Каждый новый день – правда

Ясно, – сказал он почти шёпотом.

Что? – добивала она его. – Садитесь, будем разговаривать. Или вы больше не хотите со мной разговаривать?

Он пытался собрать свои мысли.

Вы правы, Мария Антоновна, – сказал он наконец. – Не хочу. Увидимся в другой раз.

Отлично, – сказала она раздражённо.

Кошкин мешкал. Затем обошёл парту и направился в сторону выхода. Мария изменилась в лице. Маска раздражения спала, и на место неё явилось отчаяние. Он уходит! Она опустила стеклянные глаза, теперь за пышными ресницами их и вовсе невозможно было разглядеть.

И вдруг он остановился.

Мария Антоновна, – Кошкин повернулся к ней, на лице не было и следа оскорбления. Он улыбался, как будто они уже несколько часов весело проводят время. – Гляньте на улицу! Какая хорошая погода! Почти лето! Пойдёмте гулять!

Гулять? – удивилась она.

Конечно! Зачем нам тут сидеть? – продолжал он. – Ну, так пойдём?

Мария не знала, как ей быть. Она не может с ним пойти, ведь это неправильно, но не может же она ему отказать, ведь тогда он точно уйдёт. И быть может, больше никогда не захочет с ней видеться. Отчаяние сдавило ей горло. Сама не понимая этого, она сделала ещё один робкий шаг на другую сторону по шаткому мосту.

Давайте… – тихо прошептала она. – А куда мы пойдём гулять?

А какая разница? Пойдёмте, кофе выпьем! Я знаю, тут недалеко делают хороший кофе!

Мне только на кафедру зайти нужно, – она посмотрела ему в глаза. – Хорошо, Дима?

А что там?

Зонтик нужно забрать.

Зонтик? Вы погоду видели? Там же пекло настоящее! – смеялся Кошкин.

На вечер обещали дождь, – не отступала она. – Вы же знаете нашу погоду.

Всё, что вы пожелаете, Мария Антоновна.

Они вышли из учебного корпуса. Погода действительно была странная. Яркое солнце сочеталось с предательски холодным ветром. Небо было чистое, однако его синеву вот-вот грозились испортить серо-чёрные тучи, шедшие с востока. Дмитрий и Мария шли по тротуару вдоль дороги. Цоканье её каблуков эхом раздавалось по полупустой улице. Кошкин запустил обе руки в карманы кофты и пытался всеми силами скрыть смущение. Но он был необычайно рад. Значит, ничего ещё не закончилось!

Стесняясь друг друга, они минули железнодорожный вокзал и направились к центру города.

Вы очень маленькая, Мария Антоновна, – сказал он.

Что? – засмущалась она.

Вы очень маленькая, – улыбнулся он. – Серьёзно! Вы сейчас на каблуках, а всё равно на полголовы меня ниже.

Ну, теперь вы всё время будете хвастаться, что выше меня, – она робко улыбнулась.

Не волнуйтесь, – сказал он почти серьёзно. – Я и раньше видел, какая вы маленькая. Ещё тогда, когда на вашу пару опоздал. Но ведь я не хвастался.

Мария улыбнулась, глядя ему в глаза:

Ну, слава богу! – сказала она, – Вам, наверное, не нравится, что я такая маленькая?

Это ещё почему? – удивился он. – Мне нравятся маленькие девушки! Вот такие маленькие, как вы, Мария Антоновна.

Это хорошо, – улыбнулась она.

Они вышли к центру города и шли мимо низких старинных домов. Кошкин любил эту часть города. Это место не было похоже на те трущобы, где он с самого детства обитал со своими друзьями. В глубине души Кошкин радовался, что теперь живёт далеко от той улицы, где вырос. Ведь такие места затягивают, и если не выберешься оттуда как можно раньше, то, возможно, останешься там навсегда. Большинство его старых знакомых либо снаркоманилось, либо сидят в тюрьме, либо сошли с ума. А он в какой-то момент просто прыгнул в автобус и умчался оттуда в другую жизнь. И лишь изредка возвращался в родимые края, чтобы снова взглянуть на своё прошлое.

Молодые люди! Прошу меня великодушно извинить, но не найдётся ли у вас сигаретки для ветерана чеченской войны? – хриплый и пропитый голос принадлежал высокому и смуглому человеку. На нём был потёртый старый пиджак и нелепые широкие брюки, цвет обуви было невозможно разобрать из-за грязи, комками свисающей с носков туфель. Лицо было испачкано в чём-то чёрном, а на щеке зиял огромный, мерзкий шрам.

Да… конечно, – растеряно сказал Кошкин и полез в карман за пачкой сигарет.

Спасибо, молодые люди. Я вам премного благодарен! А зажигалки у вас не найдётся? – его язык заплетался, а изо рта сильно несло перегаром.

Да, держите, – Кошкин раздражённо протянул сигарету и прозрачно-зелёную зажигалку.

Вот спасибо! – протянул человек, с наслаждением затягиваясь горьким дымом. – Я извиняюсь, что отвлёк вас…

Ничего страшного, – перебила его Мария.

Я обычно так к людям не подхожу, просто сами понимаете! Вышел на улицу, хлоп-хлоп по карманам, а ни огня, ни папироски…

Рады были помочь, – ответил Кошкин, и хотел было идти, но высокий человек продолжал говорить

А вы сами понимаете, такая жизнь, как тут не закуришь? Верно, говорю, парень?

Верно.

В армии служил?

Нет! Всего доброго.

Они почти бегом минули надоедливого человека и направились к невысокому кирпичному зданию в метрах пятнадцати от них. Мария неуклюже бежала на каблуках. Внезапно ей стало так хорошо рядом с ним. Её больше не смущала его компания, и хотелось, чтобы эта небольшая прогулка продолжалась как можно дольше. Спроси он её сейчас, и она бы, ни секунды не мешкая, согласилась идти и в кафе, и куда он только захочет.

Дима, вы умеете развлекать девушку, – смеялась она.

Я не виноват, Мария Антоновна! – оправдывался он. – Сами понимаете, он вышел на улицу и хлоп-хлоп по карманам, а ни огня, ни папироски.

Ну да! – продолжала смеяться она. – А вы сами понимаете, такая жизнь, как тут не закуришь?

Верно говорите, – Кошкин посмотрел в её голубые глаза.

В армии служили хоть? – сказала она и до ушей Дмитрия донеслись звонкие нотки её волшебного смеха.

Они зашли в кирпичное здание. Справа от входа находился кофейный бар. Мария и Дмитрий взяли себе по стаканчику капучино и какое-то время стояли у бара, шумно обсуждая встречу с этим нелепым человеком. Затем решили выйти на улицу.

Главное, если видим человека в пиджаке, собирающегося рассказать нам о тяжёлой жизни, сразу бежим! – сказала Мария.

Вам на каблуках будет ужасно неудобно, но мы попробуем!

Они вышли на улицу, и внезапный порыв ветра выбил кофейный стаканчик из рук Кошкина, всё оставшееся кофе выплеснулось на его чёрную кофту. Мария снова рассмеялась.

Дима, нам всё-таки следовало оставаться в кабинете!

Просто надо было соглашаться идти со мной в кафе, – смеясь, ответил Кошкин.

Солнечная погода сошла на нет. Сначала небо полностью затянули серые тучи, а после и вовсе полил настоящий ливень. Люди ускорили шаг, стараясь быстрее спрятаться от дождя. Мария дала Кошкину зонтик, и они пошли дальше, прижавшись друг к другу. Дмитрий чувствовал её нежную руку, совсем рядом со своей. Их лица, их глаза, их губы были так близко друг к другу.

Они оставили центр города позади и шли по почти пустым улицам в сторону Покровского парка. Несмотря на все старания Кошкина, Мария почти вся промокла под дождём. Он посмотрел на неё. Тушь потекла, и от того её глаза казались больше и темнее.

Боже, я, наверное, похожа сейчас на панду! – сказала она.

Вы самая красивая панда, которую мне довелось встречать! – засмеялся Кошкин.

Они остановились.

Туда нам нельзя! – сказала она робко.

Почему?

Там мой дом… – продолжала она тихо. – А значит, где-то может быть и муж…

Ах, муж… – прошептал Кошкин. – Давайте обойдём и расстанемся у парка.

Хорошо, – ответила Мария.

Они пошли в обход. Мария обеспокоенно вертела головой взад и вперёд, выискивая угрозы отовсюду. Кошкин старался изображать внешнее спокойствие.

Зря вы в кафе не согласились идти, – сказал он.

Вы меня очень сильно удивили, Дима, – ответила она. – Заранее предупредили бы, и я бы подумала.

Так подумайте сейчас! – воскликнул Кошкин. – Я вас зову в кафе. Давайте через неделю!

Ну, неделю я думать буду! – сказала Мария. – А почему вы хотите со мной пойти в кафе? – задавала она глупые вопросы, ответы на которые и так давно уже знала.

Просто так. Нам весело вместе! И почему бы не провести хорошо время?

Вы же знаете, что у меня есть муж, Дима? – посмотрела она на него.

Конечно, знаю, – улыбнулся он. – Мы сейчас от него прячемся.

И чего же вы добиваетесь?

Того, чего вы мне позволяете добиваться!

Что?

Вы и сами знаете. И вообще, будь я, например, женат, то я… – он замолчал, понимая, что может сболтнуть лишнего.

Что бы вы? – спросила она. – Что было бы, если бы вы были женаты?

Ничего, – отмахнулся Кошкин. – Вылетело из головы! – он засмущался. «Будь я женат, то я бы никогда не стал с вами так общаться», – вертелось у него в голове.

Скажите мне! Или я обижусь на вас!

Вот пойдёте со мной в кафе, и я вам всё расскажу!

Ну конечно! Решили меня любопытством взять!

Так вы пойдёте?

У меня есть неделя, чтобы подумать! – ответила Мария.

Они дошли до Покровского парка, где обычно прощались, когда Кошкин провожал её до дома. Мария стояла напротив него, прячась под зонтом от холодных капель весеннего дождя. Кошкин чувствовал холод её промокшей одежды и смотрел ей прямо в глаза. И снова их губы так близки друг к другу.

Мария Антоновна, у вас такие длинные ресницы! – сказал Кошкин. – А я раньше и не замечал, пока вас вблизи не рассмотрел!

«Целуй её», – вертелось у него в голове…

До свидания, Дима, – сказала она полушёпотом и опустила глаза.

До свидания, Мария Антоновна.

***

Она ушла. Кошкин остался один, на пустой улице, весь промокший под дождём. Мимо проезжали редкие машины, поливая тротуары водопадом из луж. Кошкин хотел закурить, но все сигареты промокли в кармане его старых джинс. Дмитрий одиноко побрёл к автобусной остановке.

Глава 11

Дни недели медленно сменяли друг друга. Дмитрий и Мария стали видеться реже: не считая занятий, они смогли лишь пару часов провести вместе в среду, а так же Кошкин дважды провожал её до дома. В их отношениях наступило продолжительное затишье. Они неуставали играть свои приевшиеся роли, хоть и понимали, что уже давно раскусили друг друга. Забавно было Дмитрию ловить взгляд Марии. Эти глаза говорили гораздо больше, чем слова, которые она произносила. Они существовали отдельно от своих робких хозяев, в их отношениях уже давно исчезли все пределы. Их взгляды не просто пересекли черту, но уже обожали, уже любили и сжимали в объятиях друг друга. Пока их губы говорили кучу лишних, ненужных и смешных слов, их глаза утопали в страстном поцелуе.

Закончились рабочие дни. С тех пор как Кошкин встретил Марию в тот день на набережной, он возненавидел выходные. Серые и безынтересные, они казались ему необычайно тоскливыми без её голоса и смеха. Бывало, что он сутками не выходил из дома, оставаясь в четырёх стенах один на один со своим одиночеством. Его больше не привлекали шумные компании, и не было дело до друзей с их бесконечным пойлом и отравой.

Серые тучи прятали солнце, пуская слёзы на мокрый асфальт. Сегодня он поехал к отцу. Автобус был почти пустой, Кошкин сел за последнее сидение и лбом уткнулся в холодное, запотевшее окно. Через три сидения от него спал бомж, пуская слюни на свою седую, а у губ жёлтую от никотина бороду. Пахло водкой и потом. Впереди, рядом с сидением водителя стояли две школьницы младших классов, их волосы, заплетённые в косички, насквозь промокли и тряпкой падали на разноцветные портфели. Мимо, по дороге, проплывали промокшие иномарки, счастливые люди улыбались грустному городу с ярких рекламных баннеров, радуясь покупке нового телевизора или компьютера. На поверхность выбирались дождевые черви, их мерзкие розово-коричневые тельца заполонили собой все тротуары и дороги – сегодня был их по-настоящему счастливый день. Кошкин заснул. Он видел Марию, стоящей так же рядом, как и в тот дождливый день, когда они прятались под маленьким зонтиком в тщетной надежде остаться сухими. Она была так близко, он чувствовал её холодные руки на своём теле и испытывал то волнение, какое испытывают перед первым поцелуем любимой девушки. Но поцелуя не было, он испугался этой близости.

Дмитрий вышел из автобуса на нужной остановке. Промокшие лавочки, звонок домофона, затем грязный подъезд и ключ, вставленный в железную дверь. В квартире отца не было света. Кошкин аккуратно прошёл на кухню. Алексей Алексеевич мирно спал, облокотившись на стол и уткнувшись носом в грязную скатерть. На столе стояла тарелка с недоеденным салатом из огурцов и помидоров. По помидорам важно расхаживала здоровенная грязная муха. Она хитро потирала передние лапки, периодически перелетая с помидоров на огурцы. Рядом с салатом стояла недопитая бутылка водки, на наклейке которой величаво красовалась царская корона, и расписные буквы гласили: «Русский выбор». Алексей Алексеевич храпел, вдыхая воздух и выдыхая перегар в пожелтевшую скатерть. Его грязная футболка была мокрая от пота. Дмитрий подошёл к нему и попытался взять под руки, чтобы донести до спальни.

А? Кто? Дима? – Алексей Алексеевич испуганно поднял взгляд на сына.

Пойдём, пап, в комнату…

Алексей Алексеевич облокотился на плечо сына и неуклюже побрёл в спальню. Они подошли к дивану, Кошкин отпустил отца, тот рухнул навзничь и больше не шевелился.

Там… на кухне… можешь, если хочешь, конечно… салатик поесть, если хочешь, – бормотал он.

Кошкин вернулся на кухню и сел на холодную табуретку. Так он сидел неподвижно несколько минут в пустой и тёмной кухне. В раковине капли с шумом падали из сломанного крана на грязные тарелки, было слышно, как на часах бежит секундная стрелка, слышно жужжание жирной чёрной мухи над столом, слышен храп Алексея Алексеевича в спальне. Кошкин разглядел на полу прозрачную стопку своего отца, краешек был разбит. Дмитрий поднял её и вымыл в раковине, затем налил до середины прозрачной водки и выпил залпом, не закусывая. Водка обожгла горло, а затем тепло разошлось по всему телу. Лицо его скривилось от горечи. Кошкин вышел в коридор и отыскал отцовские брюки. Он порылся в карманах и достал пятитысячную купюру, затем положил её в свой карман, оделся, обулся и покинул несчастную квартиру.

***

На другой стороне бордовой двери он услышал какие-то движения. Затем раздался звон ключей и звук отпирающегося дверного замка. Дверь открылась, и показалось уставшее лицо Дёмина.

Ща выйду, – произнёс он будничным хриплым голосом.

Минуту спустя они сидели на холодной лестнице подъезда. Дёмин выглядел скверно; на нём была надета старая кофта с капюшоном, синие шорты и резиновые сланцы на голые ноги. Глаза всё время были наполовину закрыты так, что Кошкин с трудом мог понять, куда направлен его взгляд; он подстриг голову почти под ноль; щёки его немного распухли. Весь этаж поглотил табачный дым. Дёмин курил медленно, периодически сплёвывая горькие слюни себе под ноги так, что под ним образовалась небольшая, густая лужица.

Давно тебя не видел, – говорил он.

Учёба, дела, – отмахнулся Кошкин. – А ты чем всё время занимаешься?

Познаю себя, – коротко ответил он.

И как успехи?

Пытаюсь освоить осознанные сновидения. Так, я смогу держать свой разум под контролем круглые сутки.

А может, твоему разуму необходим отдых?

Ты не понимаешь, Дима. Я открываю для себя новый мир. Мир внутри самого себя! Ведь что ты знаешь о себе самом?

То же самое, что и все остальные…

А ты уверен? Ты уверен, что смотришь на мир такими же глазами, как я? Или все остальные люди в твоей жизни? Существует ли вообще твоя жизнь?

Кошкин удивился порыву Дёмина. Разговоры с ним и раньше были необычные, но сегодня он был странным даже для Вити Дёмина.

Значит, ты ударился в философию.

Мне просто стало интересно, что такое сон! Может быть, это вовсе не время для отдыха твоего разума? Может это переходное состояние?

Переходное состояние?

Кошкин заглянул в глаза друга. Он смотрел вперёд, будто Кошкина и вовсе не было рядом. Дёмин замолчал на несколько секунд, но затем, наконец, ответил Дмитрию:

Да, переходное состояние! А что, если ты каждый день проживаешь разные жизни? Ну, вот сегодня ты Дима Кошкин, а завтра какой-нибудь китайский рабочий, а послезавтра ты – это я!

Ага, похоже на бред.

Может и бред, но ты всё равно об этом не узнаешь. Ты будешь жить и приобретать воспоминания людей, в которых переселяешься. Ты будешь даже помнить этот разговор! Но каждый раз, когда тебе захочется спать – это сигнал к тому, что ты задержался в этой жизни!

Дёмин взглянул на Дмитрия. Кошкин был предельно серьёзен, но Дёмин неожиданно улыбнулся и произнёс:

Да ладно тебе, не грузись. Это я так шучу!

В последнее время я явно не хочу расставаться с жизнью Димы Кошкина.

Почему? – Дёмин изобразил удивление.

Как-то не спиться в последнее время.

Опять пытаешься разглядеть силуэты в темноте?

Пытаюсь. Их какое-то время не было, а последние две ночи опять вернулись.

– И как успехи? Не нашёл призраков? – Дёмин криво улыбнулся.

Нет, – коротко ответил Кошкин.

Может потому что их силуэты слишком яркие?

Тогда бы я их точно заметил.

Ты бы не заметил. Они должны быть тёмными, чтобы их можно было распознать. Ведь приглядись к темноте сегодня. Она же не тёмная!

Как же не тёмная? А какая она, по-твоему? – недоумевал Кошкин.

Темнота – она светлая, почти белая! Ты приглядись к темноте, сегодня в своей квартире. И ты сам поймёшь, что она вовсе не чёрная, а вся покрыта белыми точками. Поэтому ты и не видишь силуэтов, может они слишком белые? Или они действительно чёрные, но тогда им ничего не остаётся, кроме как прятаться в самом тёмном углу твоей квартиры. Так что если хочешь на них посмотреть, загляни в самый тёмный угол!

Кошкину стало не по себе от всех этих разговоров. Он уже понимал, что сегодня так просто уснуть не получится. Дмитрий решил как можно скорее, сменить тему.

Эдик говорит, ты из дома не выходишь.

Не выхожу, – его веки чуть открылись, и Кошкин смог заглянуть ему в глаза.

Почему? Нравится сидеть в четырёх стенах?

Ты даже не представляешь насколько, – он произнёс это так тихо и обречённо. – Я больше не хочу иметь ничего общего с этим миром.

А как же твоя свобода? Неужели, заперев себя в клетке, ты сможешь её обрести?

Свобода? – прошептал он. – Я знаю, где её найти, Дима.

Что? – Кошкин посмотрел на друга.

Да, – ответил он. – Она внутри меня. Сидит, притаившись, всё это время. Я понял, где её искать, после того как понял что она такое.

И что же такое свобода?

Дёмин оживился, будто всё это время только и ждал этого вопроса. Он сладко затянулся сигаретным дымом и заговорил:

Мы имеем право выбирать то, чего хотим. Всё настолько просто, что люди отказываются в это верить. Понимаешь, из-за того, что люди не верят в свою свободу, боятся её и не знают, что им с ней делать, они просто теряют её. Меняют на какую-нибудь внешнюю атрибутику. Утопают в саморекламе в социальных сетях. Отдают себя в рабство вещам. Получают образование, работают круглыми сутками, не видя покоя и сна. «Всё это мне необходимо», – говорят они. Мне нужна работа, чтобы купить машину, чтобы ездить на работу и зарабатывать больше денег, ведь бензин дорогой, и машину нужно всё время ремонтировать. И так везде, и каждый день. А свобода, она внутри нас, тихо плачет о том, что её забыли и оставили умирать в темноте. Социум оставил её там умирать. Единственное, что мы можем сделать, чтобы реанимировать её – это отказаться от общества. Закрыться в четырёх стенах, а лучше скрыться далеко за пределами городов, где ни одна живая душа не сможет нас найти. И только так! Только спрятавшись за этими решётками, мы обретём свободу.

Но разве так ты всё равно не остаёшься зависимым?

Что ты имеешь в виду? – Дёмин затушил сигарету в лужице из плевков.

Ну, ведь это социум заставил тебя так жить. Может ты и не хотел сбегать из городов. И выходит, ты всё равно остаёшься свободным, раз сам сделал выбор остаться, но в тоже время остаёшься рабом. Но как же обозвать человека, который из множества вариантов сам выбрал отдать свою свободу? Он счастлив, что сделал такой выбор. Но он раб или свободный человек?

Ты хочешь сказать, что можно оставаться свободным, являясь частью социума?

Ты сам сказал, что свобода внутри каждого из нас. И мы вольны выбирать, как нам жить.

На нижних этажах послышались шаги. Кто-то одиноко шаркал старыми ботинками по грязным ступенькам. Шаги затихли в районе четвёртого этажа, их сменил звон ключей и звук открывающейся двери.

Я думаю, что ты прав, но лишь частично, – сказал Кошкин. – Свобода действительно внутри нас, но это не только дар, но и наше бремя. Нам нужно уметь делать выбор, но и уметь нести ответственность за этот выбор. Если человек научится правильно распоряжаться своим выбором, то он сможет изменять мир, который его окружает так, как он захочет. Он сможет прожить свою жизнь как можно счастливее. Но как раз тут и таится ложка дёгтя. Нужно не только уметь делать выбор, но и уметь примеряться с его последствиями. Ведь каждый раз, когда мы что-то приобретаем, мы отдаём что-то взамен. И нужно это понять и сделать выбор такой, где то, что придётся отдать, будет гораздо незначительней, чем то, что мы в итоге получим. К сожалению, большинство людей либо слишком эгоистичны и не хотят отдавать ничего взамен, затем жалуются, что потеряли абсолютно всё, либо слишком глупы и не понимают, что платят цену гораздо большую, чем значимость приобретения. Именно так они зачастую и делают выбор в пользу того, чтобы отдать свою бесценную свободу в обмен на ту же красивую машину или важную должность. Вот так, слишком зацикливаясь на деньгах, саморекламе, важных должностях и дорогих вещах, они забывают, что все эти вещи просто придуманы людьми и, при желании, их ценность для тебя и окружающих может испариться по щелчку пальцев, в то время как та свобода, которую пришлось отдать, никогда не потеряет свою ценность, так как свобода – это то немногое, что не было придумано людьми.

Они замолчали на какое-то время. Дёмин достал пачку сигарет, вытащил оттуда две штуки и протянул одну Кошкину. Они закурили.

У меня завязались отношения с одной замужней девушкой, – сказал Кошкин.

Так вот куда ты пропал, – сказал Дёмин. – Ты с ней спал?

Нет, но собираюсь.

И что ты хочешь от меня?

Как думаешь, она должна изменить мужу, которого очевидно не любит?

Ну, с точки зрения правил, которые диктует общество и религия, то нет, – ответил Дёмин. – Но нам-то плевать на них. Свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого, и, если у неё есть желание, то она имеет право изменить ему, но не имеет право скрывать это от мужа, – он сделал глубокую затяжку, затем выпустил табачный дым из лёгких в пыльный подъезд. – Кроме того, как ты сказал, она должна быть готова нести ответственность за тот выбор, который совершит.

Лишь бы она сама это понимала… – сказал Кошкин едва слышно.

А что же ты? – Дёмин посмотрел на друга.

Что я?

Ты готов сам сделать выбор? Ведь и у тебя он есть.

Кошкин задумался. Каждый выбор несёт за собой наживу и расплату. Не будет ли расплата за Марию превалировать над наживой.

Я свой выбор уже сделал, – коротко ответил он.

Улицу поглотила тьма. Кошкин и Дёмин сидели на ступеньках. Электрическая лампочка одиноко висела над ними, держась на толстом чёрном проводе. В подъезде стояла пугающая тишина, изредка нарушаемая шарканьем ног где-то на нижних этажах. На Кошкина налетела сонливость. Он зевал, а глаза начинали слипаться. Дёмин сидел тихо, не двигаясь с места, лишь изредка сплёвывал слюни в свою мерзкую лужицу. Спустя время они решили, что пора прощаться.

Ты давно Эдика видел? – спросил Дёмин, когда они подошли к его квартире. – Может быть, нам встретиться ещё раз? Посидим втроём, как раньше.

Я с радостью, Витя, – ответил Кошкин. – Позвоните мне, как надумаете.

Они пожали друг другу руки, и Кошкин отправился домой.

«Если хочешь на них посмотреть, загляни в самый тёмный угол!», – говорил голос Дёмина у Кошкина в голове.

Эхо его шагов разрушало тишину мрачного подъезда.