Весь день, с утра до вечера, я провёл за родительским столом – кушать я точно не хотел, но в ответ пробуробил что-то невнятное. Вера отправилась на кухню.

– Да, покорми его Верунчик. Только не с рук – укусить может, – крикнул Штольц ей вслед. – Знаю я его: руку по локоть отхватит, нефиг делать, – это он уже сказал девушкам.

Его шутку не оценили. Девчонки недовольно фыркнули, а Лена ещё и презрительно смахнула его руку со своей коленки.

– Ну ладно, ладно. Фигню сморозил, – виновато признался Штольц, – но он меня ещё и не так подковыривал. Скажи им, Сань.

Я кивнул.

– Давайте-ка отметим встречу этого странника, – примирительно предложил Егор.

Девчонки упорхнули на кухню, и через пять минут стол был снова накрыт. Вера принесла специально для меня тарелку с горячим. Все расселись. Штольц налил всем и произнёс тост в честь моего прибытия. Все выпили. Егор, с целью закусить, потянулся вилкой к моей тарелке и тут же получил удар в бок от своей Кати.

– Женя, это Вера принесла Александру. Нет, Вера, ничего ему разогревать не надо. Обойдётся. Недавно же ел. А закусывать ты можешь… вон – салатом, – и слегка раздражённо Катя бухнула в тарелку Егора две ложки салата. – Александр, а вы кушайте. У нас Вера просто обалденно готовит.

Егор перенёс уже занесённую над моей тарелкой вилку в свой салат и переглянулся со Штольцем. Тот тоже был изумлён.

– С чего это они тебя так опекают? – шепнул он мне.

Я пожал плечами.

– Катюша, – повернулся к подруге обвинённый в чревоугодии Егор, – а тебе известно, сколько энергии и жизненных сил мне пришлось потратить на перехват этого космического бродяги?

– Я же поцеловала тебя за это, – улыбнулась Катя. – Мы все тебе благодарны, что ты спас нас от гибели.

– А я не понимаю, что за ирония в голосе, – обиженно отозвался Егор. – Что не так? Смотри сама. Я говорил, что мы знаем его и не знаем? Так и есть. Мы с Юриком его знаем, а вы не знаете. Потом: я говорил, что он молод и стар? Говорил. Знаете, как мы его зовём? Дедом. Я говорил, что он последний, но стоит впереди? И точно – пришел последний, а почести ему тут, как королевской особе. Дальше… чего я там ещё говорил?

Катя обняла Егорку и закрыла ему рот своими поцелуями. Перед этим, я успел заметить, как она загадочно переглянулась с Леной.

– Штольц, девчонки вас, кажется, раскусили, – поделился я своими подозрениями.

– Мне и самому так кажется, – согласился Штольц. – Если они нам подыгрывают, значит, они хотят того же, что и мы. Меня это устраивает.

С момента моего появления, Катя и Лена пялились на меня бесцеремонно. Складывалось впечатление, что они проводят освидетельствование меня на предмет принадлежности к человеческой расе. Я бы не удивился, если бы они в открытую начали вести протокол осмотра. При этом, мне не пришлось отвечать на интересующие их вопросы. За меня все факты моей биографии излагал Штольц.

Наконец, допрос прекратился. Девчонки поняли, что я никуда не исчезну без их позволения. Теперь внимание всей публики сосредоточилось на Егорке. Он устроил нам настоящее представление. Он умел забавно изображать всё на свете: от общих знакомых, звёзд телевидения и политики до природных явлений и предметов. Он знал сотни стихов и сотни анекдотов, и знал, когда они будут уместны. В его музыкальный репертуар входили шедевры от дворовых песен до классических арий.

С первого взгляда, Вера показалась мне бесстрастной и необщительной. Но когда Егору требовалась ассистентка в его номерах, он всегда выбирал Веру. У неё получалось довольно удачно. И, кажется, не только я отметил её дарования. Катя и Лена с неподдельным изумлением впервые видели свою подругу в новых ролях.

В кротких перерывах между художествами Егорки, друзья подсаживались ко мне, чтобы выпить. А Катя и Лена информировали меня обо всех событиях в городе, стране и мире. Как будто я в самом деле прибыл из какой-нибудь космической бездны, а не в столице служил.

Было уже около двух часов ночи. Все понимали, что пора заканчивать, но никто не решался это объявить. Позже я узнал, что, оказывается, все ждали моего сигнала. Штольц корчил мне рожи, намекая мне, что я должен разогнать по парам всю компанию. Но я забыл, что выступаю в этот вечер в качестве космического спасителя, и думал, что у Штольца просто разболелись зубы.

– Мне кажется, мы должны остановиться. Всем пора спать. Завтра нас ждут суровые будни. Что скажет пришелец? – слова Штольца заставили всех присутствующих повернуться ко мне.

Я кивнул. Все как будто только и ждали моего одобрения. Без промедления была собрана вся посуда со стола и расставлена вся мебель. Когда девчонки были на кухне, мои друзья устроили мне жёсткий разнос. По их мнению, я не предпринял за весь вечер ни малейшей попытки в деле охмурения Веры, а только ел, пил и важничал. И этим поставил под угрозу все планы на Новый год. Я был обвинён в эгоизме и нежелании оправдать возложенное на меня высокое доверие моих товарищей. Бить меня они не рискнули, но выглядели они, в этот момент, угрожающе.

Выслушать все претензии друзей ко мне, мне не пришлось. В комнату вошли Катя и Лена. В руках у них были подушки и одеяла. Они скинули их моим друзьям и в приказном тоне отправили двух моих несчастных товарищей на выход. Штольц и Егор поняли, что им осталось сделать несколько шагов до долгожданной сексуальной развязки. Но, надо сказать, в эту минуту они выглядели не победителями, а, скорее, жертвами. Я только мысленно молил, чтобы Катя и Лена не уподобились самкам богомола и не откусили бы моим друзьям головы после соития. У нас всё-таки были кое-какие совместные планы на будущее.

Последней из комнаты выходила Катя. Она повернулась ко мне и вполголоса сообщила, что Вере завтра необходимо будет появиться в институте. С многозначительной улыбкой, Катя выразила надежду, что завтра с утра я не буду особо этому препятствовать. Я скопировал её многозначительную улыбку и утвердительно кивнул, подумав про себя: «Да пошла ты со своей Верой!» Что подумала Катя, мне не известно.

Весь вечер я ощущал давление со стороны Кати и Лены. Я прекрасно понимал, что они исподволь стараются внушить мне симпатию к их подруге. Вот из-за этого скрытого давления Вера мне сразу не понравилась. Я всю жизнь был поперечиной. «Назло маме, отморожу уши» – это про меня. Я даже не приглядывался особо к Вере. Я сразу для себя решил, что Вера – это одноразовый вариант. И только ради спокойствия моих друзей и только для встречи Нового года, я решился пожертвовать своим временем и чувствами, и вплотную заняться хозяйкой этого дома. До максимальной плотности.

В комнату вошла Вера. Она села на край дивана. Выглядела она нерешительной или чем-то обеспокоенной. Вообще, она была больше похожа на пациентку клиники, которая сидит в очереди на удаление почки, чем на хозяйку дома. Меня её вид озадачил. У меня не было достаточной практики по уламыванию скромниц. Дело в том, что с самого детства я был избалован женским вниманием сверх меры. Я не могу сказать почему. Это не какой-то секрет. Просто я сам не понимаю. Ни красавчиком, ни душой компании, ни героем-лидером я точно ни разу не был. Кто может знать, что у женщин на уме? Мне кажется, они сами не всегда могут объяснить, что заставляет их сделать свой выбор. Ещё в детстве я усвоил, что отношения между мужчиной и женщиной могут возникнуть только по желанию женщины. Характер этих отношений тоже зависит от неё. Многие мужчины, правда, считают, что в своей жизни они сами сумели завоевать понравившихся им женщин. Своей любовью, своей настойчивостью, своими дарами, своим состоянием. Наивные. Некоторые из таких «завоёванных» женщин, в доверительных разговорах со мной, довольно зло насмехались над заблуждениями своих «завоевателей». В общем, раз уж от меня ничего не зависело, я всегда ждал, когда женщина сама начнёт проявлять инициативу. Такая стратегия сэкономила мне целый вагон нервов, сил и эмоций.

По элегическому виду Веры, я понимал, что вот от неё, какой-нибудь инициативы я вряд ли дождусь. Сам я совершенно разучился играть в обольщение. Начать наш разговор с чётких армейских команд? Учитывая мой сержантский опыт, мне это было бы не трудно. Но даже будучи неприлично пьяным, я понимал, что с Верой это будет не совсем уместно. Может, когда-нибудь, позже, мне и стоит испытать этот милитари-стиль на ком-нибудь. Мы молчали. Долго молчали. Наконец, я заметил, что она собирается духом, чтобы что-то мне сказать. Я подвинулся к ней ближе и развернулся в её сторону, показывая, что готов её выслушать.

– Александр, я могу вас спросить?

Её голос был на удивление спокойным. Я улыбнулся и кивнул. Я постарался изобразить максимум простодушия и внимания, чтобы не спугнуть это робкое начало игры.

– Вы можете честно, без всяких деликатностей, сказать мне: как вы здесь сегодня появились?

– Во-первых, я всегда говорю только правду, – соврал я. – Дело в том, что у меня ужасно плохая память, и врать мне лучше и не начинать, – запутаюсь. Во-вторых, я появился здесь потому, что встретил своих друзей. Они меня сюда и затащили. Ну, и в-третьих, я никогда не вру, у меня память плохая.

– Понимаете, Катя и Лена, и не только они, считают своим долгом обустроить мою личную жизнь, – улыбнулась она, – вот я и подумала, что вы появились здесь по их просьбе.

– Да ты чего, Вера, – фыркнул я, – я этих Катю и Лену первый раз в жизни вижу. О чём мне с ними договариваться? Если хочешь, я тебя лучше знаю, чем их.

Вера удивилась.

– Я тебя вчера видел во сне, – пояснил я ей. – В моём последнем армейском сне. Только причёска у тебя была другая.

Конечно, при всей правдивости этого факта, моё объяснение звучало, как фраза из женского романа. Хотя откуда бы мне знать, я же ни одного женского романа не читал. Ещё один стереотип наших дней. Сохранится ли он до вашего времени?

Вера испытующе посмотрела на меня:

– Я не обидела вас?

– Слушай, Вер, перестань «выкать». То, что мои друзья зовут меня Дедом, ещё никому не даёт право общаться со мной, как со стариком. Кстати, тут где-то ещё вино оставалось. Давай на брудершафт, по-настоящему. Сначала мы выпьем, потом должны поцеловаться и, с этого момента, говорить друг другу только «ты».

Вера радостно кивнула. Я налил нам вина и ещё раз описал весь ритуал. Мы выпили, обнялись, чмокнулись. Вера засмеялась, озорно прищурилась и спросила:

– А вы… а это точно я была в твоём сне?

– А у тебя есть сестра-близнец?

– Нет.

– Значит, это ты была в моём сне. Эротическом, кстати…

Я не смог продолжить и оценить её реакцию на мой пикантный намёк. Меня закружило, и начало дико мутить. Сегодня такое состояние алкогольной интоксикации сравнивают с вертолётом. Но поскольку я вырос в более научно-развитую советскую эпоху, для меня, это была центрифуга из Центра подготовки космических полётов. Мне сразу стало ни до чего.

Я проснулся в восьмом часу утра. Я лежал одетый на диване под одеялом. Я вспомнил, как вчера Вера уговаривала меня остаться на ночь на этом диване, а я рвался на улицу в поисках приключений. А перед этим, в течение получаса, она помогала мне курсировать между ванной и туалетом. Бо́льшую часть закусок мой желудок, по каким-то своим причинам, отправил в унитаз. Просто чудом, туда же, в унитаз, не отправились мои глаза. Я был уверен, что они вывалятся вслед за содержимым желудка. Было очень плохо. Но, тяжелее, чем физические мучения, – это вечный утренний стыд. Это верный спутник всех пробуждений с похмелья. Даже если ты накануне мог себя контролировать, и не было в твоём поведении и в твоих словах чего-то вызывающего, всякий раз чувствуешь, что виноват. Но в то утро, основания для угрызений совести у меня были. Я не оправдал надежды моих друзей. Я чувствовал свою вину перед Верой, как женщиной. Мои метания между раковиной и унитазом вряд ли можно было засчитать как попытку охмурения Веры.

Я услышал шелест переворачиваемой страницы. Я приподнял голову, пальцами разлепил глаза и увидел в углу комнаты Веру. Она сидела в кресле и читала. После вчерашнего мне не хотелось никого видеть. А Веру особенно. Она была свидетельницей моего вчерашнего позора. Но я уже выдал себя; она отложила книгу и приветствовала меня:

– Доброе утро!

– Очень сомнительное утверждение.

Я отправился навестить моих вчерашних хороших знакомых – унитаз и раковину. Я хотел бы покинуть это дом без лишних разговоров. А если это было неизбежно, ограничиться одной прощальной фразой. Вера добила бы меня, как личность, если бы начала высказывать мне слова сочувствия и утешения.

С гадливым чувством я вернулся в комнату. На столе стояла тарелка с ярко-красным супом, тарелка с фруктами и полбутылки красного вина.

– Прошу к столу, – Вера светилась от радости за хорошо проделанную работу.

Может она ожидала услышать от меня хоть какую-нибудь благодарность. Напрасно. Я давно избавился от этой дурной привычки быть вежливым или заискивающим с похмелья. Веру моя угрюмость не смутила, она продолжала светиться. Я налил полстакана и сразу выпил. Незамедлительно я почувствовал дурноту. Желудок собирался взбрыкнуть, но ощутив тепло, успокоился. Суп показался мне очень соответствующим моменту. Остро-кисло-сладкий вкус вернул мне устойчивое положение мыслей в голове. Я уже начинал подумывать, как мне равномерно распределить вину за моё вчерашнее состояние между друзьями и их подругами. Что-то начинало говорить мне, что не так уж я и виноват во вчерашней неудаче. Я взглянул на Веру:

– Откуда такая опытность в делах похмельных?

– Меня Юра перед уходом проинструктировал, – призналась она.

– Тогда понятно, – я долил остатки вина и выпил, – надо будет поблагодарить его при случае.

– А ещё он мне дал одно поручение…

– Это он любит.

– И просил напомнить тебе о каком-то задании.

– Я своё забыл. А у тебя какое?

–Я должна уговорить тебя встретить Новый год здесь всей нашей вчерашней компанией. Ой, – замерла Вера, – он сказал, что уговаривать тебя нужно только после того, как ты допьёшь всё вино. Я поторопилась?

– Да нет, вовремя, – я показал ей пустую бутылку и очарованный искренним простодушием этой девочки, прибавил: – Можешь доложить, что своё задание ты успешно выполнила.

На этом я решил закончить своё первое письмо.

Письмо второе

Я начинаю писать второе письмо, так и не придумав, что именно я должен донести до тебя. Мне сейчас не ясно, как это сможет помочь тебе, а может и нам всем. К тому же, я выбрал не совсем подходящий стиль: слишком размыто, а местами излишне детально. Но я решил рассказывать тебе именно так, как приходят ко мне мои воспоминания.

Ещё я упустил одно из важных пояснений в своём рассказе. Я забыл тебе сказать, что в наше время ещё не было мобильной связи. Стационарный телефон был только в квартире Штольца, его отец был директором небольшого предприятия. Но пользовались мы этим каналом связи нечасто. Иногда было проще добежать до Штольца, чем найти поблизости рабочий уличный телефон. Договаривались мы о встречах или каких-нибудь мероприятиях, общаясь напрямую или через третьих лиц. Это приносило некоторые неудобства, но кто его знает, от скольких напастей нас уберегло отсутствие телефонов. От родительского контроля, например, от нежелательных встреч, от тягостных выяснений отношений и многого другого.

От Веры я поплёлся домой. По дороге заглянул на работу к маме, показаться, что живой. Хотя перед армией мои внезапные пропадания были у нас дома нормой. Ещё с шестого класса я выставил родителям условие, чтобы они не ждали моего возвращения по вечерам. Не сразу, но всё же мне удалось включить этот пункт в список семейных традиций. Обыкновенным шантажом, основы которого я начал постигать уже с шести лет, я добивался многого. Стабильное психическое здоровье мои родители сохранили лишь потому, что не видели когда и каким я приходил по ночам.

Я отмокал в ванне; странно, как быстро я вернулся к цивильной жизни. То, о чём я в армии мечтал как о наслаждении, я уже опять воспринимал как обыденность. А ведь прошло чуть более суток. В армии все мои силы были направлены на сохранение энергии. Для этого я много ел, много спал и старался ничего не делать. Теперь же получалось, что вся накопленная в армии энергия расходовалась только на то, что есть я стал ещё больше, а делать я стал ещё меньше. Только сон перестал иметь то значение, какое имел в армии. Но я был уверен, что меня ждут впереди какие-то важные события, и энергия ещё пригодится.

Ближе к вечеру, я отправился к Егору домой. Как уверяли меня вчера друзья, всё их свободное время они были заняты подготовкой к Новому году. В действительности же их подготовка выглядела так: они сидели в комнате Егора и выгоняли остатки вчерашней хвори свежим пивом лакинского розлива. Весь журнальный столик был усыпан чешуёй от воблы. Из двух трёхлитровых банок одна уже была пуста, а вторая осушена на треть.

–О-о! Дедушка, присоединяйся, – протянул мне руку Штольц.

Егор налил всем пива и достал из пакета каждому по рыбине. Астраханской воблой его снабжал старший брат, который после института попал по распределению в город на Волге.

– Штольц, а давно тебя не буцкали за твоё мелкое интриганство и двурушничество? – спросил я после первых глотков.

– Ты о чём? – как мне показалось, искренне удивился Штольц.

– О твоих заданиях и поручениях. Кто кого должен охмурять? Я – Веру, или она – меня?

– Ах, вот ты о чём, – усмехнулся Штольц и повернулся к Егору: – Вот сразу видно, что человек из армии. Голова нужна только чтоб фуражку носить.

Я сделал движение в направлении Штольца, с намерением дать ему хорошего леща. Не астраханского, как ты понимаешь. Он это уловил и поторопился в своё оправдание объяснить мне свою тактику:

– Саня, Саня, погоди. Успокойся. Ты пойми, что я таким манером за тебя всю работу выполнил. Подумай: ты и так никуда не денешься, а с Верой надо деликатно. Она девушка скромная и не самая общительная. А тут ей как бы ответственное задание от всего нашего коллектива: уговорить одного очень нервного, очень недалёкого и капризного кретина… ну, то есть тебя…

– Он психоло́г! О, вот наука! – восхищённо вставил Егор.

Я пнул Штольца за «кретина», чтобы не забывался, но про себя согласился, что в данном случае Штольц применил точный приём. Да и мне возни меньше.

Потом, под пиво, пошли воспоминания о прошлом и планы на будущее. Теперь, когда мы снова были вместе, нам казалось, что никто и ничто не встанет у нас на пути. Да, мы ещё не определились куда именно мы должны двигаться, но теперь у нас было время это обдумать. Так нам казалось. Мы верили в главное – в то, что сможем до конца своих дней собираться вместе, чтобы трепать друг другу нервы. Егор начал изображать нас в роли старых маразматиков. Он показал, как я и Штольц будем биться за единственную, на двоих, вставную челюсть, чтобы улыбнуться проходящей мимо старушке. Сквозь наше ржание, мы не сразу расслышали звонок в дверь. Егор пошёл открывать.

Через мгновение в комнату влетели разъярённые Катя и Лена. Ни по внешнему виду, ни по искажённым от гнева лицам, ни по истеричным голосам, которые не были такими приятными, как накануне, я не смог сразу узнать в них вчерашних подруг.

– Вы за кого нас принимаете? За двух идиоток? У вас совесть есть? – выкрикивали на ходу Катя и Лена.

Их взгляд упал на столик с пивом, рыбьей чешуёй и костями. Катя зажмурилась, словно проглотила что-то очень горькое. А Лена округлила глаза и ахнула, как если бы вместо рыбьих останков, по столику были разбросаны человечьи. На моих друзей хлынул поток упрёков и оскорблений. Если Лена в своих претензиях не выходила за границы общественной цензуры, то Катя в своих выражениях себя ничем не ограничивала. С таким знанием народной фразеологии, она легко могла бы руководить бригадой строителей. Кстати, на меня гнев подруг не распространялся. Щедро одаривая моих друзей неприличными эпитетами, они всё же выкроили мгновение, чтобы мило улыбнуться и дружески кивнуть в мою сторону.

Как я понял, Штольц и Егор, уже как два часа назад, должны были выдвинуться для закупки товаров на Новый год. Под предводительством Кати и Лены, разумеется. Нужны они были только в качестве вьючных животных и живого тарана в предпраздничных очередях. Судя по пакетам и сумкам, которые девчонки не выпускали из рук, они сами неплохо справились.

Вид мои друзья имели пришибленный, но жалости к ним у меня не было. Я ждал, когда же, наконец, прозвучат последние слова девчонок: о прекращении всех отношений с моими друзьями. Это был бы отличный Новогодний подарок для нас всех. Я ничего не имел против Кати и Лены, но меня пугал их потенциал. То, что Катя и Лена захомутают моих друзей узами брака при первой возможности, я не сомневался. Я начал поддакивать каждому бранному слову, что летели в адрес Штольца и Егора. Я соглашался с любыми обвинениями, какие выдвигали им подруги. Я всем своим видом старался показать девчонкам своё возмущение и негодование тем, что Штольц и Егор оказались такими свиньями. Я тяжко вздыхал и скорбно качал головой. Старался, как мог.

Наконец, девчонки выговорились. Катя бросила сумки под ноги Егора, а Лена швырнула свои пакеты в сидевшего в кресле Штольца. Я сосредоточился, чтобы запечатлеть для истории слова окончательного разрыва отношений между девчонками и моими друзьями. Катя скрестила руки на груди и смерила тяжёлым взглядом ковыряющего дверной косяк Егорку:

– Если вы сейчас же не вымолите у нас прощения, никакого вам Нового года не будет.

– Вообще больше ничего не будет, – так же скрестив руки, подтвердила Лена.

Я ждал настоящего мужского ответа от своих друзей. Они понимали, что если они начнут молить о прощении, это будет величайшим унижением и в моих глазах, и в глазах подруг. Что они выберут – вечный позор или свободу? Для меня вопрос стоял только так. Но я за два с половиной года забыл, с кем имею дело. Штольц, как мастер психологических махинаций, выбрал свой вариант решения проблемы. Он поднялся с кресла и чмокнул в щёку не успевшую увернуться Лену. Не обращая внимания на её возмущения, он обернулся ко мне:

– Александр! Ты, что хочешь можешь обо мне думать, но мне кажется, что Лена и Катя имеют право знать. Они всё-таки её подруги.

Все замерли от такого поворота. Штольц изобразил максимально карамельное лицо и указал в мою сторону:

– Вот он сидит – виновник. Втрескался в вашу Веру капитально.

Штольц одарил меня елейным взглядом и начал собирать брошенные девчонками пакеты и сумки. Он дал их Егорке отнести на кухню а сам быстро притащил домашние тапочки для ошарашенных новостью подруг и помог им разуться. Стараясь не встречаться со мной взглядом, Штольц продолжил плести свои небылицы:

– Лен, Кать, что с ним делать-то? Непонятно. Всю душу нам сейчас вымотал. Давайте ему поможем как-нибудь.

Катя и Лена, не отрываясь, заинтригованно смотрели на меня. Они механически начали стаскивать с себя верхнюю одежду и складывать её на услужливо протянутые руки Штольца.

–Так, так, так, – усаживаясь на диван начала Катя, – а ну, давай, рассказывай, что у вас там произошло.

Но вместо меня рассказывать заторопился Штольц. Он на ходу сочинял историю моей внезапно вспыхнувшей любви к их подруге. Сочинение его, на мой взгляд, выходило довольно приторное, примитивное и без малейшей опоры на логику. Я был уверен, что через несколько минут Штольц сам себя закопает своей брехнёй. Но девчонки слушали его очень взволнованно. Штольц не напрасно потратил свой досуг на просмотр бразильского сериала с Ленкой и её мамой. Чувствовалось, откуда ноги растут. Из телевизионной бразильской жопы, можно сказать. Егор тоже подключился к сказкам Штольца. Он расцвечивал его безвкусные сочинения романтическими оттенками. А мне, как и накануне, досталась роль тургеневского Герасима. Когда Катя и Лена хотели что-то у меня уточнить, им наперебой бросались отвечать Штольц и Егор.

Этот гадёныш Штольц выбрал безошибочный план примирения с подругами. Я ещё раз убедился в словах Егора, что Штольц хороший психолог. Я бы ещё выше оценил его мастерство, с каким он погасил разразившуюся грозу, если бы он не выставил именно меня в качестве громоотвода. Признаюсь, меня так и подмывало сделать удивлённые глаза и спросить Штольца о чём это он здесь рассказывает, и когда он это всё успел придумать. Но я, конечно же, великодушно промолчал – такая умиротворённая атмосфера воцарилась в комнате. Лена сидела в кресле, а Штольц, сидя рядом на полу, прислонился затылком к её ногам. И Лена, поощряя такой неприкрытый подхалимаж, время от времени теребила шевелюру Штольца. Егор поступил хитрее. Он усадил свою Катю себе на колени и из-за её спины корчил мне рожи умоляя не разрушать наступившее перемирие.

Я смиренно слушал все лживые басни Штольца, но начал терять свойственное мне хладнокровие, когда в мою сторону посыпались советы и пожелания успеха в сердечных делах с Верой. Девчонки принялись рассуждать вслух, каким я должен стать, чтобы добиться ответного чувства в Вере. То, что их подруга является той самой счастливой звездой, что озарит мой жизненный путь, было для них несомненно и даже не обсуждалось. Моё терпение заканчивалось ещё и потому, что Штольц и Егор начали с энтузиазмом подпевать всей девичьей галиматье. Это уже было пресмыкательство. Я не мог спокойно на это смотреть. Я довольно резко заявил, что не готов публично обсуждать свои чувства. И лучше, для общей пользы, подчеркнул я, этот разговор закончить. Это было скрытым предупреждением Штольцу. Он не дурак – он сразу понял и заткнулся. Я сослался на какое-то неотложное дело и отправился домой.

На следующий день я пришёл к Егору с намерением провести со Штольцем воспитательную беседу в лёгкой и доступной форме. После рукопожатий я отвесил Штольцу отложенного вчера смачного «не астраханского» леща. Он сделал попытку ответить. Мне пришлось применить для его усмирения экспресс-метод, который мы называли между собой «залезть в душу». Это, когда указательным пальцем-крючком давишь сопернику в углубление между шеей и ключицей. Штольц корчился и надрывно повизгивал. Я не отпускал его, пока он не произнёс заветной фразы: «Дедушка, прости засранца!»

На столике, где вчера стояло пиво, стояли две чашки. На этот раз друзья пили кофе. Егор принёс чашку кофе и для меня. Мы с Егором начали обмениваться новостями. А Штольц в это время старался не поворачиваться в нашу сторону. Он сидел в кресле, подпирая голову рукой, и обиженно сопел. Он очень хотел влезть в разговор, но мешало ему то, что он считал себя несправедливо наказанным. Не меняя позы, голосом поруганной добродетели, он обратился к Егору:

– Вот почему так происходит, Егор? Человек старается, из кожи лезет вон, идёт на обман и клятвопреступление, чтобы облегчить человеку жизнь, – Штольц указал на меня, – а в ответ, вместо элементарной благодарности получаешь хамское обращение.

Штольц смотрел на нас уверенный в том, что мы, с Егором, обязательно кинемся к нему с расспросами: что и как. Мы сразу догадались, что Штольцу хватило времени, чтобы подготовить оправдание своему вчерашнему поведению и что-то предъявить ему выйдет себе дороже. Мы рассмеялись.

– Ну, давай, что там у тебя, хитрожопая гадина.

– Эх, Саня, – укоризненно покачал головой Штольц, – ты не с кулаками должен лезть ко мне, я с благодарностью и всякими дарами. Такой мы тебе алмаз выцепили из недр человечества.

– Это ты про Веру?

– Да. Вот ты вчера сбежал, а мы с Егором ещё часа три слушали девчонок, какая Вера распрекрасная…

– Вообще-то, хороший товар в рекламе не нуждается, – перебил я Штольца.

– Это не тот случай, – вставил Егор.

– Совсем не тот, – подтвердил Штольц. – Я назову тебе только некоторые преимущества, которые ты безвозмездно получаешь от нас с Егорчиком в дополнение к Вере. Которая, как мы выяснили, даже без всяких дополнений, сама по себе, ценный подарок.

Штольц заметил, что Егор слегка напрягся от его делового подхода. Но, Штольца это не смутило:

– Во-первых, ты сразу получаешь место для свиданий. Вера живёт одна – никаких помех. Конечно, жилище доисторическое, но вполне себе пригодное для ночёвок. Во-вторых, Ленка мне шепнула, что дед у Веры был академиком. После него осталась квартира в Москве. Правда там живёт её тётка, но тётка одинокая, без наследников. В третьих, мать у Веры лет пять назад погибла. При всей трагичности, делаем вывод, что тёщи тебе в будущем не грозит.

После этих слов Штольца, Егор весь съёжился и покраснел:

– Ты это, Штольц, всё так представил, как будто в этом есть твоя заслуга

– Ну, ладно, ладно, Егорчик. Может и по-свински как-то выходит, но если отбросить все сантименты, разве это не плюс?

Меня вообще не возмутил цинизм Штольца, меня смущало другое:

– Нет, Штольц. Представь себе, что у меня с этой Верой не покатит, или она мне быстро надоест. Скорее всего, так и будет. Тогда что?

Штольц пожал плечами.

– А я тебе скажу: в глазах мировой общественности, я буду выглядеть последним негодяем, который обидел сиротку. Ваши Катя и Лена мне первые череп вскроют и мозг выклюют. Да вы сами будете им подсвистывать. Я вчера уже такое видел.

Егор сопел и ёрзал в кресле. Ему наш деловой разговор был неприятен, и участвовать в нём он не собирался. Он взял своего любимого Пушкина и уткнулся в книгу. Штольц подошёл к нему и слегка раздражённо спросил:

– Ну, а тебе-то, что не так?

– Знаешь, Штольц, – не отрываясь от книги, ответил Егор, – не на всякую тему стоит хохмить. И не всякое событие записывать в свой актив.

– Ну, ладно, Егорчик. Херню спорол, согласен, – Штольц засунув руки в карманы заходил кругам по комнате. – Ну, виноват, ну, занесло чуть-чуть, с кем не бывает.

Штольц ещё пару минут прошагал в полной тишине и вдруг развернулся в сторону Егора:

– Там девчонки вчера «Рябину на коньяке» притащили, кажется. Может прищучим одну?

Егор поднялся из кресла и прошёл к праздничным припасам.

Когда мы допивали вторую бутылку «Рябины», Егор неожиданно вернулся к разговору о Вере и поделился со мной своим мнением о ней:

– Знаешь, Дед, девчонка она неплохая…

– Да, да, – немедленно перехватил Штольц, – я вам даже доказательства могу привести. Слушайте, как я это понял. Вчера, когда Лена и Катя нам Веру расхваливали, я обратил внимания на то, что делают они это совершенно бескорыстно и без оговорок. Надо знать женщин, чтобы это оценить. В разговоре со своим мужчиной, женщина никогда не будет говорить о другой женщине только хорошее. Даже, если это её подруга или сестра. Они никогда не забывают, что другая женщина для них соперница. Если уж начнет, не подумав, расписывать тебе достоинства другой, то обязательно припомнит и какой-нибудь изъян, хотя бы мелочный. Например: «У меня замечательная подруга. Просто умница и очаровашка. Ей бы только эту деревенскую походку сменить и бельё научиться выбирать». А вчера? Егорчик, ты слышал что-нибудь похожее?