Каждый новый день – правда

Они пошли гулять. С каждой минутой на улице становилось всё теплее и теплее, пока солнце вовсе не одолело серые тучи и не наградило жителей города своим золотым светом. Мария и Дмитрий минули железнодорожный вокзал и центр города. Бездумно гуляя по городу, они говорили обо всём подряд, но только не о своих запутанных отношениях. В этот раз Мария с опаской не глядела во все стороны, выискивая мужа. Внезапно и её охватило какое-то волнующее чувство, и она больше ни о чём не могла думать.

Смотри, там есть какой-то скверик, – сказал Кошкин, указывая вперёд.

Они направились туда. Сквер был красивый и уютный. Он был расположен на склоне, коих было множество по всему городу. Сквер состоял из двух дорожек, выложенных из серой плитки, они располагались справа и слева от большой цветочной клумбы, на которой уже расцветали жёлто-красные цветы, и поднимали шум своими крыльями пчёлы и шмели. В сквере было не много людей, лишь одинокие старички сидели на нижних лавочках, которые явно не перекрашивали уже несколько лет, и старая, жёлтая краска кусками отваливалась от старых досок. На верхней точке сквера был расположен памятник какому-то морскому офицеру, возле которого фотографировалась молодая семейная пара. Кошкин нашёл весьма уютную лавочку, которая находилась левее клумбы и чуть ниже памятника офицеру. Лавочку собой закрывала высокая бетонная стена, поэтому там можно было спрятаться от всех прохожих, гулявших вокруг. Они сели, Мария снова была в хорошем настроении. Она смеялась и вовсе не стеснялась смотреть Кошкину в глаза. Мария рассказывала что-то про заседание кафедры. Кажется, это была какая-то забавная история, но Кошкин всю её, от начала и до конца, пропустил мимо ушей. Он только и думал о том, как она красива, смотрел на её манящие губы и внезапно прервал её рассказ вопросом:

Ты будешь меня целовать?

Мария запнулась, затем отвела от него взгляд и робко, едва слышно проговорила:

Если ты хочешь…

Тогда Кошкин подвинулся к ней ближе, обнял её за талию и стал целовать её губы. Больше в этот день они почти не разговаривали, ведь все слова на свете были лишними. Они не видели людей, проходивших мимо, не замечали шум машин, не чувствовали ни тепло солнечных лучей, ни холодный ветер, который вернулся в город ближе к вечеру. Мария и Дмитрий так и сидели на той же лавочке, прижавшись друг к другу, и не отрывая своих губ, пока их не застал врасплох звонок сотового телефона Марии. Звонил её муж Юрий. Спрашивал, почему она сегодня так задерживается на работе. Мария отвечала, что экзамен шёл слишком долго, а затем было ужасно нудное заседание кафедры. Она сказала, что скоро освободится и пойдёт домой.

Уходи от мужа, – сказал Кошкин, когда она положила трубку. – Не стоит так обманывать человека, который тебе доверяет.

А зачем тебе это нужно? – задавала она один и тот же упрямый вопрос.

Как зачем? – удивился он. – Чтобы я мог любить тебя.

Кошкин проводил Марию до дома, но в этот раз они простились немного дальше от того места, где обычно расставались. Мария переживала, что их может увидеть Юрий. Перед тем, как уйти, Кошкин поцеловал её ещё раз.

***

Учебный семестр подходил к концу. На этот раз Дмитрий смог вовремя сдать все экзамены и ушёл на каникулы ещё раньше, чем официально завершилась сессия. Стояли солнечные летние дни, портовый город задыхался от жары и зноя. Дожди и вовсе покинули эти места, поэтому кондиционеры и вентиляторы работали без перерыва во всех квартирах, магазинах и офисах. Жители города сутками не покидали пляжи, а старики заполняли пироны и поезда, неся на себе огромные сумки и рюкзаки. Все они отправлялись за город в свои деревенские домики, а спустя несколько дней, возвращались в душный город, с под завязку наполненными сумками овощей и ягод.

После сессии Мария и Дмитрий виделись почти каждый день. Они встречались в скверах и парках, гуляли по набережной и один раз сходили в то кафе, где было их первое свидание. Они мало разговаривали во время своих свиданий, ведь не могли оторвать своих губ друг от друга. Дмитрий целовал её шею, её загорелые плечи, а она полностью позволяла распоряжаться собой. Иногда всё же Кошкин старался поднимать тему их отношений и убеждал Марию уйти от мужа, но она только и делала, что отвечала что-то невпопад заученными фразами: «Я не знаю, как мне поступить» или «Ты прав, нужно с ним расстаться». Но в итоге кардинально ничего не изменялось. В конце концов, и Кошкин решил больше не поднимать эту тему, раз Мария так упорно не хочет сама принимать решения. Он подумал, что, возможно, если их отношения зайдут куда дальше, то Мария сама поймёт, что пора сделать свой выбор.

Но время шло, а ничего не менялось. Они всё так же встречались, гуляли и избегали серьёзных тем для разговора. Кошкин даже не думал на неё давить, считая, что любое решение она должна принять сама, но сложившаяся ситуация всё больше и больше начинала его раздражать.

Чувства Марии трудно было передать. Она зациклилась, никогда в своей жизни ей не приходилось так много лгать, а Юрий упорно не хотел находить что-то странное в том, что его жена всё реже бывает дома и всё чаще встречается с какими-то подружками, да коллегами. Порой Марии казалось, что она и сама не против, чтобы случайно где-то попасться, и Юрий сам смог бы всё понять, ведь в таком случае, возможно, эта история разрешилась бы сама собой. Мария и Юрий стали чаще ругаться, хотя казалось, что чаще уже невозможно. Слёзы ручьём текли из её прекрасных и печальных глаз. И лишь в те минуты, когда она видела Дмитрия, ждавшего её на улице, в душу снова возвращалась радость, пусть и лишь на считаные часы.

Так, ещё одним жарким июльским днём город дышал жизнью, золотой диск солнца поднимался над портом, в бухту заходили корабли, а на дорогах машины, стараясь перекричать друг друга, сигналили и гремели своими двигателями. Кошкин ждал Марию всё в том же сквере, на той же спрятанной от чужих глаз лавочке. На нём были надеты тёмно-синие джинсы и белая рубашка. Лоб его был покрыт испариной, солнце жгло нещадно. Где-то совсем рядом были слышны детские голоса, а впереди, в метрах десяти от него, сидела молодая пара и, кажется, они о чём-то спорили, но Кошкин не мог различить слов, которые они говорили, он слышал лишь их неразборчивые голоса. Мария немного задержалась, Кошкин, увидев её, произнёс: «Здравствуй» и поцеловал её сладкие губы. Это очередное их свидание проходило как обычно: они мало разговаривали и много целовались.

Приходи ко мне, – неожиданно произнёс Кошкин.

Зачем? – улыбнулась она.

Я думаю, что ты догадываешься, – ответил он.

Мария сказала, что ей нужно подумать, но, после ещё нескольких поцелуев, ответила, что сможет послезавтра.

А почему не завтра? – спросил Кошкин.

Она ответила, что завтра они с мужем должны ехать на пляж с какими-то их друзьями. Кошкин расстроился, но Мария убедила его в том, что, если завтра она побудет с мужем, то ей проще будет сбежать потом. Дмитрий согласился.

В этот раз им не удалось вдоволь насладиться друг другом, уже через час Марии позвонил муж и разразился криком, что та опять куда-то пропала. Никогда раньше он на подобное так не злился, а потому где-то в глубине души у Марии зародилось волнение, что муж обо всём узнал. Она быстро попрощалась с Кошкиным и вызвала такси.

Какое-то время Дмитрий гулял в одиночестве и вернулся в свою маленькую, пустую квартирку лишь когда на улице начало смеркаться, и дневная жара уступила своё место вечерней духоте. Во дворе дети играли в какие-то свои игры. Их резвые и звонкие голоса врезались в уши Кошкину, смотрящего на них с балкона. Мария написала Кошкину, что всё в порядке и муж ни о чём не догадался. Она не знала, чем было вызвано его такое поведение и попросила завтра ей не писать, так как муж будет всё время рядом и неудобно будет переписываться. Кошкин не возражал. Позже раздался телефонный звонок, это был Витя Дёмин. Договорились завтра встретиться.

Глава 14

Шеин, Дёмин и Кошкин сидели за красным пластмассовым столиком в маленькой пивнушке. В помещении было прохладно, стены выкрашены в кислотно-зелёный цвет, раздражающий глаза, настенные часы показывали половину десятого вечера, на большом плазменном телевизоре шёл футбольный матч. Кроме Кошкина и его друзей в пивнушке сидели двое мужчин. С виду им можно было дать лет сорок, они были одеты в чёрные кожаные куртки, а головы были выбриты почти под ноль. Они пили светлое пиво, закусывали чесночными гренками и смотрели футбол. Играла сборная России со сборной какой-то мелкой европейской страны. Мужики ругали своих футболистов, то и дело перепрыгивая с темы проблем русского футбола на проблемы всей страны в целом. А в дальнем углу пивнушки сидела шумная компания из парней и девушек: сверстники Кошкина, они явно что-то праздновали. Среди них был один главный заводила, немного пухлый, темноволосый парень, одетый в широкие серые джинсы и розовое поло. В целом, внешний вид его был очень нелепым, верхняя челюсть парня почти полностью лишилась зубов, а потому, когда он в очередной раз поднимал свой лошадиный гогот, изо рта его зияла отвратительная чернота. Позже выяснилось, что парня зовут Серёгой, а праздновали они как раз его день рождения. А потому периодически пивнушку оглушал крик пьяной компании: «С днём рождения, Серёга!». Мужикам, смотрящим футбол, шумная компания, вроде, не мешала, а Кошкин с друзьями старались не обращать на них внимание.

Дёмин, Шеин и Кошкин сидели здесь уже около двух часов. Вместе они осушили третий графин пива. Сегодня впервые за долгое время Дёмин был в действительно хорошем настроении. Он много шутил, и даже его издёвки над Эдиком сегодня звучали как-то «по-доброму», а совсем не агрессивно. Кошкин тоже чувствовал себя хорошо. Было приятно наконец-то немного сменить обстановку и посидеть в компании друзей. За последние месяцы единственной его компанией была только Мария, а от этих сериальных интриг тоже можно устать. Как они и договаривались, сегодня Кошкин ей не писал весь день. Только она сама отправила ему вечером короткое сообщение: «Дима, я ни о чём не забыла! Завтра созвонимся». Но он не смог удержаться, чтобы не рассказать про Марию друзьям всё до мельчайших подробностей. О ней ему хотелось разговаривать как можно больше, и он говорил без остановки обо всём, что приключилось с ним за последнее время. Рассказывал, как они встречаются тайком от всей его группы и, главное, от её мужа. Пытался делиться с ними своими переживаниями, о том, правильно ли он поступает или нет. От друзей Кошкин утаил лишь свои истинные чувства к ней, ему казалось, что в мужской компании говорить о любви непозволительно. Дёмин высказал то же самое, что и говорил в прошлый раз в подъезде своего дома. А Шеин лишь взглянул на него равнодушным взглядом и произнёс:

А о чём тут париться? Даёт – бери! А дальше хоть чё делай! Дальше уже не твои проблемы.

Ну, как-то совестно становится, – отвечал Дмитрий.

Совестно? Пусть ей будет совестно или мужу её, раз такой близорукий. А во всём остальном это самое обычное дело. Нашёл из чего трагедию лепить.

Но Кошкина такой ответ не устраивал, и он настоял на продолжении темы.

Что тебе интересно? – говорил Шеин. – Однажды я со своей сестрой и её мужем пошёл на хату к их друзьям. Там была одна женатая пара и ещё один наш кореш, – он сделал глоток пива, – так вот пьём мы, отдыхаем. А жена эта, их друзей, такая жирная, что жуть просто. И где были глаза этого парня, когда он на ней женился, ума не приложу, но она настоящий бегемот. Типа, прям жирная, в курсе? Но дело не в этом! Короче, кончились у нас сигареты! Собрались в магазин, а в квартире остались лишь эта жирная баба и тот кореш их. Мы были в магазине не более десяти-пятнадцати минут, а когда вернулись, они уже успели все свои дела сделать! Вот только одеться не успели. Вернулись как раз тогда, когда парень свои штаны натягивал.

Живут люди, – равнодушно промямлил Дёмин.

Понимаешь, Дима? Десять минут! Так эта кобыла умудрилась забеременеть! И что бы ты думал?

Что?

Этот олень ей всё простил, и живут они дружной семьёй! Он, она и ребёнок от их кореша. И людям даже невдомёк твои эти душевные переживания! Всем и даром не сдалась твоя хвалёная совесть.

Шеин улыбнулся во весь рот и деловито почесал кучерявую бороду.

Я однажды, – продолжал он, – целовался с девкой в баре, у которой парень отошёл в туалет. А когда вернулся, она и глазом не повела!

А ты ему не рассказывай о жизни быдла. Этим животным вообще плевать с кем и когда спариваться. Мартышки и есть мартышки, – сказал Дёмин. – Ко всему прочему, у меня история поинтересней найдётся.

Ой, да хорош, – пытался отмахнуться Кошкин.

Нет! Пускай рассказывает, – закричал Шеин. – Тебе уроком будет, а мне интересно просто.

Кошкин равнодушно махнул рукой и почти шёпотом буркнул: «Валяй».

Короче, – начал Дёмин и посмотрел на Кошкина. – Ты помнишь Олю?

Какую Олю?

Ну, та, которая влюблена в тебя была лет пять тому назад! Как же её фамилия…

Савина? – вставил Шеин.

Точно! Савина! – оживился Дёмин. – Дима, ты когда её в последний раз видел?

Ну, тогда и видел, – ответил он. – Лет пять назад.

Ну, так будет тебе известно, что твой отказ ей послужил почвой к нравственному падению.

В каком смысле?

В том самом. В ту ещё шалаву превратилась. Уж, не знаю есть ли тут твоя вина или нету…

Ближе к делу, – Кошкин запустил пятерню пальцев себе в волосы и сжал их в кулак.

Короче, года три – четыре назад Оля меня на свой день рождения позвала. Был очень странный праздник! Кроме меня там были ещё парней пять и ни одной её подруги. Но самое главное, что там была её мать и её отчим!

Ну, эта история уже интересней моей, – засмеялся Шеин.

Мы забухали с её отчимом, – продолжал Дёмин, не обращая внимание на Шеина. – Сидели на кухне он, я и Толян – пили водку. А в это время! – он прищурил глаза и наклонил голову, как будто собирался рассказать государственную тайну. – Трое пацанов по очереди приходовали эту твою Олю в соседней комнате.

А–а- а, – лицо Кошкина сморщилось, как при виде мёртвой крысы.

Но и это не самое интересное! – продолжил Дёмин, и Шеин разразился неудержимым, истерическим хохотом. – Самое интересное то, что в другой комнате в это же время Валера… Ну вы его знаете… Такой смуглый… Так вот, Валера, в то время, как мы с Толяном пили водку, а Оля принимала гостей… Валера, – он сделал ударение на его имя, – занимался её матерью!

Да ну, чушь! – закричал Кошкин.

Спроси у Толяна, если ещё свидимся с ним! – парировал Дёмин. – Ну, ты прикинь! Отец семейства пьёт с пацанами водку, а в это время в соседних комнатах жарят его жену и приёмную дочь.

И снова неудержимый хохот Шеина. От смеха у него на глазах выступили слёзы и редкими, блестящими каплями потекли по щекам.

Понял мораль, Дима? – спросил он отсмеявшись.

Какая тут ещё мораль?

А такая, что морали нет! – сказал он, едва сдерживая смех. – Всему миру не хрен не упала твоя совесть и твои чувства. Все друг другу изменяют и плюют в душу. И это ещё неизвестно, хорошо или плохо узнать о том, какая твоя жена шлюха!

Полегчало, братан? – заулыбался Дёмин.

Вас послушаешь – так все бабы проститутки, – с какой-то грустью произнёс Кошкин.

А ты как будто вчера родился, – сказал Шеин. – А вообще ты прав, хотя и парни ничуть не лучше. Но общество эволюционирует, и ты думаешь, что кого-то осудят за измену? Да подруги твоей англичанки только порадуются за неё, а она и глазом не поведёт. Или ты думаешь, что она, как Каренина, под поезд бросится? – он замолчал не секунду, затем произнёс. – А что ты против проституток имеешь?

Вот не начинай заново свою песню! – сказал Кошкин.

Пошли курить, чуваки, – закончил разговор Дёмин.

Они вышли на улицу. Был тихий и спокойный вечер, лишь изредка одинокие машины нарушали тишину рёвом своих моторов. Подул тёплый, лёгкий ветерок. В тишине тлели три одиноких уголька сигарет. Шеин, матернувшись, плюнул на грязный асфальт. Молча покурили и вернулись обратно в помещение, там Серёга из соседней компании что-то эмоционально рассказывал своим друзьям. Кажется, это была история, как ему удалось переспать с какой-то подругой. Мужики, смотрящие футбол вдруг оживились и радостно завопили, обнимая друг друга: Россия забила гол. И в этот момент из их разговора пропали проблемы не только нашего футбола, но и у всей страны, по-видимому, они тоже испарились. Подслушав их разговор, Шеин улыбнулся и посмотрел на друзей:

Быдло за страну радуется, – говорил он.

Пускай радуются, – ответил Кошкин.

Я вот вообще не понимаю чувство патриотизма, – гнул свою линию Шеин.

Всё ты понимаешь, – отвечал Кошкин. – Просто в России тяжело быть патриотом и адекватным человеком одновременно.

Естественно, – ответил Шеин. – Ведь это абсолютно противоположные вещи.

Вот как?

Да, – его лицо приняло серьёзный вид. – Да ты и сам знаешь, что патриотизм – это искусственное чувство, подогреваемое властями для собственной выгоды.

Ну, это если смотреть под таким углом, то да.

А ты под каким смотришь? – сказал молчавший до этого Дёмин. – Лично я считаю, что еврей прав.

Ты сам посуди, – говорил Шеин, смотря Кошкину прямо в глаза. – В чувстве патриотизма логики нет. Ты считаешь, что твоя страна лучше других только потому, что ты здесь родился! Тебе не кажется, что это немного тупо и лицемерно? Ко всему прочему, ты сам задумывался, что именно ты любишь? Любишь свои родные захарканные подъезды? Любимое быдло в спортивках на лавочках? Мусоров, которые посадят тебя за лайк в соцсетях? Или тех, кто стуканёт на тебя им? Ты любишь непонятно что. И ходишь гордый, что родился русским, как последний идиот. Только человек, который в своей жизни не смог добиться ничего стоящего, будет гордиться заслугами своей страны, как своими собственными. В любой ситуации такие неудачники вспоминают красный флаг над Рейхстагом и Гагарина, забывая, что это не они ставили флаг, и не они летали в космос. И, главное, как, скажи мне, можно гордиться тем, что ты русский, если это всего лишь случайность?

Шеин замолчал. Он расстегнул две верхние пуговицы на своей бежевой клетчатой рубашке, и под ней показалась зелёная футболка. Его лицо покраснело, а лоб полностью покрывала испарина. Он посмотрел на Кошкина самодовольным лицом, ожидая ответа, но вместо него заговорил Дёмин:

Любить рашку может только идиот, – спокойно проговорил он. – Вон смотри на всех этих ребят, – его глаза скользнули по всей пивнушке, – вот такое быдло, живущее в дерьме, обожает своё дерьмо. И не дай бог, ты скажешь что-то плохое про это! Вон подойди к тем двум мужикам и скажи им: «Мне не нравится жить в России». Через пару секунд тебе выбьют зубы с криком: «За Родину».

Ага, – перебил Шеин. – Люби Россию, урод!

Русские необычайно мерзкие люди с комплексами Наполеона, – продолжил Дёмин. – Всё они смотрят на себя, как на великую империю, которой уже больше двадцати лет нету. Всё они плачут, что гадкие американцы им палки в колёса вставляют. И кричат, как им плевать на эту Америку, как они независимы от них, но с вожделением ловят каждый комментарий американцев про Россию в интернете. Даже, чёрт, по телевизору показывают, что там американцы про нас пишут. Страна маленьких пьяных девочек.

Вы слишком пессимистично на это смотрите. На мой взгляд, тут, как и везде, нужно найти золотую середину… – начал было Кошкин.

У нас в стране нет золотой середины, – перебил его Шеин.

Дай сказать, – огрызнулся Кошкин. – Главное соблюдать гармонию. Можно просто любить свою страну и, например, также хорошо относиться к другим странам. Патриотизм – это так же желание сделать страну лучше.

Ты живёшь в Мордоре, придурок, – опять перебил Шеин. – Ты Мордор лучше сделать решил? На твоё несчастье, ты вырос не орком, так что лучше помалкивай. В России двадцать первого века не очень жалуют наличие ума. В России патриотизм – это синоним ненависти к Америке, Европе и всем другим, кому больше нас посчастливилось родиться в нормальных странах.

Я не говорю, как оно есть сейчас! Я говорю, как оно должно быть, –говорил Кошкин.

Я, Дима, понял, что ты хочешь сказать, – вмешался Дёмин. – Но такое слишком сложно для таких умов, как, например, вот эти, – он снова указал на шумную компанию.

Хотите, я вам в двух словах объясню, что такое патриотизм в России? – спросил Шеин.

Друзья сначала молчали, затем Кошкин махнул рукой.

Патриотизм в России – это ненависть ко всем другим странам и их жителям. Во всех отношениях люди из других стран просто чушки и ничтожества по сравнению с нашим великим русским быдлом. Патриотизм в России – это преданность режиму, в частности, преданность к конкретному человеку, стоящему у власти. Ты можешь хоть обожествлять свою Родину, но если ты сказал что-то против власти, то прости – ты предатель. Патриотизм в России – это, как сказал Витя, любить дерьмо, в котором ты живёшь. Если кто-то критикует страну и предлагает постараться что-то изменить в лучшую сторону, то это такой же предатель, – Шеин сделал небольшую паузу, чтобы выпить пива, затем продолжил. Кошкин и Дёмин молча смотрели на него. – Если ты видишь проблемы страны и говоришь о них, если хочешь, чтобы страна стала лучше, если считаешь, что наша власть только ворует и больше ничего не делает, то в России ты, Дима, не патриот. В России ты либеральная мразь. Патриот в России – это кричать: «Крым наш», это кричать: «Сорок пятый год – можем повторить». Короче говоря, патриотизм – это самая глупая вещь, которую можно было выдумать. Это чувство присуще лишь идиотам, и подогревается с помощью пропаганды по телевизору. Посмотрите на украинцев! В России смеются и злятся, как «тупые хохлы» нас ненавидят и винят Россию во всех своих бедах. Да, хохлы те ещё идиоты, но мы, русские, ничем от них не отличаемся! Мы такие же бараны, винящие во всех своих проблемах жидов и американцев.

Кошкин молчал, не зная, что ответить. В помещении стало невыносимо жарко и шумно. Разум мутнел из-за выпитого алкоголя, Дмитрия тянуло спать.

Ты прав, Эдик, – наконец ответил он. – Но так не должно быть. Я понял, что часто нет плохих идей, есть только плохие люди. У человека есть врождённый талант – способность портить любую хорошую идею или учение. Патриотизм в России именно такой, каким ты его показал, но повторюсь, так быть не должно! Я не знаю, специально или нет, но нам навязывают идею, что любовь к своей стране строится на ненависти к другим. Но разве может любовь рождаться из ненависти? Патриотизм – это именно не любить захарканный подъезд, а прибраться в нём и сделать его чистым и красивым.

Вот только у нас, если ты заикнёшься, что подъезд грязный и в нём нужно прибраться, то тебя обвинят в заговоре и скажут, что ты работаешь на Америку, раз не любишь харчки в своём родном подъезде, – сказал Шеин.

Это так, но лишь от того, что люди у нас живут шаблонами: либо белое, либо чёрное. Но нужно уметь находить компромиссы. Нужно понимать, что если вечно оглядываться на прошлые заслуги, то невозможно будет добиться новых. Ну а обожествлять человека, сидящего у власти – это вообще занятие опасное, тут даже примеры из истории приводить не надо.

Дмитрий хотел ещё что-то добавить, но его прервали. К ним за стол неожиданно сел тот самый Серёга из шумной компании по соседству. Он окинул друзей своим пьяным, косым взглядом. Его розовое поло было мокрое от пота, на лоб свисали чёрные, неряшливо растрёпанные волосы. Он широко улыбнулся своим беззубым ртом и выдал короткий смешок. Продолжая сидеть в полной тишине, он начал тарабанить пальцами рук по столу.

Чего хотел? – раздражённо спросил Дёмин.

Серёга снова издал свой короткий смешок, и молчал ещё несколько секунд, затем, наконец-то, произнёс:

Пацаны, сиги есть?

А у вашей компании все вышли? – посмотрел на него Дёмин.

Представляешь, братан, кончились! – ехидно проговорил Серёга. – Мы подумали, может у вас пачка найдётся, а то людей много – всем курить хочется.

Кошкин и Шеин переглянулись. Этот разговор добром кончиться не мог. Дмитрий скользнул взглядом по пивнушке. Отвлечённые разговором, они и не заметили, как те двое мужиков ушли, досмотрев футбол. Компания Серёги явно выросла, Кошкин насчитал десять человек, но из них было четыре девушки.

Пачки не наберётся, братан, – ответил Дёмин. – Но тебя угостить можем, – он запустил руку в карман, вытащил пачку, затем достал одну сигарету и протянул Серёге. – Тут в двадцати метрах от нас магазин есть, там можете купить сигарет.

Снова ехидный смешок и беззубая улыбка. Из-за отсутствия зубов, Серёга шепелявил, что сильно подрывало его желание казаться грозным в глазах своих оппонентов. Он протянул руку, широкая ладонь выхватила белоснежную сигарету из пальцев Дёмина. Глаза его сияли свинцом, а лицо побагровело и стало чётче видно редкие веснушки по обеим сторонам его широкого носа.

Короче, друзей моих обидеть решил? – сказал он. – Сигареты пожалел для них?

Друзей твоих никто не обижал… – начал было Кошкин.

Так, – перебил его Серёга и указал на Дёмина. – Я с ним разговариваю.

На лице у Шейна мелькнула улыбка.

Так чё? – продолжил он. – Тебе жалко для моих пацанов сигарет? Ты чё-то к нам без уважения как-то.

Братан, – сквозь зубы процедил Дёмин. – Да мне ваще похеру на твоих пацанов.

Слышь? – взорвался Серёга. – Ты чё базаришь так? В себя поверил? Может, мы выйдем на улицу побазарим?

Тебе на месте не сидится или крутым себя чувствуешь, когда рядом друзей много? – сказал Дёмин и глаз его задёргался. Кошкин знал, что это недобрый знак – Дёмин теряет самообладание.

А чё мне друзья? Чё мне друзья? – завёлся Серёга. – Они просто рядом постоят, а разбираться мы будем! Или зассал?

Дмитрий оглядел пивнушку и понял, что все взгляды направлены на них.

Я думаю, что это ты ссыкло, братан, – закричал Дёмин. – При корешах закукарекал! Был бы ты тут один, обоссался бы к нам подойти.

Ты так заговорил, да? – закричал Серёга, брызжа слюной. – Ну, я тебя на улице жду, мразь! За свой базар будешь на коленях прощение просить!

Он демонстративно встал из-за стола и направился к компании своих друзей. Что-то говорил им, иногда поворачиваясь в сторону Дёмина. Затем, сделав большой глоток тёмного пива, он и его компания направились на улицу. Одна из девушек в чём-то убеждала Серёгу, называя его «психом» и «идиотом».

Вить, у тебя нож с собой? – спросил Кошкин.

Конечно! Я без него на улицу не выхожу.

Думаю, нам пора, – сказал Шеин.

Они допили остатки пива и засобирались в сторону выхода. Эдик Шеин выходил первым, город уже окутала тьма ночи. Сама пивнушка находилась в весьма неприглядном месте, на цокольном этаже грязно-розовой пятиэтажки. Выход из неё располагался со стороны двора, а потому ночью это место освещалось лишь парой тусклых фонарей и светом из окон дома. На асфальте валялись раздавленные пивные банки и осколки бутылки из под дешёвой водки. Рядом с входом стояла урна для окурков, но, как и положено, все окурки лежали вокруг урны, а не в ней. Трое друзей покинули здание, взору их открывалась картина: Серёга силился перед своей компанией, травил плоские шутки, отвечая самому себе короткими смешками. Кошкин почувствовал, как страх заполняет его тело, сердце стало биться чаще. Он закурил, Шеин тоже достал сигарету.

А говорите, сигарет нет, фраеры! – закричал Серёга, заметив их.

Вот же развёл шумиху, – прошептал Кошкин.

Серёга подошёл к Дёмину и заглянул ему прямо в глаза, он искал в них страх. Но Дёмин уже достаточно выпил, и безумие его не давало место страху. Так они смотрели в глаза друг другу несколько секунд, пока вдруг Серёга не загоготал лошадиным смехом, оголяя свою полупустую челюсть:

У бедняжки глаза от страха дёргаются! – смеялся он, отворачиваясь от Дёмина и тыча на него пальцем. Затем отошёл на пять шагов и снова повернулся в сторону Вити, – Не ссы, пацан, извинишься, и я тебя отпущу!

Серёжа, давай заканчивай, – крикнула та девушка, что спорила с ним в помещении.

Закончим, когда эта мразь извинится за свой базар! – заверещал Серёга. Шепелявость и покрасневшее лицо придавало ему вид капризного ребёнка.

Стой, мужик, какой базар? Ты сам к нам подошёл… – затараторил Шеин.

Слышь, быдло! Извинений ты не дождёшься! – неожиданно крикнул Дёмин.

Сначала Серёга потерялся, он думал, что Дёмин слишком напуган, чтобы крикнуть ему такое. Затем оскалился беззубой пастью, и, закричав какие-то неразборчивые маты, как озлобленный медведь, бросился на Дёмина. Тот смог увернуться от первых двух ударов, но третий достиг своей цели. Серёга от всей души врезал Дёмину в челюсть и, пока тот не смог опомниться, дважды врезал ему по лицу. Один из ударов пришёлся ему прямо в нос, Дёмин рухнулся на землю. Губы его взбухли, нижняя была разбита. Из носа тоненьким ручейком бежала алая кровь, он чувствовал солёный привкус во рту. Всё это произошло за считанные секунды так, что ни Кошкин, ни Шеин не успели на это даже среагировать, как Дёмин уже лежал спиной на грязном асфальте. Серёге этого было недостаточно, в глазах светилось что-то бесноватое, он ходил из стороны в сторону, выкрикивая маты и требования извиниться. Кошкин подбежал к Дёмину и стал помогать тому встать, как вдруг Серёга закричал: «А ну упал, сука!», и снова бросился в бой. Кошкин преградил собой Дёмина, но Серёга закричал друзьям, чтобы те держали его и Шеина. Двое схватили Диму и отволокли от Дёмина, Шеину врезали в челюсть и толкнули в противоположную сторону. Раздался девичий визг. Дверь пивнушки приоткрылась, показалось лицо владельца. Маленький, пухлый в талии грузин сверкнул чёрными глазами на происходящее, шмыгнул большим горбатым носом и поспешил скрыться от беды подальше обратно за дверь.

Парни, ваш друг не прав, дайте мы заберём своего человека и разойдёмся… – говорил Кошкин тем двум, что оттащили его от Дёмина.

Сами разберутся, не лезь, – отвечал длинный, худой парень с белобрысыми кудрями на голове.

Но сам Дёмин не собирался сдаваться. Пока Шеина и Кошкина оттаскивали в сторону, он смог подняться и даже несколько раз с силой врезал Серёге. Два удара легли в корпус тела, и один нашёл его левый глаз. Серёга закрыл лицо руками, затем снова выкрикнув беспорядочные маты, бросился на своего соперника. Он бил его нещадно, на лице застыла ужасающая гримаса, длинные волосы взъерошились, и чёлка падала ему на глаза. Дёмин закрывал лицо руками, старался контратаковать, но противник был гораздо сильнее его, и бой, как казалось, будет неизбежно проигран.

Звуки ударов, крики, маты, девчачьи голоса заполнили мирно спящую улицу. Из окон высовывались люди, разбуженные пьяной потасовкой. Старушечьи голоса грозились вызвать милицию, мужские просто требовали всем заткнуться и разойтись. Не понятно было, сколько уже длился бой. Наверное, не более пяти минут, но всем, кто был замешан, казалось, что время остановилось и не движется с места. Кошкин пытался убедить тех, кто его держал, чтобы они помогли ему закончить эту бессмысленную драку, но его не хотели слушать, отвечая лишь: «не вмешивайся» или «не твоё дело». В это время Дёмин терял последние силы, лицо его было залито кровью так, что под ней не видно было глаз. Рот был полуоткрыт, туда затекали тонкие струйки крови, обе губы разбиты. Удар! И Дёмин беззащитно трусит назад. Удар, ещё удар! Что-то хрустнуло, он почувствовал режущую боль, которую ни с чем не спутать – Дёмину выбили зуб или несколько зубов, он не мог разобрать. Рот залила кровь, он больше ничего не чувствовал, кроме солёно-горького привкуса. Попытался собраться и атаковал оппонента, первый удар пришёлся куда-то в область головы, но второй не достиг цели. Серёга ловко увернулся от бесполезных попыток Дёмина ещё что-то изменить в этом сражении и нанёс несколько сокрушительных ударов в ответ. Дёмин упал на землю в очередной раз, но теперь не нашёл в себе силы подняться. Он лежал на холодном асфальте, чувствуя спиной каждый камешек. Его лица коснулся прохладный ветерок, освежая горячую кожу. Стало трудно дышать, он сплюнул в сторону сгустки слюны и крови. На опухших глазах выступили слёзы, невидимые из-за красной пелены, покрывающей лицо. Серёга словно обезумел, не испытывая ни жалости, ни сочувствия, он как лев гордо расхаживал над беспомощным телом Вити Дёмина и кричал не своим, истеричным голосом: «Извиняйся, тварь! Извиняйся, сука!». Было такое ощущение, что он и сам уже давно забыл, что именно плохого ему сделал этот окровавленный бедолага, лежавший на асфальте. У Дёмина был жуткий вид: если бы не частое дыхание и периодические сухие всхлипывания, то можно было подумать, что на земле лежит изуродованный труп. Кошкин пытался достучаться до парней, что его держали и слышал, как где-то рядом о чём-то неразборчиво тараторит Эдик Шеин. Слышал шепелявые слова Серёги, тот продолжал ходить из стороны в сторону, иногда сплёвывал кровавые слюни через щель, образовавшуюся за неимением зубов. Дёмин одним из своих ударов смог разбить ему губу.