Пение мёртвых птиц

Дима кивнул и добил свой чай.

– В общем, – подытожил Соломахин. – Твой интерес я, думаю, удовлетворил. Про всё тебе рассказал, пиши – не хочу. Имена только поменяй, не забудь, а то не хорошо получится, ребёнок всё-таки умер.

– Конечно, – закивал Макаров. – Это само собой. Да я, может, и не буду ещё ничего писать. Если никакой байки не сложится.

– А тут ничего и не сложится, – компетентно заявил участковый. – Мальчик сам учапал. Я всё перепроверил. А на кой хрен он на это озеро треклятое один попёрся, эт уже не ко мне вопрос, а к докторам, которые по этой, – он свистнул, повернув палец возле виска, – по кукушке. Но ты помнишь, да? Когда своих кукушек и зябликов полезешь на дерево искать, тоже оттуда там вниз поглядывай. Вдруг Алинка попадётся.

Они обменялись крепкими рукопожатиями. Соломахин даже поднялся из-за стола и похлопал Макарова по плечу, словно они были уже сто лет знакомы.

Полицейский проводил Диму на улицу. Бухнула тяжёлая металлическая дверь участка и Макаров остался наедине со своими мыслями.

Вместо ответов он получил только больше вопросов. По-хорошему стоило бы, наверное, наведаться к самому Зубареву. Дима немного посмаковал эту мысль и решил пока отложить из соображений такта, да в надежде, что ещё успеет подвернуться удобный случай. Так что вместо дома Петра Васильевича, Макаров направился за пределы деревни, к самому озеру.

Охотник зорок.

У отцовских правил не было номеров, иначе в них запросто можно было бы запутаться. С самого начала существовало всего несколько базовых. Шесть или семь. Остальные Макаров старший объявлял по случаю, когда Дима в очередной раз его чем-то не устраивал.

Охотник зорок.

Дима уже забыл, какая причина повлекла за собой рождение этого правила. Скорее всего, когда он только учился «читать» следы. Заметить в примятой траве отпечаток копыта и понять, кому он принадлежит, на самом деле не так просто, как может показаться за просмотром фильмов о краснокожих индейцах. Во всём нужна практика. Море практики.

Отец не хотел инвестировать в Диму своё время. Ему нужен был готовый боец. Сиюминутно.

Поначалу, когда Диме что-нибудь не удавалось с первого раза (а ему никогда и ничего не удавалось с первого раза), отец стискивал зубы и в полголоса матерился. На себя. Ругал себя, что слишком поздно стал брать сына на реальную охоту. Его самого Димин дед сделал своим напарником ещё сопляком. Тринадцать лет против семнадцати. Отец ругал себя, за то, что дал Диме возможность «пожить как все». Ходить в школу в промежутках между метаниями ножей в дощатую стену сарая на заднем дворе. «Как все» – так он это называл.

Макаров старший подстрелил своего первого скверника, в том же возрасте, когда Дима ещё только стрелял по бутылкам.

Позже отец всё-таки перестал ругать себя, и тогда объём его правил начал расти с невероятной скоростью.

«Охотник зорок», – так он пытался сдерживать свою нетерпимость. Но Дима всё равно её чувствовал.

С восточной стороны к Тихозёрке прилегал жиденький бор, обещавший стать гуще, если кому-нибудь взбредёт в голову отправиться туда поглубже. А с северной, в направлении турбазы, пространство представляло собой почти чистое непаханое поле, всюду поросшее травой по пояс. Кое-где неуместно торчали крошечные одинокие деревца, но в основном лесные границы отсюда виднелись разве что на горизонте. Зелень, хоть её было и море, всё же старалась не подступать к грунтовой дороге, наезженной автомобильными колёсами, из-за чего Макаров хорошо её видел и легко добрался до места.

Он ожидал найти здесь какую-нибудь невысокую декоративную оградку по периметру турбазы, всеми брошенную и заросшую кустарником или плющом. Высокую ржавую арку с выцветшими буквами: «Тихое Озеро», а за ней плотно застроенную курортную зону, с асфальтированными аллеями, затравенелым теннисным кортом и множеством пустующих качелей и каруселей, попорченных ветром и осадками. Но ничего подобного не обнаружил.

Это была почти дикая местность внутри плотного леска. Присутствие на ней некогда человека выдавали только узкие тропинки, в редких местах вымощенные камнем, поросшие травой и ныне едва заметные. Кое-где в хаотичном порядке, будто рассыпанные зёрна, догнивали маленькие бревенчатые хижины для гостей.

Когда Дима вышел к воде, то не увидел ни причалов, ни пляжа, ни свидетельств их прежнего существования. Ничего. Озеро осталось практически не тронутым людьми за исключением одной крохотной деревянной беседки, видневшейся вдалеке.

Макаров не стал обшаривать весь берег, справедливо рассудив, что кто бы ни пришёл сюда в злополучную ночь – босоногий ребёнок с помутневшим рассудком, злоумышленник или сверхъестественное существо – никто не стал бы далеко заходить, чтобы осуществить задуманное. Впрочем, тут Дима легко мог ошибаться, так как не нашёл ничего интересного, только следы, оставленные не так давно большой группой людей, по-видимому, экспедицией деревенских, выловивших Митьку.

Осмотрев окрестности берега, Дима вынул из пачки сигарету, даже вставил её в зубы, но внезапно передумал и убрал назад. Не тащить же окурок четыре километра в руке назад в Тихозёрку. В карман тоже не положишь. Бросить в траву – не к лицу. Макаров здесь, «чтобы очистить эту землю», а не засорять.

Плюс ко всему – он уже достаточно выкурил сегодня, нужно как-то себя ограничивать. Хотя бы иногда.

С недовольным видом Макаров затолкал пачку обратно в джинсы и ещё раз окинул озеро внимательным взглядом. Тут было очень красиво. Из-за плотно растущих деревьев к воде не проникал ни малейший ветерок. Ничто не тревожило её гладь, она обернулась идеальным зеркалом, и стала больше похожей на портал в другую реальность, скопированную с нашей до последнего камня. Там, за стеклянной стеной, по краям виднелись зелёные макушки деревьев, таких же как те, что окаймляли здешние берега. А центр водоёма взял себе нежно-голубой цвет неба, распростёртого над ним. Умиротворяющая панорама.

Озеро действительно тихое. Не слышится даже птичье пение. Окружённая заботливым леском вода безмятежно дремлет. Её спокойствие впитывается здешним воздухом и, становясь тяжелей последнего, медленно ниспадает на землю, устилая собой давно всеми забытые тропинки.

Дима стоит и думает, что будь его отец здесь, он бы, наверное, заставил его прочёсывать весь периметр озера, а не только ближайшую часть берега. Может быть, оно и правильно, но Диме страшно лень – озеро такое огромное, а он даже понятия не имеет, что именно здесь ищет. Просто ищет. Всё подряд. По привычке.

В конце концов, Макаров решил, что уже проделанной работы для начала достаточно, развернулся и потопал назад в деревню. Не успел он покинуть лесок на территории заброшенной турбазы, как ему на глаза попалась дохлая белка. Её труп лежал у самого ствола дерева, который и скрыл её от глаз, когда Дима шёл в направлении озера. Но теперь он шёл обратно, в другую сторону, и вот она – мёртвая белка. Мертвее некуда. Макаров легонько подопнул её – уже деревянная. Грязный мех собрался клочками: она лежит здесь не первый день.

Дима невольно задрал голову к вершине ствола, у подножья которого белка нашла своё последнее пристанище. Как умирают белки? Они предчувствуют конец? Спускаются вниз? Дима не знал.

Он попытался вспомнить школьные уроки биологии. Может быть им в школе рассказывали что-нибудь о смертях белок? Но почти всё место, отведённое в его черепной коробке под биологию, занимала анатомия. Где сонная артерия, где нервный узел, куда бить – это он выучил хорошо, но что кроме? Дима попытался вспомнить хотя бы как звали его учительницу биологии. Не вышло.

Тут он поймал себя на мысли, что занимается глупостями.

На самом деле Макаров не склонен витать в облаках, хоть так порой и может показаться со стороны. Просто отец выдрессировал его обращать внимание буквально на всё вокруг. Абсолютно на каждый предмет. И постоянно задавать себе один и тот же вопрос – нормально ли то, что он видит сейчас? Это вошло в привычку, превратилось в фон. Частенько дело доходит до смешного, как теперь.

Вернувшись в Тихозёрку, Дима решил ещё разок прогуляться по всем её улочкам.

Деревня как деревня.

Ни один поэт не сумеет описать её иначе – Дима скучно шаркал ботинками по пыльной дороге – а те, кто всё же решится…

«Великолепный пейзаж открыт перед тобой. Летом раскрываются безграничные просторы полей, покрытых по утрам росой. Макушки лесов сверкают на солнце. Пройдись по деревне, посмотри вокруг. Люди трудятся, словно муравьи. Некоторые отдыхают…»

Те из смельчаков, кто всё же решится, не напишут ничего, кроме эпитафии по оригинальности.

Из дум Диму вырвал детский плач.

Охотник зорок и внимателен, но последние две минуты Макаров брёл со стеклянными глазами, не видя ничего вокруг. И детский плач, словно пластид, заложенный в фундаменте здания, вырвал его в реальность, взорвав бронебойный купол задумчивости.

Макаров повернул голову.

Неизвестно с чего началась сцена. Ничего необычного. Небритый, грязный мужик пытается загнать домой тощего мальчишку. Ребёнок визжит и упирается. В ответ мужик злобно ревёт.

Дима не получил должного образования. Несмотря на то, что ходил в школу. Ему не удалось толком посидеть над учебниками. Всё личное время пожирали тренировки. Те немногие свободные часы, какие у него возникали, он посвящал пьянкам и хулиганству в компании друзей. Друзей, которые казались ему отбросами. С ними ему было хорошо.

Мужик крепко стиснул мальчонке тонкую, как веточка, руку. Тому скорее всего было жутко больно, но он всё же пытался вырваться. Они никак не могли переорать друг друга.

Но иногда Дима проводил время с другим своим школьным другом – с Сеней. Сеня – его самый лучший друг. Он не какой-нибудь вандал или бестолочь, Сеня – круглый отличник с самыми разносторонними интересами. Он, например, научил Диму играть в шахматы. Взамен Макаров пытался научить его нескольким гитарным аккордам.

А ещё Сеня любил канал Discovery.

Мальчик упирается пятками в грязь, и пытается весом собственного тельца побороть противника. Мужичара продолжает тянуть его словно плуг. Один визжит, второй рычит.

Как-то раз они с Сеней посмотрели программу про ночных хищников. В абсолютной тишине, у самой земли, в траве начинает копошиться мышь. В следующем кадре сова поворачивает голову. Финская сова. Довольно забавная на вид птица. Она смотрит прямо в камеру. На чёрно-белом экране её глаза вспыхивают зелёным пламенем. И тебе уже понятно, чем закончится сюжет. Сова поворачивает голову, и больше не выглядит забавно.

Макаров обернулся.

На мгновение они с мужиком встретились взглядами.

Что-то закипает. Мальчик дёргается, как эпилептик.

Обычная сцена. Ребёнок не желает возвращаться домой. Но он так пищит. Его тонкая рука, как будто бы вот-вот надломится. Его родитель, как будто бы жуткий злодей. Всё вроде, как всегда. Но что-то закипает. Поднимается.

Встретившись с Димой взглядом, мужик перестаёт рычать. Малец всё ещё дерёт горло и рвётся из хвата. Мужик отводит взгляд первым и на полтона ниже велит отпрыску: «А ну иди уже!»

Странно, но действует. Мужик старается не поворачиваться больше к охотнику.

«Это не твоё дело», – говорит Дима себе.

«Не твоё дело».

Тень Макарова старшего – тень отца – спускается ему на плечи и сурово произносит: «Это не твоё дело. Иди куда шёл».

Дима предоставлен самому себе. Больше никто не может ему говорить, что делать. Что верно, а что нет.

Что-то кипит.

Дима открывает рот и выпускает пар протяжённым выдохом.

«Это не моё дело».

Он предоставлен самому себе уже несколько недель. Но кажется, только теперь начинает сознавать.

Макаров вернулся на постоялый двор, когда уже стемнело.

Соня проводила его в комнату – уютное местечко, не тесное, не слишком просторное, в самый раз. Без излишеств, но со всем минимальным необходимым. Комод, пустой шкаф с плечиками, стул, письменный стол у окна и дерево за этим окном. Нигде не пылинки. Узкую одноместную кровать Соня уже застелила чистым бельём. Для человека, привыкшего спать на заднем сидении «Волги» и того будет много. Но всё же, когда девушка собралась уходить, Дима спросил:

– Есть тут Интернет?

– Вообще, нет. Но я могу раздать тебе вай-фай с телефона.

Диме некуда его принять. Может она одолжит свой телефон? Буквально на пару минут!

Соня протягивает сенсорный смартфон. Держательницы постоялых дворов зарабатывают лучше охотников на чудовищ. Последние не получают ни копейки за свой труд.

– Занесёшь. Только, если надолго, то лучше оставь себе до утра.

– Я быстро, – заверил Макаров.

Он не соврал. Буквально за пару минут отыскал старого школьного друга в популярной социальной сети, оставил сообщение, занёс девушке телефон и улёгся спать. Его собственный мобильник остался в Питербурге, где-то под окнами общаги, откуда Дима выпрыгнул в погоне за скверником.

«Привет, дружище, – говорилось в отправленном сообщении. – Извини, что пишу только теперь, когда появилась проблемка. То одно, то другое, сам понимаешь. Сегодня препод задал нам задачку. Подумал, тебе будет интересно поразгадывать. Какое чудовище топит детей? У меня пока вариантов нет, но ты-то – голова».

Как уже было сказано, у его школьного друга Сени самые разносторонние интересы. Но при этом Сеня ведёт совершенно обыденный образ жизни. Он – ничем непримечательный миролюбивый парнишка, мастерски сливающийся со стенами в комнате полной людей. На любой вечеринке, которую посетит Сеня, Сени нет. Сеня – без преувеличения лучший друг Димы, но теперь они поддерживают связь только с помощью Интернета, и не особо информативно. Сегодня Дима уже совершенно не имеет понятия, как тот бытует, за исключением того, что он поступил на физику в какой-то ВУЗ, недалеко от их малой родины. Среди разнообразных увлечений Сени есть и кино, и графический рисунок, и цифровые технологии, и шахматы, и животный мир…

И он просто повёрнут на всевозможном фольклоре разных народностей.

Казалось бы, зачем охотнику, пусть и с небольшим, но стажем, обращаться за советом к человеку, который даже не верит в существование бестий, по сказкам о которых убивается? Дима припомнил случай…

Однажды, во время ещё совместных с отцом странствий, Макаровы как-то обедали в компании молодого студента-медика. Тот, откусывая плитку шоколадки, промурлыкал себе под нос: «Окситоцинчик», – имея в виду, что шоколад способствует выработке гормона счастья.

– Наверное, ты хотел сказать – эндорфинчик, – поправил его Дима.

– А, да! Конечно! Окситоцин – гормон привязанности.

Сначала Макарова позабавил этот маленький эпизод. Ведь даже он – человек далёкий от сложных медицинских наук – знал, и знал железно: счастье вызывает эндорфин. Как мог запутаться без пяти минут эксперт в данной области?

Но немного поразмыслив, Дима пришёл к выводу, что запутаться на месте студента легче, чем кажется. Да, наверное, множество людей, ничего не смыслящих в биологии, даже будучи разбуженными среди ночи безошибочно вспомнят эндорфин. Но какие ещё гормоны эти люди способны назвать? Сам Макаров по пальцам может перечислить все, о каких что-нибудь слышал: адреналин, тестостерон… Что там ещё? Эндорфин, конечно. Остались и запасные пальцы.

Где же тут запутаешься, если терминов в голове три? Студент же, скорее всего, знал, или по крайней мере должен был знать, все гормоны. Причём не только по названиям, но и принципу воздействия на организм, и подобные медицинские штуки, которыми простым смертным лучше не забивать себе голову.

Дима старался извлекать урок из любой жизненной ситуации, и окситоциновый этюд не стал исключением. В переписке он соврал Сене будто бы поступил в занюханный, никому неизвестный лингвистический колледж, спрятанный от остального мира у чёрта на рогах. Где помимо этимологии, педагогики, философии и всего остального, студенты усердно изучают мифологию. Таким образом Макаров по старой дружбе время от времени просил Сеню «помочь разгадать загадки преподавателей», когда не был уверен, с чем имеет дело. От этого выигрывали все: Сеня занимался любимым делом, а Дима, даже если друг подавал ему ошибочную версию, получал удобную «отправную точку» для своих размышлений. Макарова всегда забавляло, что у него самого со всеми тварями, о которых он знал, в голове стоит полная каша, когда как у Сени все знания будто каталогизированы.

Впрочем, Дима взял за правило обсуждать с Сеней чудовищ даже если точно знал, на кого идёт. Во время своей первой в жизни сольной охоты, Макаров схлестнулся с вампиром. Само по себе слово «вампир» обозначает не конкретное существо, как ошибочно принято считать, а скорее целый класс существ. Причём довольно сильно различающихся между собой, и объединённых разве что жаждой крови, а также, в распространённых случаях, уязвимостью перед прямым солнечным светом. Но у Димы задачка была сильно упрощена тем, что он довольно быстро сообразил, с каким именно вампиром из всего их множества, ему предстоит столкнуться. С еретником. Как «еретик», только через «н».

Дима уже знал, где находится гнездо, и готовился к вылазке. Снарядился необходимым оружием. Несколько раз повторил заученную ещё в детстве аффирмацию, заклинающую на силу, но мандраж не отпускал – Дима никак не мог отделаться от мысли, что на этот раз некому будет прикрывать ему спину. Тогда он ни с того, ни с сего просто взял и вышел на связь с Сеней. И неожиданно тот среди прочего потока информации, содержащей осиновые колья, чеснок, гробы и прочее, что, наверное, сегодня известно даже не увлечённому страшилками человеку, выдал в ответ совершенно новые для Димы вещи. «Они не могут пересечь реку, – написал Сеня и добавил: – А ещё они любят счёт. Если рассыпать перед ними зерно, они не успокоятся, пока не сосчитают все зёрнышки».

Последнее замечание, если вдуматься, звучит как абсолютная ерунда. Чудовище вместо того, чтобы убить жертву, остановится на месте и начнёт считать?! Чушь.

Полнейшая чушь. Но именно эта чушь позволила Макарову выжить той ночью.

Одним метким прыжком еретник сбил его с ног. Дима лежал на лопатках. Выскочивший из рук кол брякнул и исчез в дальнем тёмном углу подвала. Вампир навалился сверху массой в тонну, хотя его ветхое тельце, казалось, не вмещало ни кусочка плоти.

Оброненный факел валялся где-то в ногах. От жара запотели икры. Воздух заполнили чад и запах бензина. Острые когти впились Диме в плечи и вдавили его в бетонный пол.

Охотник стиснул зубы. На пределе сил он удерживал перед собой щёлкающую челюстями башку, неистово и бездумно жаждущую врезать в шею гребень своих клыков.

В глазах рябило от теней, дрожащих на стенах. Руки сдавали.

Дима по сей день помнит, как уцепился в тот момент за одну единственную мысль у себя в голове, за одну единственную строчку своей аффирмации: «Во мне нет слабости, я – сила». И казалось, это простое заклинание, зацикленное в голове, стало причиной, по которой ему удалось удержать челюсти твари в стороне от себя.

Чудовище верещало, захлёбываясь яростью и слюной. Тошнотворная помойная вонь волнами вырывалась из пасти вместе с тёплой густой секрецией, оросившей лицо Димы. Большими пальцами он давил еретнику на оба рыбьих глаза, но скверник игнорировал боль. Ослепнуть, но сожрать!

Опустела и голова Димы. Заклинила, забуксовала на одной идее: «Я – сила!». Он и впрямь ощутил себя той самой силой, способной противостоять скверне.

Сначала Макаров обхватил кровососа обеими ногами, затем, когда смог подставить колено под впалый живот, мощным пинком сбросил его с себя.

В краткий миг свободы обезоруженный охотник машинальными движениями выхватил из кармана горсть риса, который всё же взял с собой «на всякий пожарный», и бросил в ощерившуюся рожу твари. Множество маленьких однородных предметов, хаотично перемещающихся перед самым лицом вампира, вызвало у последнего ступор. Чудовище замерло.

То, что древние ошибочно трактовали, как любовь к пересчёту семечек, на самом деле оказалось неврологическим расстройством. Еретник не мог пошевелиться.

Надёжен ли метод, всегда ли срабатывает? Как долго длится шок? На всех ли вампиров действует? Ответов на эти вопросы у Димы нет и по сей день. Не довелось больше возможности проверить. А в тот раз ему хватило пары мгновений, чтобы метнуться к обронённому колу. Чудовище было повержено и сожжено.

Вполне естественно, что после того случая Дима не пренебрегал любыми, даже самыми безумными подсказками, и решил снова обратиться к Сене перед сном.

Сон.

Иногда Макарову случалось засыпать во сколько придётся. Но за исключением подобных случаев, он всегда старался ложиться в одно и то же время. Обыкновенная кровать Тихозёрского постоялого дома в сравнении с салоном пожилого автомобиля показалась Диме воздушной периной, и он уснул почти мгновенно.

Ему снился хаштару. Они снова стояли друг напротив друга. Дима отчаянно старался прицелиться, но чудище ловко прикрывалось заложником, управляя разумом последнего одной рукой, и одновременно держа у его горла острые, как бритва, когти второй. Сердце Димы бешено колотилось – перед ним стояла самая опасная бестия, из всех, что встречали его дед, отец, и он сам.

Дима попытался сделать малюсенький шажок по направлению к твари. Хаштару моментально откликнулся на его движение, утопив когти неглубоко в шее жертвы. Сразу четыре алых ручья устремились к вороту схваченного. Хаштару не шутил. Стоило Макарову совершить одно неосторожное движение, и скверник разорвал бы глотку бедолаге быстрее, чем кто-либо успел понять, что произошло.

Разум охотника холоден.

Дима втянул голову в плечи и застыл на одном месте.

– Как ты мог его упустить?! – раздался из ниоткуда голос отца. – Хотел спасти всех?!

Ведомый волей чудовища, заложник медленно боковым шагом прошёл в угол комнаты, где, опершись на стену, стояла шестиструнная гитара.

Дима проводил его дулом пистолета, но хаштару не высунулся ни на волос.

– Не нужно было целиться!!! Нужно было стрелять!

Осторожно, словно имеет дело с хитроумной миной, заложник взял гитару, положив обе руки на гриф, будто готовясь ей драться. Макаров перегруппировал корпус, ожидая атаки.

– Господи, да, Дима! ДА! Убить человека! – яростно настаивал незримый отец. – Нужно было убить человека!

Заложник сделал мизерный шаг вперёд, занося гитару над головой. И только тут Дима сообразил, что удар предназначен не ему:

– Нет! – вскрикнул он.

Взмах. Лязг разбитой лампочки на двенадцать вольт. Моментальная тьма.

Макаров схватил гражданского за плечо и отшвырнул с дороги, будто пушинку. Хаштару уже выбросился в окно, пробив собой стекло. Дребезг. Рефлекторный выстрел вдогонку. И совершенно не задумываясь о последствиях, Дима ныряет следом за чудищем в оконную раму. Остатки стекла ранят его плечи и бёдра. Острая крошка ссыпается на шею и падает за воротник. Мгновение. Холодный уличный воздух. Опора исчезает из-под ног. Он летит вниз с третьего этажа. Земля несётся навстречу со страшной скоростью. Металлический удар. Инерциальный кувырок с крыши «Газели». Рушится на асфальт. Каким-то чудом вскакивает. Оглядывается. Хаштару уже нет – ночь поглотила его.

– Ты убил гораздо больше людей, дав этой твари улизнуть! – гневается отец.

И всё сначала.

Дима стоит в узкой комнатушке, освещённой единственной лампочкой, свисающей с потолка. Напротив него чёрное чудовище скрутилось, чтобы целиком спрятаться от ствола пистолета за телом худого человечка. Надрывные крики отца:

– Нужно было стрелять! Нужно было выпустить весь сраный магаз!

Взмах гитары. Звон бьющегося стекла. Удар о крышу фургона. И снова.

Сцена повторялась десятки раз до самого утра. Менялись только реплики отца и лица заложников Хаштару. Под конец в лапах скверника очутилась мать Димы. Он не смог стрелять сквозь неё, как и не смог сделать этого ни с кем другим, но, когда пришло время, отшвырнул её в сторону также, как и всех остальных, чтобы бездумно выброситься из окна.

Мир на мгновение замер, пока Дима завис в невесомости. И вдруг, перед самым пробуждением раздался мягкий, как шелест листвы шёпот, замогильно растягивающий слова: «Богатырь идёт».

Вместо удара о «Газель», Дима открывает глаза.