнись, недопапа платиновый! – гавкнул Смараг. – Гвид скажет то, что хочет сказать!

– Неужели? И как ты меня остановишь?

Антельм коротко бросил:

– Дуэль!

Народ ахнул. Мойсбет ударил себя по лбу. Гвид закрыл глаза, понимая, что Антельм обрекает себя на верную смерть. Радовались подобному повороту событий лишь репортеры, ибо дуэли во время казни Руанида еще не видела, да и остальной Платинум вряд ли был свидетелем такого.

– Дуэль? – хохотнул Фуллон, но смех почти сразу сменился серьезным тоном: – Ты, один из худших солдат Руаниды, бросаешь вызов тому, кому по факту не имеешь право бросать? С ума сбеситься – сегодня прям день страждущих расстаться с греховной жизнью!

– Заткнись! – повторил Антельм.

– Ну что ж… – сглотнул контрафект, после чего кинул клич: – Праведные воины! Есть ли среди вас те, кто готов принять вызов этого глупца?

Вышел высокий молодой человек, который был похож скорее на щеголя, чем на солдата, но боевая выправка говорила сама за себя:

– Я принимаю.

– Гасте́йн Блан? Не удивлен, – улыбнулся Текреций. – Разберись с ним. И быстро… А мы пока повесим козью морду!

– Простите, уважаемый контрафект, но я не могу это сделать до тех пор, пока дуэль при свидетелях не закончится! – возразил палач. – Я хоть и бывший солдат, но чту воинские традиции!

– Да вы что сегодня – сговорились все, что ли? – казалось, Фуллон вот-вот придет в ярость.

Антельм и Гастейн скрестили шпаги – во время дуэли Смараг крикнул Гвиду:

– Давай, Гвид! Быстрее! Последнее слово!

Гвид открыл глаза, посмотрел на небо и крикнул:

– Дорогой Боженька! Я знаю – ты не виноват в том, что у меня появился горб! Я никогда тебя ни в чем не винил и ни о чем не просил, но перед тем, как меня отправят в твое царство, выполни последнее желание… Пусть Абеля́рная сфера прилетит мне в руки!

После этого крика настала гробовая тишина – даже дуэлянты застыли, опустив оружие. Всем стало заметно, что Фуллон побагровел – про то, что он когда-то воспользовался настоящей Сферой величия, а не ее подделкой, которую сам же и украл, знали немногие: более того, контрафект искренне хотел, чтобы про тот день никто ничего не знал. Не выдержав такого упоминания, он заорал что есть силы:

– ДА ЧТО ТЫ ТАКОЕ НЕСЕШЬ, КОЗЬЯ МОРДА?!?

Однако всем все стало понятно, когда прямо над площадью со стороны улицы, где жил Фуллон, пролетело нечто, похожее на переносной фонарик с боковыми ручками, будто оторванными у некоей древней вазы. Могло показаться, что в фонарике жил светлячок, но те голубовато-синие огни света были частями духа Абеляра – одного из главных еретиков Назарийской церкви, обратившегося к Тени. Выпущенный на свободу, Абеляр мог привести большую часть Платинума, если не весь Платинум, к катастрофе. В последний раз подобное случилось двадцать два года назад, когда Фуллон хотел научиться у Абеляра всему, что тот знал, а потому выпустил его – искать Абелярную сферу долго не пришлось, ибо она хранилась в одном из многочисленных тайников Руанидского собора. Тогда всемирной трагедии удалось избежать, ибо вовремя спохватился предшественник Фуллона на посту контрафекта – разрушения ограничились лишь собором (и то, на счастье Текреция и всего города, частично) и ближайшими кварталами: официальная версия звучала как «неизвестной природы подземный толчок». С тех пор про Абелярную сферу никто не слышал – даже был пущен слух о том, что она была уничтожена вместе с духом, а остатки былой силы заключены в иную Сферу величия.

Но на глазах толпы все слухи, связанные с этим мощным артефактом, растворялись в воздухе – более того, когда Гвид схватился за ручки сферы, то все удивились тому, что светится не только жилище Абеляра, но и излишне выделяющийся горб библиотекаря.

Палач, искренне пораженный увиденному, спешно снял веревку с шеи Гвида.

Антельм и Гастейн бросили шпаги.

Репортеры буквально визжали от восторга – их камеры, управляемые на расстоянии, жужжали рядом со Сферой.

Мойсбет и Хазир одновременно упали на колени.

– Вот же храриум! – воскликнул кто-то в толпе.

Фуллон пошел бледными пятнами, понимая, что конец близок, но уже для него:

– Ах ты ублюдок…

– Скорее ублюдок – ты. Неужели не помнишь одну из тех женщин, которые оказались в тот злополучный момент в соборе, а? Не будь того взрыва, она была бы жива, а я не был бы горбат…

– Ты не имеешь никакого права ни меня осуждать, ни касаться руками того, чего не понимаешь! – возопил Фуллон.

– Тогда отними то, что якобы принадлежит тебе… – с вызовом произнес Гвид, спускаясь с эшафота и идя навстречу контрафекту.

Никто не понял, что задумал Гвид, но мешать ему толпа не стала.

Прорычав что-то нечленораздельное, Текреций побежал к Гвиду, чуть не столкнулся с ним лбом и схватился за ручки, дергая сферу на себя. И вот тут произошло нечто странное – светящийся горб Гвида стал стремительно уменьшаться в размере, передавая энергию сферы через руки, в то время как держащийся за «лампу Абеляра» Фуллон старел буквально на глазах, громко крича от внутренней боли.

Когда Гвид передал весь свой «горб» Текрецию, он отпустил сферу и стал осматривать себя – теперь он представал перед жителями Руаниды красивым рослым парнем: разве что одежда в районе спины была основательно порвана, но это была мелочь, на которую толпа внимание решила не обращать.

Старик Фуллон, осознав окончательный проигрыш, бросился вместе со сферой бежать.

– Догнать! Арестовать! Предать анафеме! – кричали люди, понявшие, что натворил явно бывший контрафект.

Антельм подошел к Гвиду, хлопнув по плечу:

– Теперь ты можешь спокойно ходить по Руаниде… Да и занятие сменить, кстати говоря.

– Знаешь, Антельм, я все-таки останусь в соборе. То, что я делаю, помогло не только тем людям, кто искал ответы в книгах библиотеки, но и мне. И главное, что я теперь не чувствую боли.

Гастейн хохотнул:

– Надо бы тоже повышать свой культурный уровень – может, и я найду что-нибудь про свою семью…

– Но почему ты раньше не рассказал про то, что сделал Фуллон? – искренне удивился Антельм.

– А кто бы мне тогда поверил? – пожал плечами Гвид.

– Не поверишь – мы, – сказал Гастейн. – И идея с дуэлью перед казнью была нашей, ибо надеялись оттянуть время – вдруг кто нашел бы что-нибудь такое, что могло тебя оправдать…