Пение мёртвых птиц

К тому же, если отбросить сомнения, строгий, почти агрессивный взгляд девушки, сменившийся внезапной робостью, прекрасно вписывался в теорию. Соня словно «одичала» от отсутствия адекватного, не хамского общения с противоположным полом.

Внутренний нравственный стержень настойчиво запрещал Макарову злоупотреблять подобными вещами. Однако сейчас ему требовался ночлег, который нечем было оплатить. Поэтому Дима пустил в ход всё своё обаяние и показал очаровательную улыбку, которую ещё в школьные годы часами отрабатывал перед зеркалом.

– Мне нужно где-то переночевать, – вместо прямого ответа произнёс он, слегка пожимая плечами, как будто извиняясь за слишком долгую паузу, самого себя и предстоящую глупую историю разом. – Сегодня и завтра. Я путешествую, а мой автомобиль сломался. – Он потерянно указал большим пальцем себе за спину, где, конечно, не было никакого автомобиля, и снова неловко осклабился.

Чтобы убедительно улыбаться, нужно расслабить нижнюю челюсть, иначе улыбка будет выглядеть, как оскал. И не стоит забывать о мышцах в уголках глаз. Проще всего, конечно, быть искренним, но и без этого вполне можно обойтись.

– Отлично! – как одуванчик, пробившийся через асфальт, Соня воспрянула и расправила плечи, будто ощутила на себе роскошное платье вместо грязной куртки. – У нас очень уютные комнаты! Для путешественников самое то. – Она довольно упёрла руки в боки, а через секунду безотчётно махнула рукой на свой постоялый двор, словно без этой указки у Димы был шанс его не заметить, и радостно сообщила: – Все номера свободны!

Её лучезарная улыбка озарила Макарова. Тот на секунду стушевался и отвернулся слегка в сторону. Одно дело без остановки смотреть расслабленными глазами в лицо близким людям, но проделывать то же самое с незнакомцами – совершенно иной уровень. Здесь нужно долго тренироваться: если взгляд сам собой сосредоточится, собеседник начнёт чувствовать, как будто его сверлят. Тогда о всякой лёгкости в общении можно забыть.

– Но тут такое дело…

Этими словами Дима выиграл себе несколько мгновений на передышку, собрался с силами, и снова повернулся к Соне на вдохе:

– Понимаете… У меня совсем нет денег.

Набранный воздух заметно расширил диафрагму, отчего Макаров и сам стал как будто чуточку больше. Едва заметный эффект, но уверенность Сони мгновенно разбилась о него: девушка невольно отступила.

– Как?

И только.

Непонятно, чем отвечать на такой короткий вопрос, но если стоять и ничего не делать, Соня может просто «сорваться». Поэтому Дима тоже отступил на шаг, оставляя перед собой вакуум, который девушка сейчас же заполнила собой, машинально двинувшись следом.

– Путешествую налегке, – совершенно искренне сконфузился Макаров и развёл руки.

– Налегке далеко не уедешь, – дипломатично прокомментировала Соня.

По её лицу Дима понял, что слова прозвучали строже, чем она сама рассчитывала. Вдобавок он легко вытерпел колкость, отчего девушку снова «отбросило» назад, как если бы она попыталась сокрушить стену, вооружившись мечом.

– Да, – согласился Макаров, наступая. – Время от времени я подрабатываю. То тут, то там. В городе всегда есть деньги для тех, кто умеет работать руками. Небольшие, но хватает на бензин и еду.

Глаза Сони метались: она то начинала рассматривать Диму, то через секунду, уже стыдливо опускала взгляд, точно, чтобы поглядеть на него, ей приходилось смотреть против света.

– На бензин и еду? – немного загнанно переспросила Соня.

Дима приблизился слишком сильно и почти нарушил её зону комфорта, но вовремя нащупал черту и отпрянул.

– Да.

– А где же тогда ты спишь? – крепнущим голосом пробормотала девушка.

Казалось, будто она наконец уловила странный ритм «качель» их диалога, как Макаров тут же обманул её, внезапно подавшись вперёд.

Слишком близко: теперь Соне приходилось стоять, запрокинув голову, чтобы не пялиться Диме в подбородок.

– В автомобиле. На заднем сидении.

Девушка продолжала стойко держать взгляд. Дима позволил ей выиграть и в последний раз отступил.

– Вообще-то, если руки не кривые, то работа бывает не только в городе, – по-хозяйски сказала Соня, развернулась и направилась за калитку к крыльцу.

– Вместо денег дам спальню, – бросила она через плечо.

И это было полностью её решением.

Оказывается на трассе, за триста метров до поворота на Тихозёрку, раньше стоял красивый стенд с указателем, сообщающий, что повернув направо, водитель может обнаружить ночлег на постоялом дворе у Сони. С месяц назад поднялся сильный ветер, он уронил стенд и сломал несколько стареньких деревьев в самой Тихозёрке. Обошлось без происшествий, но с трассы стенд больше не был виден.

Соня уже поручала землякам восстановить указатель, даже оплатила вперёд, как водится, бутылкой. Той бутылки давно и след простыл, а работа так и не начиналась. Никакая ругань достижению консенсуса не способствовала. Стенд остался валяться там в траве, потому что Соне не на чем было забрать его в Тихозёрку. Она только накрыла указатель полиэтиленом для сохранности, а сама перешла в режим обиженного женского выжидания, не упуская шанса при каждом удобном случае капнуть на мозги лентяям.

Зато теперь Макаров получил отличную возможностью оплатить ночлег. Девушка снарядила его всем необходимым и отправилась с ним на пару к трассе, показать, где и что, да и просто проследить, чтобы на этот раз без дураков.

Путь оказался не близкий. Расстояние, которое автомобиль ещё утром покрыл за считанные минуты даже на тихом ходу, пешком ощущалось совсем иначе. Солнце теперь стояло высоко и припекало макушку да спину. В одной руке Макаров нёс ящик с инструментами, на другое плечо забросил несколько длинных досок, перемотанных проволокой. Под знойными солнечными лучами он быстро облился потом, можно подумать его дорожная одежда без того недостаточно пропахла…

Шагал быстро. Из-за разницы в росте Соня едва за ним поспевала. Она несколько раз пыталась завязать разговор, но тут же запыхивалась и отставала. Дима на то и рассчитывал: он слишком давно не принимал душ, и не хотел сбить девушку с ног неприятным запахом. Ведь ему нужно было сохранить некую загадочность в образе, если он всё-таки надеялся поселиться в гостинице бесплатно. А он надеялся. Очень.

Когда вышли в степь, задул прохладный ветерок. Коли так, Дима решил сбавить шаг и позволил Соне нагнать себя, предоставив ей место с наветренной стороны.

Ещё несколько метров по инерции проделали молча.

– И хороший улов приносил ваш стенд? – как бы невзначай поинтересовался Макаров.

Вообще он не мастак беседы вести. Он всегда предпочитал слушать и лишь изредка спрашивать. Вот и теперь вбросил хороший, как ему казалось, вопрос, в надежде спровоцировать Соню заполнить тишину самой.

Но та не особо разговорилась:

– Да.

Видимо, Соня уже примирилась с мыслью, что идти будут молча, и немного растерялась, когда Макаров вдруг подал голос.

Тогда Дима попробовал снова:

– Очень заметно его отсутствие?

– По правде, да. Очень!

После второго вопроса Соня, видимо, утвердилась в мысли, что Макаров спросил не для галочки и принялась рассказывать.

Постоянные клиенты у них с мамой – дальнобойщики, которые время от времени приезжают к местным торговать соляркой. А также другие водители с дальних маршрутов, коих, правда, уже поменьше. И те, и другие про постоялый двор в Тихозёрке знают сами. Дорогу находят безо всяких указателей и продолжают приезжать. Но выручки с них немного, о прибыли речь вообще никто не ведёт: лишь бы выйти на самоокупаемость после уплаты налогов и коммуналки.

Другое дело, когда был указатель.

– Трасса популярная, – рассказывала Соня, – машин ходит много. Нет-нет, да свернёт кто-нибудь на ночь. Случайные гости – штука шальная, но мало-помалу деньги собираются хорошие. Я бы, наверное, даже будь ты при деньгах, всё равно предложила бы такую сделку: очень указатель хорошо гостей добавляет.

Она немного подумала и исправилась:

– Нет, не предложила бы. Это как-то странно предлагать гостю работу, когда он хочет взять номер просто отдохнуть, да?

– Пожалуй, странно, – вынужденно согласился Дима.

– Да, – кивнула Соня.

Ветер на короткий момент перестал. Макаров стиснул зубы и слегка посторонился, но девушка сдвинулась к обочине вслед за ним.

Дима с тревогой следил за изменениями на её лице, но Соня или не уловила, или проигнорировала душок нестиранной футболки.

– Так что, даже хорошо получилось, что ты… путешествуешь налегке, – последние слова прозвучали с лёгкой подколкой.

Снова подул ветер, Дима немного расслабился:

– Мне пришлось так ответить, потому что я потерял мою табличку: «Работаю за ночлег и еду».

Шутку отпустил без особой надежды на успех, но девушка, к удивлению, рассмеялась.

Макаров с довольным видом поклонился и снова спросил о Соне. Он ещё со школы выучил – хочешь развлечь человека болтовнёй, позволь ему рассказать о себе. Людям нравится говорить о себе, как бы странно не звучала сама мысль. Не нужно быть самовлюблённым нарциссом, чтобы испытывать потребность поделиться с кем-то своими планами, мечтами, переживаниями, достижениями… Это вполне естественное желание для многих. Вот только отыскать хорошего слушателя бывает очень непросто. Потому на остаток пути Дима подарил Соне свои уши, задавая ей короткие, но правильные вопросы.

Девушка открылась. Рассказала, что хотела бы поступить в ВУЗ на архитектора, но не может оставить маму одну: та в преклонном возрасте, так как Соня у неё поздний ребёнок. Старший брат, по словам девушки, очень хорошо помогает им деньгами, однако этого всё равно не хватает, и содержать постоялый двор для них с мамой – дело первой важности.

– А ты давно путешествуешь?

– Да, – расплывчато ответил Макаров. – Давно.

Он поправил доски на плече, надеясь, что они помогут ему собраться с мыслями. Дима знал, что рано или поздно это случится – Соня попытается перевести разговор на него.

– Я бы много где хотела побывать. В Питере, например. Там очень красивая архитектура. А ты бывал в Питере?

– Совсем недавно.

– Ух ты, здорово! Расскажи, а какой он вживую?

Дима пожал плечами, немного задумался и ответил:

– Большой.

– Большой? Вау, – саркастично ответила Соня. – А в Москве бывал?

– Да.

– И как? Она тоже – большая?

Макаров коротко кивнул и, понимая, что от него ждут всё-таки более развёрнутых описаний, добавил:

– А ещё она воняет.

– Воняет?

– Ну да… Воздух такой… Как будто весь город курит. Только хуже. Потому что, если б просто курил, я бы не заметил, так как сам курю. А вот Москва вонючая.

Соня легонько хихикнула:

– Из тебя красноречие прямо-таки хлещет, да?

– Просто я… Обычно больше спрашиваю, чем рассказываю, – прямо ответил он.

– Почему? Ты что – полицейский?

На лице Макарова возникла едва заметная ухмылка:

– Ты уже второй человек за день, который об этом спрашивает. Но нет.

– Правда? А кто ещё так подумал?

– Кузьмич. Он мне бензин утром продал как раз.

– На бензин деньги были? – почти строго спросила Соня.

– На бензин и еду, да, – попробовал отшутиться Дима, но и сам заметил, что вышло не очень удачно. – Это были последние. Я собирался добраться до города и устроиться там кем-нибудь, но автомобиль не завёлся.

– Да я шучу, чего ты, – с ноткой смешинки ответила девушка. – Так, а чем ты всё-таки занимаешься?

Дима соврал, будто путешествует с целью написать книгу о крае, в связи с чем его интересуют самые разные истории, ходящие по деревням.

Он это давно придумал.

Дима почти не умеет врать, из-за чего ему пришлось разучить несколько «легенд» о себе заранее. Порой он проговаривает их за рулём, если едет по пустой дороге. Хорошо отрепетированная ложь звучит правдивей.

Дима выбирает себе подходящую «легенду» по ситуации. Если нужно опрашивать множество людей в городе, он говорит, что стажируется корреспондентом в местную газету. Мелкую. «Калейдоскоп». Вы не слышали? Тираж не очень крупный, но уже семь номеров отпечатано. Так он отвечает.

В «Тихозёрке» Дима – краевед. Краевед хорошо подходит скитальцу, случайно забредшему в небольшую деревню.

Подробнее о своей краеведческой деятельности ему, к счастью, пока рассказывать не пришлось – они с Соней прибыли на место, и сломанный указатель тотчас перетянул одеяло на себя.

Вернее, не одеяло, а полиэтиленовую плёнку, которую Макаров, оставив в траве доски и ящик с инструментами, первым делом стянул со стенда.

Дима окинул его критическим взглядом: лицевая часть не пострадала – хорошо – но деревянные ножки обломились: из земли торчали два огрызка. Соня тем временем свернула плёнку и придавила её ящиком.

Трасса казалась безжизненной. По чистому, не засорённому шумом автомобилей воздуху переливалась незатейливая, но близкая сердцу песня жаворонка. Минуту погодя к нему присоединилось карканье, которое, судя по слабому звуку, докатилось до ушей откуда-то очень издалека. Удивительно какой громкой может быть природа, стоит удалиться от людей и их машин: в траве стрекотали кузнечики, гудящие мошки норовили угодить в глаза.

– Новые ножки ему не приладить, – перешёл к делу Дима. – Доски для этого слишком короткие, а их пришлось бы вкапывать. Так что используем эти, – он указал пальцем на торчащие из земли обломки, а сам опустился на корточки возле досок и принялся их развязывать. – Раз их не вырвало ветром, значит вкопаны хорошо. Сделаю что-то вроде шин и присобачу стенд прямо к ним, ладно?

Соня пожала плечами:

– Да мне без разницы, лишь бы стенд хорошо стоял.

Макаров вынул из ящика рулетку и подошёл с ней сперва к огрызкам, затем к лежачему указателю. Указатель ничего особенного из себя не представлял – просто небольшой щит с зазывной надписью, сделанной большими красными буквами на нежно-голубом фоне: «Постоялый двор. Вкусная, горячая еда, чистые постели», а ниже стрелка направо и расстояние в метрах. Не вершина дизайнерской мысли, но информативно. Одного взгляда хватало, чтобы понять: стенд не печатался по заказу, а был намалёван от руки.

– Стоять-то он будет, только вот вряд ли – хорошо, – предупредил Дима, сделав замеры, и направился к ящику за пилой. – Скорее всего, до первого сильного ветра. Нормально сейчас не сделать: надо или старые ножки от стенда отдирать, и лепить новые, которые ещё придётся вкопать основательно, или ещё что-то придумывать, – пояснил он, потому что Соня скрестила руки на груди.

– Делай, как знаешь.

Пила визгливо заскрипела по доске. Первое время Макаров работал молча, Соня стояла чуть поодаль и внимательно следила. Когда заготовки для «шин» были сделаны и закреплены на указателе, Дима распрямился и неожиданно спросил:

– А как вам с мамой вообще пришла в голову идея организовать постоялый двор в деревне?

– Раньше у нас на озере была турбаза: «Тихое озеро». Тогда клиентов было навалом.

– Это на том озере, где мальчонка недавно утонул?

– Да. Ты уже знаешь? – удивилась девушка.

Дима постоял немного возле стенда с шуруповёртом в руках, примеряясь, а потом вдруг просто поднял стенд и поднёс к ножкам, придерживая щит и шеей, и плечом.

– Видел гроб, – прокряхтел он.

Соня тотчас подскочила, чтобы придержать указатель с другой стороны. В одиночку Макаров не смог бы ровно установить обе ножки и прикрутить нижнюю половину «шин» к торчащим из земли кускам.

Изогнувшись под щитом, он одной рукой и шеей удерживал стенд на плече над ближайшей к себе ножкой, а вторую руку с шуруповёртом вытянул, чтобы прикрутить стенд к дальней ножке, над которой указатель удерживала девушка.

– Ровно? – уточнил он, потому что не мог рассмотреть сам.

– Погоди, – стиснув зубы ответила Соня.

По покрасневшему лицу, Дима видел, как ей тяжело. Он бы и рад был отогнать девушку, но стенд оказался слишком здоровым, чтобы установить его в одиночку.

Соня несколько раз рванула щит на себя, пока обломок ножки не встал в зазор между «шинами».

– Давай.

Коротенько прожужжал шуруповёрт. Дима старался держать его так, чтобы Соне было как можно удобней распределять вес стенда на своих тонких руках, и от этого самому Диме пришлось скрючиться ещё больше.

– И ещё один, – предупредил он.

– Угу.

– Всё, отпускай.

Соня отпрянула. Грудь вздымалась, восстанавливая дыхание. Девушка провела рукавом по шее, вытирая бисерины пота.

Дима убрал плечо из-под щита и встал поудобнее. Закрепить вторую ножку стенда он теперь мог самостоятельно. Меньше чем через минуту указатель уже стоял без посторонней помощи.

– Сейчас ещё с этих сторон накину для верности, – объяснил Дима, вновь берясь за доски.

Какое-то время он снова работал ни проронив ни слова. Соня тоже старалась особо не лезть под руку.

– А тот мальчик… – вдруг опять начал Макаров, закончив с одной ножкой и взявшись за другую. – Мужики говорили, будто его из воды прямо в пижаме и вытащили.

Соня молчала.

Дима поднял на неё глаза, посмотрел секунду, и вернулся к стенду.

– Получается, он посреди ночи сбежал из дома. А ночи сейчас холодные. Не обулся, не оделся. И полез в воду купаться в пижаме.

Девушка пожала плечами:

– Какая-то тема для разговора, не очень…

– За ним раньше таких выкрутасов не замечали? Может он… как сказать… трудный был?

– Да вроде нет, не был, – задумчиво ответила Соня. – Ребёнок и ребёнок. Хотя, если подумать, кто его знает, что у них раньше было. К нам-то они переехали недавно совсем.

– Недавно – это когда?

– Ну может месяц есть, но не больше. Они, выходит, почти сразу, как указатель на дороге сбило, приехали. А тебе зачем?

– Да так… – расплывчато ответил Дима.

Он закончил, и отошёл от указателя туда же, откуда на него смотрела Соня.

Некогда тонкие ножки стенда распухли от накрученных с четырёх сторон досок. Вокруг «шин» теперь ещё было намотано по небольшому слою проволоки. Стенд стоял. Слегка накренившись, но стоял.

Соня молчала.

– Другое дело, да? – аккуратно прощупал почву Макаров.

– Да, – согласилась девушка и улыбнулась.

Дима ещё раз напомнил ей, что ремонт временный, и по-хорошему ножки следовало бы укрепить ещё как-то, или сделать новые.

Назад шли гораздо медленней и уже дольше молчали, но не слишком. Соня вскоре начала выпытывать у Димы, о чём краеведы пишут свои книженции.

– Мне интересны всякие поверья и присказки, которые люди друг другу пересказывают, – без увиливаний признался Дима.

– Ого! – Соня почему-то взбудоражилась. – А я-то думала ты как этот… Биянки какой-нибудь: кедр, клёст…

Дима покачал головой.

– А что, например, тебе рассказывали?

И остаток пути Макаров вспоминал безобидные вещи, которыми можно было поделиться. Как сельские дети, где Дима убил вампира, пытались с помощью блюдца и мела пообщаться с духом Цоя. Как старики рассказывали сны, в которых им виделся сияющий голубой шар, заманивающий на чердак, якобы этот шар – проводник в мир мёртвых. Как на одну деревенскую свадьбу, на которой Диме довелось побывать, приглашали местного колдуна и платили ему денег, чтобы защищал от порчи молодых. Он рассказывал обо всём этом, и его больше совершенно не заботило, как от его одежды пахнет.

Соня внимательно слушала, временами смеялась и переспрашивала, а когда подходили к Тихозёрке воскликнула:

– И неужели люди и вправду во всё это верят?!

– Во что только люди не верят… В лешего разве что. Только шуточки и пародии на старинные былички травят иногда.

И тут девушка неожиданно насторожилась:

– А ты про мальчика утонувшего расспрашивал, чтобы тоже небылицы послушать?

Дима честно кивнул:

– Пока всё как небылица и выглядит.

– Это серьёзно!

– Я и не смеюсь, – без шуток ответил он.

Когда вернулись к постоялому двору миновал уже пятый час. Макаров вернул Сонины инструменты и оставшиеся доски, и попытался отказаться от еды – денег нет. Но девушка настояла.

Поев, и приняв душ, он выспросил, где можно найти местное отделение полиции, а затем направился туда.

«Посмотрим, какие небылицы расскажет участковый, – думал охотник. – А там и решим: несчастный случай это, или сверхъестественный».

III: Спи спокойно

Участкового Дима встретил во дворе отделения и вместо того, чтобы переносить разговор внутрь, Макаров угостил человека в форме сигаретой. Подымили, поболтали.

Это был молодой ещё мужчина, не старше сорока лет, среднего роста и грузный. Вся немалая масса его тела сосредоточилась в животе, образовав под мундиром идеальной формы шар. Кожа лица успела изрядно пострадать от выпивки и табака. По тому как с неохотой выговаривал слова, он производил впечатление человека вялого и ленивого. Тем не менее, когда Дима представился краеведом и выразил интерес к несчастному случаю, в маленьких влажных глазах полицейского отразились неподдельные участие и досада.

Они немного поговорили, пока огонь пробирался от кончиков сигарет к фильтрам.

– Да эт, конечно, необычно, – согласился полицейский, представившийся капитаном Соломахиным. – Но будь уверен, я своё дело знаю. Никто к Зубареву в дом не пробирался. Зубарев – эт фамилия егойная. Я у их там всё осмотрел, когда Митька пропал. Никаких следов взлома – малец сам учапал, эт факт.

Соломахин сделал глубокую затяжку и задумчиво выпустил изо рта облако дыма, безуспешно попытавшись придать ему форму кольца.

– А хотя пади его разбери. Мож и обычно. Кто их знает? Они же тут недавно вот, – рассудил участковый. – Петька – в смысле Зубарев – он же как-то сразу смекнул, что пацана надо на озере смотреть. Сами-то мы – я, да местные – ну никак спервоначала не поверили. Чего малому там было ночью делать? Или даж спозаранку, если б утром улизнул. А Петька упёрся и побежал смотреть. Вот и думай. Пади знал чего? Мож, уже были эти… Пред-цен-ден-ты, – чётко выговорив каждую букву, дополнил свои мысли Соломахин. – Мож, он у него был того: со странностями.

Докурив, полицейский лениво уронил окурок себе под ноги. Макаров огляделся по сторонам – кованная урна стояла во вмонтированной в крыльцо подставке у самой входной двери участка.

Дима, будучи от цели в пяти шагах, щелчком отправил в неё окурок.

– Да… Жалко, конечно, мужика, – вздохнув, как бы подрезюмировал Соломахин. – Прямо полоса.

– В смысле? – заинтересовался Дима. – У него ещё что-то случилось?

– Агась, случилось. Они когда к нам сюда переезжали из Ореховки, эт соседняя деревня километров двадцать четыре что ли, то у девки егойной – Петькиной – живот был уже, как у меня. Девятый месяц. Я ему… Да что я – все говорили: свози ты девку в город, тут ехать-то не многим больше часа, а то и меньше. Положь в больницу, а то мало ли. У нас вот так чего случись, даже акушера во всей деревне нету. Из докторов только Тёмка Рогов, и тот звериный. А он, ну Зубарев, только и отвечал, мол, успеется. Ну вот и не успелось. Момент подошёл рожать посреди ночи. Он дурак даже скорой и не вызвал. А зря! Схватки – штука долгая, ночью на дорогах никого: успели бы как миленькие. В итоге только Рогов им и помогал, а деревня вся уже на утро самое и узнала, что случилось. В общем, мёртвого родила.

Макаров сочувственно покачал головой. Соломахин печально цокнул языком, мол: «Вот как бывает», и добавил:

– Девка чуть умом не тронулась: по улицам носилась, волосы на голове рвала!

– На следующий день что ли носилась? – поразился Дима.

– Прям на утро, – кивнул участковый, нисколько не удивляясь. Он, видимо, вообще мало чему удивлялся. – Не то чтобы прям, как угорелая: эт я уж так, для словца. Зато крику, ты не представляешь!.. Оно и понятно – когда такое… Там орала, там орала, не дай божé! Потом вроде как с места сорвалась и назад в Ореховку утопала. Ну эт так Зубарев говорит. Вернее, она ему так сказала, с его слов опять же.

– И что, её никто даже не ищет? – насторожился Макаров.

Соломахин почти задорно хохотнул:

– Да чего эт никто? Вот он я. Ищу.

Это были не пустые слова. Дима ещё с начала разговора заприметил на участковом высокие прорезиненные сапоги, испачканные влажными комками грязи. Хотя сами дороги кругом выглядели сухими.

– В одиночку?

– Ну так, – Соломахин почти виновато развёл руками. – А кому ещё? Работа такая. Мож, всё-таки чаю?

Тихозёрский полицейский участок оказался помещением маленьким и лишённым приличного ремонта. Дима готов был держать пари, что если здесь не проводить влажную уборку, то уже через неделю участок будет выглядеть заброшенным.

На входе перед дверью не оказалось ни турникетов, ни окошек, а только узкий еле освещённый коридорчик с парой больших деревянных дверей. За аркой в конце коридора Дима успел заметить решётку: то, видимо, была камера предварительного заключения. В нескольких шагах от порога приставленные к стене стояли низкие, сколоченные вместе деревянные стульчики.

– Вправо, – подсказал Соломахин, и Дима не стал задерживаться в тесном коридоре.

Личный кабинет участкового представлял собой квадратную комнату четыре на четыре Диминых шага, посреди которой стоял стол, а за ним большой металлический сейф и горшок с цветком на нём. На окне горшку места не нашлось: там стоял электрический чайник, были свалены бумаги и кое-какая канцелярия. Стены украшали карта окрестностей Тихозёрки и флаг Российской Федерации. В общем и целом ничего необычного.

Соломахин подошёл к зарешёченному окну, снял крышку с электрочайника, заглянул в него, а после, буркнув: «Садись пока», вышел с чайником.

Дима опустился на жёсткий деревянный стул с высокой спинкой, пробежал кабинет глазами, но ничего интересного не нашёл. Кроме, разве что, припрятанной за гардероб металлической таблички: «Милиция», сохранённой, видимо, на случай, если высшему руководству страны снова ударит моча в голову, и они опять затеют игры с переименованиями.

Но Дима надеялся увидеть не табличку, а фотографию, фоторобот или хотя бы текстовую ориентировку той самой, сбежавшей в Ореховку женщины, но если такие у Соломахина и были, он отчего-то не держал их на виду. Какой-либо информации, указывающей на утонувшего мальчишку, Дима тоже не заметил.

Участковый вернулся, поставил воду греться, а затем тяжело свалился на стул и принялся переобувать свои грязные резиновые сапоги.

Несмотря на то, что Макаров недавно принял горячий душ, он всё ещё носил ту же самую заношенную одежду, и в душном кабинете к запаху кислой футболки скоро прибавился запах ног Соломахина.

– Ух! – прокомментировал тот. – Приятно как, стянуть уже. А то совсем спрел!

Закончив, он вынул из ящичка две пожелтевших кружки, и брякнул ими по столу. После чего отодвинул в сторону настольную лампу и стационарный телефон, а на их место вытащил упаковку чёрного чая.

– Ты, Диман, какой любишь, чёрный или зелёный?

– Без разницы.

– Значит чёрный. А то я энтот зелёный не понимаю. Даже воду не покрасит, – участковый весело хохотнул и добавил: – Только сахару нема. Ты как без сахара, нормально?

– На халяву и соль – сахар, – сам собой отзеркалил Макаров, хотя говорить поговорками обычно не в его манере. Очень заразительной оказалась чудная простоватая речь участкового.

Соломахин фразу оценил, шумно рассмеялся и разлил обоим кипятка.

Пришла очередь Димы поработать языком. Он подробнее поведал полицейскому о своей краеведческой книге, повторил те же истории, что недавно рассказывал Соне: о детях, вызывающих духов, о стариках, кого в могилу зазывают сны.

– Эвона ты какую книжку значить пишешь, – подивился участковый. – Похвально. Похвально… А я-то думал, про птичек чего-нибудь, про цветочки… Черновик-то есть?

– Есть, но я вам его не покажу. Никому не покажу, пока не закончу.

– А ничего, я не обиделся, – махнул рукой Соломахин, хохотнул, и потянул немножко чаю. – Ты бери печенюшки.

– Спасибо, я вот-вот только поел, – оправдывался Дима, но всё же одно печенье взял. – А почему жену Зубарева ищете только вы?

– Да-к а кто ж ещё её будет искать?

– Ну… Люди. Мне казалось, народ в деревнях сплочённый. Вроде бы женщина только что после родов, неокрепшая ушла куда-то… Не знаю… Пешком?

– Пешком, – подтвердил Соломахин и невинно улыбнулся. – Ну как сказать, после родов?.. Немного-таки дома повалялась, но в целом – да… Да ты не переживай, это она только так сказала, а сама по Тихозёрке где-то и бродит, потому её искать никому кроме меня в голову не приходит. Вот если б взаправду с дурняка в лес ушастала, тогда да, тогда б уже вся деревня на ушах стояла. А то ж она на самом деле ночами тут где-то и воет, чо её с каждой щели слыхать. Мне люди только и жалуются на неё, а Зубарев, сколько не приставал к нему, отнекивается, дескать – дома не живёт, а ему обещалась в Ореховку уйти. Но ему – Петьке в смысле – теперь особо дела до неё нет: оно понятно, раз мальчонка утонул. Но я-то округу каждый день прочёсываю. Девки его не находил. А жалобы всё докладываются. Сам-то я её не слышал – сплю, слава Богу, крепко – но вряд ли все разом брешут. А вот, чтобы кто-то её увидел: такого не говорили. И мне думается, что её кто-то из местных прячет. А ещё скорее, что она сама о том просит, чтоб её Зубареву назад не выдворили.

– Почему? – не понял Дима.

Соломахин смачно захлюпал чаем и махнул рукой:

– Да пади ещё разбери этих баб. Бабы – они и есть. Одно слово… Ну я думаю… Как бы, эт самое, объяснить-то ещё, чтоб тебе понятно было?.. Ну в общем, есть у меня такое подозрение, что она просто стыдится мужика своего: в глаза ему, в смысле, смотреть, раз родить не смогла.

Дима отхлебнул из своей кружки и попытался восстановить в голове порядок:

– А что у девчонки была за проблема, не знаете? Вроде молодая, говорите, и двоих уже родила.

Соломахин ненадолго впал в ступор.

– А! Да-к эт не та баба, – сообразил он наконец. – Не жена. Петька молодуху себе нашёл, она быстрей залетела, даже не успели расписаться. Жили гражданским браком. Видать, чтоб под венец с животом не идти.

– А жена где?

– Да хрен её знает, говорю ж, к нам приехали уже таким составом, – неожиданно участковый сделал паузу и напустил на себя серьёзный вид. – Я к тебе, Диман, вот какой интерес имею. Парень ты сообразительный, вопросы хорошие спрашиваешь, и я тебя не просто так к себе пригласил чаи гонять. То есть, конечно, мож и просто так отчасти: участковое ремесло, оно, знаешь ли, подразумевает чтоб ты, эт самое, как говорится, со всеми своими был на короткой ноге. Я с тихозёрскими стараюсь хорошо общаться, всех в лицо знаю, вот и ты, раз уж новенький, будь дорогим гостем, и вот эт всё… Но, но, но… Ты и сам заметил, Диман, деваху особо искать никто не рвётся, а мне б помощь не помешала: а то деревня мож и маленькая, да её хоть до белого колена обшарпать можно и хрена лысого найти. Так что ты просто имей в виду, если увидишь где Алинку, мне сообщи сразу, только не спугни. Алинка – эт, стало быть, имя её. Девки зубаревской.

– Не вопрос. А как она выглядит?

– Да девка и девка, – Соломахин почесал затылок. – Была бы фотка какая, я б тебя снарядил. Стриженная она коротенько очень, под мальчонку. Но сиськи будь здоров, так что с мальчишкой ты её вряд ли спутаешь. Она у нас тут одна на всю деревню, кто себе так волосюхи обкорнал, значит с одного взгляда распознаешь.