– И ты тоже скоро ею станешь. Ты на пути к этому. Я вижу это. И ты это чувствуешь. Ты найдешь то, что ищешь, даже если тебе пока кажется, что ты не знаешь, что именно. Ты найдешь это, потому что ищешь. Ты почувствуешь. Ты выйдешь из круга первых трех «Д» и только тогда сам признаешь себя человеком.

Я разлил остатки вина в наши бокалы. И мы в очередной раз чокнулись.

– Ну что ж, душа моя, давай за тебя.

– За меня мы уже пили, – смущенно заулыбалась Полина.

– За тебя, – настоял я.

Она не стала отговаривать. И мы выпили.

Я вновь поплыл в ее волнительные глаза. Нырял в глубину, задержав дыхание. Выбрасывался из синевы, словно дельфин. И барахтался на поверхности, разбрызгивая вокруг теплые капли океана.

– Выйдите из круга, выйдите из круга, – саркастично зацитировал я профессора. – А как? Как ты вышла из круга? Как ты нашла эти заветные росточки своей души, которые надо пересадить в горшок и выставить на солнце?

– У каждого свой путь. Но лично я поступила именно так, как и советовал тогда профессор, на той лекции, где мы повстречались. Ты, наверное, не слушал, – снисходительно улыбнулась. – Он ведь тогда открыл тебе, что причина твоей депрессии в осознании собственной обычности. И даже подсказал способ, как стать незаурядной личностью.

– Что-то не припоминаю. Наверное, и правда не слушал – из-за тебя. И… и что там за способ?

Она снова кокетливо скривила губы. И вспыхнула глазками.

– Пойдем. Я тебе покажу.

Ну пойдем-то, конечно, пойдем. Учитывая габариты ее квартиры, идти всё равно недалеко.

Она привела меня во вторую комнату своей так называемой двушки. В спальню.

И это хорошо. Здесь я и заночую.

Полина взяла с полки альбом. Села на кровать. И захлопала по ней ладошкой, приглашая меня сесть рядом. Я с радостью подчинился – и неназойливо прижался к ее бедру своим.

Она развернула обложку, и я увидел рисунок лица женщины, выполненный черным маркером. Очень искусно, стильно и необычно. Я перевернул первый белый лист. Новый рисунок: парень и девушка на мосту. Следующий: обнаженная дама с подогнутыми коленями сидит у окна.

– Это ты нарисовала?

– Угу.

– Очень талантливо. Я не ожидал, что ты увлекаешься этим.

Я перелистывал дальше, рассматривая новые черно-белые сюжеты, проникнутые сексуальностью и мистицизмом.

– Меня с детства тянуло к рисованию. И вроде неплохо получалось. Но не занималась этим активно. А когда впервые услышала о затоптанных росточках души, решила не подавлять в себе эти способности и тягу, а, наоборот, развивать. Как-то профессор сказал, что счастье – это раскрытие всех своих талантов. И вот! Тебе правда нравится?

– Еще бы… О, это что, ты?!

Я уставился на рисунок лежащей на животе обнаженной женщины, поедающей из блюдца вишни. И узнал в ней Полину.

– Да, – засмеялась она. – Вроде автопортрета.

– Это просто потрясно. Ты настоящий мастер. Послушай. Давай я устрою выставку твоих работ, пригласим ценителей, журналистов, соберем публику…

– Мне это не нужно, – перебила она. – Я не сомневаюсь, что ты всё это можешь сделать, но я не стремлюсь к известности или монетизации моего увлечения. Я не хочу превращать это в обычный коммерческий продукт. Пусть росточки растут. Я делаю это для удовольствия.

Я стал уделять ее рисункам всё меньше внимания, переворачивая страницу за страницей уже немного быстрее. Меня стало окутывать волнение от соприкосновения наших бедер и рук. Да еще и на ее кровати!

Полина сказала:

– Творчество делает человека необычным, особенным.

Среди моих скрытых талантов есть только способность складывать из спичек башенку. А среди развитых – мастерство переводить деньги в электронную валюту, обезличивать их и затем без следов возвращать в наш бренный мир уже легализованными. А из переразвитых – я гениально довожу женщин до оргазма. Хотя таких самопровозглашенных чемпионов – абсолютное большинство.

Что из всего этого можно назвать творчеством?

– Можно я тебя нарисую? – затейливо пролепетала Полина.

– Меня?

– Ага.

– Давай.

– Снимай рубашку и ложись на кровать, у меня есть идея.

Идея мне понравилась. Приступил к реализации. Уверен, из этого непременно выйдет что-то хорошее. Я разделся по пояс и на всякий случай скинул носки.

Она быстро умчала в кухню и вернулась с осушенной нами бутылкой вина. Вручила ее мне.

– Вот, возьми. И убери руки за голову.

Она схватила альбом, уселась на край кровати и принялась что-то там суетно чертить, поглядывая своими колдовскими глазами то на меня, то на выводимый ею мой портрет.

Я старался напрягать мускулы, чтобы выглядеть как можно более мужественным. Пусть в искусстве я останусь похожим на Аполлона.

– Как будет называться картина? – прифлиртовывал я, пока позировал ей.

– Я не даю им названий. А как бы ты хотел, чтобы она называлась?

– Мужчина смотрит на чудо.

Ну вот – улыбочка. Моя любимая улыбочка. Мое сказочное сияние.

– Кажется, что-то получилось. Взгляни. – Полина протянула мне альбом.

Я заинтригованно взял его и стал изучать мой портрет.

Замечательно – Аполлон и есть. Беспечный, опьяненный и загадочный.

– Очень здорово, – восхищенно произнес я. – Я правда такой прикольный? Или только в глазах художника?

Она ничего мне не ответила. Она просто мило улыбалась.

Ничем подобным я ее удивить в ответ не смогу. Спичек под рукой нет. Обналичивать ей наверняка нечего. Остается мой третий, главный козырь.

– Думаю, ты права, – сказал я. – У каждого свой путь к счастью. И кажется, я нашел свой. Я это чувствую.

Я потянулся к ней и поцеловал ее сладкие гранатовые губы. Полез пальцами в темноту ее волос. Полина приняла мои ласки и поплыла навстречу.

Я снимал с нее курточку и штанишки, а она расстегивала мой ремень и молнию, поцеловывая живот, и весело тянула за брючины. Я стягивал с нее оставшиеся маечку и трусики и обгладывал ее сочное дымящееся тело. Она с закатывающимися глазами прижимала меня к себе, порхая по мне пальцами от шеи до задницы, и сладостно подвывала. Я трогал… Я впивался… Я врывался… Я… Я… Я нашел что искал.

Свалившись наконец рядом с ней, я шумно и часто задышал и слышал ее прерывистые вздохи. Повернулся к ней и стал разглядывать ее идеальные черты, волнистые линии и округлые формы. Поглаживал ее мягкие волосы, пропуская их между пальцами.

– Хочу тебя кое о чем попросить, – произнес я.

– Мм?

– Я хочу, чтобы ты подарила мне прядь своих волос.

Огромные глаза, застывшее лицо.

– Что?! Нет! Ха-ха! Зачем тебе мои волосы?

– На память, – уязвленно оправдался я.

– На память? Волосы? Ну ты и выдумщик!

Ну что ж, не все соглашаются сразу. Хорошо, что она хотя бы улыбалась, а не вопила во всё горло, что я психопат-извращенец, и гнала прочь из ее дома.

– Я подарю тебе на память твой портрет, – нашла она деликатный выход.

– Мой? Тогда уж лучше твой. Мой пускай останется на память тебе.

– Хорошо.

Полина взяла альбом и выдернула оттуда лист с ее обалденным автопортретом.

– Я вставлю его в рамочку и назову «Та, которая съела вишню», – самодовольно изрек я, как бы описывая сюжет рисунка и не выдавая вложенный мной второй, личный и потаенный смысл о том, что именно Полина выгрызла из моего сердца Вишенку, более известную как Виолетта Вишневская.

Полина отложила альбом в сторону.

– Иди ко мне, – я схватил ее за ладонь и, потянув к себе, набросил ее шикарное тело на себя.

– Что? Еще? Уже?! – хихикала она, наползая на меня с явным удовольствием.

Еще?! Да я буду сношать тебя всю ночь! До самого утра. Отпуская, только чтобы ты смогла попить воды и пописать. Я задолбаю тебя так, что у тебя вывалится из памяти пара профессорских лекций, но зато появятся новые сексуальные сюжеты со мной для твоих черно-белых картин. Я замучаю тебя так, что завтра тебе придется открыть больничный, и кашляющих деток будет принимать совсем другой доктор. Не такой добрый. Не такой умный. Не такой до безумия красивый.

16

Алле, мам, привет. Как дела?

Ма, ну почему редко? Вот, звоню же.

Ну ты же знаешь, то одни дела, то другие. Вот щас немного освободился.

Хорошо, буду чаще звонить… постараюсь.

Ты как себя чувствуешь, что-то голос слабый.

Опять?

Ну мам, может, к врачу сходишь?

И что сказали?

Ну как это сами ничего не знают?!

Надо же лечиться! Почему не лечишься? Я запишу тебя к одному хорошему врачу, он сделает нормальное обследование и назначит лечение. Походишь, покапаешься или что там еще скажут, всё сделаешь.

Как это пока не надо?! Не надо на самотек пускать. Надо беречь себя. Меня тоже иногда слушайся.

Я тебя и так всегда слушался.

А то нет!

Ну ладно, хватит.

Вы дома? Отдыхаете?

Чем он занят? В огороде?

Так и думал. Ну может, и я в его годы садовничать начну, хы-хы.

Понятно.

У меня всё хорошо, мамуль.

Не, не на работе. Я даже проснулся недавно.

Ну так получилось, лег поздно.

Я дома. У меня щас стало чуть больше свободного времени. Не так загружен.

Приеду, приеду.

Не, не сегодня, но в ближайшие дни приеду.

Да, обещаю.

А когда он днем дома будет?

Ну хорошо, постараюсь.

Нет, нет, не надо ничего готовить, мам!

Нет, не надо, не надо, я редко бываю голодный, ты же знаешь.

Нет, ну ты меня прям шантажируешь, ничего я тебя не обижаю.

Ну ладно, ладно, хорошо, приготовь.

Да, ладно, приготовь это, съем.

Нет, пирог точно не надо.

Да кого мне угощать? Некого.

А сами-то вы не ходите в мои рестораны. Сколько можно вас звать!

Да обычные там люди, что ты выдумываешь! Такие же, как на рынке ходят.

Вот пришли бы и попробовали. Очень вкусно они там готовят.

По-домашнему тоже умеют.

Ну понятно. Ладно, на юбилей так на юбилей.

Что еще нового?

А, сегодня уже 22-ое? Ну да, точно. Поздравлю, конечно. Хорошо, что напомнила. Крестницу поздравлю обязательно.

Говорю же, мам, всё хорошо. Особых новостей нет.

Женюсь, женюсь, мам, когда-нибудь женюсь.

И внуков увидишь, и даже не одного.

Девушка?.. Ну как сказать… Сам не знаю. Как будто есть, хе-хе.

Не, не Виола, другая.

Нет, ха-ха, не певица.

Не актриса и не модель. Но очень красивая, да.

Полина.

Угу, имя красивое.

Она врач.

Да, обычный врач. Детский. Она педиатр.

Двадцать шесть лет.

Не знаю, кто ее родители, но не олигархи, нет.

Ну вот так. Получилось так. Случайно познакомились.

Ну мам, да еще рано об этом говорить! Вот знал, что не нужно было тебе пока ни о чем рассказывать, теперь замучаешь своими вопросами.

Да мы только пару раз встречались.

Хорошая, даже очень хорошая. Правда, я не знаю, какое у нее от меня впечатление.

Ну да, не уверен. Она не такая, ее вообще деньги не интересуют.

Сам удивлен, мам, ха-ха, но это точно, ее этим не заманишь.

Ну да, и я так думаю. Поэтому, наверное, она меня и зацепила.

Да не знаю я когда. Она щас не готова, чтобы я ее с вами знакомил. Она еще со мной толком не познакомилась.

С трудом что-то идет на контакт. Не хочет, наверное, спешить. Карьерой, наверное, хочет вплотную заниматься.

Да, да, как Виола.

Да, помню, ты предупреждала.

Ну ничего страшного, расстались и расстались. Лучше рано, чем поздно. Тем более внуков тебе делать она не торопилась. Наверное, к сорока соберется.

Ну, мы уже не узнаем, забудь о ней.

Да, подождем. Может, разовьется что-то интересное.

Тогда, конечно, познакомлю. Думаю, тебе она понравится. Она умная.

Нет, не как я. Умнее. Как ты! Ха-ха.

Ну ясненько.

Как там ваша пекарня? Печеньки и пироги разбирают? Хе-хе.

Ой, ну зачем так себя утруждать?! Оно тебе надо?! Отдыхай лучше.

Вам что, моих денег не хватает?

Ой, ну ладно тебе! Вы еще молодость вспомните – ты иди продавцом в «Детский мир», а он – в портняжную! Зачем это нужно вам, не пойму.

Ну что, разве больше нечем себя занять, кроме этого?

Поезжайте лучше на отдых куда-нибудь. Я вам скоро организую.

Хорошо, хорошо.

Что нужно, мам? Что привезти?

Ну, «ничего» это понятно. У тебя всегда «ничего не надо».

Ну ладненько, мамуль, отдыхайте.

Привет ему передай.

Ну давай. Люблю тебя.

Давай, пока.

17

Я не успел отложить мобильник после разговора с мамой, как он зазвонил, высветив на дисплее незнакомую последовательность цифр.

Возможно, это кто-то из моих партнеров, на звонки которых я не отвечал уже несколько дней – с тех пор как ушел на каникулы духовного очищения и роста. Всё еще пытаются пробиться к моему вниманию для решения своих неинтересных мне проблем. Номер был незнакомым в принципе, но я заметил, что с него звонили мне каждый день с самого понедельника, с которого стартовал мой отпуск.

После улетной ночи с Полиной мое настроение было на запредельном уровне, и ничто не смогло бы его омрачить даже на хренову долю оттенка.

Я равнодушно ответил. Из телефона прозвучало:

– Эдуард, привет, – тоненький женский голос.

– Привет.

– Это Китти, Сережина девушка.

Вот это как-то подозрительно. Почему чужая девушка звонит мне, а не своему парню? Единственная возможная версия – это сообщить, что с Серегой что-то случилось и апельсины нужно привезти туда-то, или похороны назначены на завтра. Сука, не молчи, говори, что с моим другом!

– Мм! Чем обязан?

– Эд…дуард, – не решилась ни уменьшить, ни обласкать и никак ни исковеркать мое скромное имя, – у меня к тебе важный разговор. Мы можем встретиться поговорить?

Неужели и тебя, засранку, из дома выгнали?

– Что, надо подсказать, что подарить Сервантесу на ваш трехнедельный юбилей?

– Нет, ха-ха.

– Будешь ругать меня за то, что до рвоты укачал твою подругу?

– Да нет! Ха-ха-ха.

– Тогда ты, стопудово, хочешь вручить мне повестку в суд, к твоему бате, и взыскать за испорченную прическу Амалии?

– Нееет! Ну прекрати-и!

У меня остались только пошлые версии цели ее визита. Наверное, не стоит их озвучивать.

– Неужто деловой разговор?

– Деловой.

– Хорошо. Приезжай, я дома.

Наверное, будет просить продлить Марку аренду его долбаного клуба. Неужели Стекольниковы задушили в себе гордость, но вместо личного контакта отправили ее как нейтрального персонажа? Да всё равно – хрен ему.

Я вернулся к просмотру автопортрета Полины, который она подарила мне этой ночью. И она – в этих стильных черных штрихах и линиях на белом фоне – выглядела сногсшибательно сексуально. Даже по этому минималистичному нецветному рисунку понятно, насколько она красива. Заоблачно красива. Космически красива. Я даже возбуждался от просмотра ее изображения на этом альбомном листе.

Я отвез ее на работу утром. Хоть и невыспавшаяся, она не смогла бросить больных сопливых деток на произвол вирусов и бактерий. Но снова – сука, снова! – не дала мне номер своего телефона. Охренеть! Это как вообще понимать? Я уже был у нее дома. В ее кровати. Мы уже не один раз занимались сексом, причем далеко не один – и это только прошедшей ночью… ай, как сладко вспоминать, так еще долго кровь будет кипеть внизу живота. Но она не сочла нужным сообщить мне свой номер! Приходи завтра к профессору, мать его, там и увидимся, сказала она.

Снова она прочесала мне какую-то хренотень про свою свободу. Ей не нужны отношения, не нужны свидания, походы в кино, в театры, в рестораны. Ей ничего от меня не нужно! Но зато она знает, что если вдруг чего-то от меня захочет, например, поболтать со мной ни о чем или потрахаться, так тут же это получит…

Да я ведь тоже хочу всего лишь болтать и трахаться! Трахаться и трахаться – и только с ней! Сам не знаю почему – но это вдруг стало именно так. Полина превратилась для меня в уникальную женщину. Она дает мне всё – всё, что заставляет меня чувствовать себя счастливым. Всё, что дает мне воздуха в легкие. Всё, что делает мою жизнь настоящей. Ведь тогда, на первой лекции в филармонии, Венгров ответил мне на мой вопрос. Он сказал, что настоящая жизнь – это когда есть кого любить. Может, это была формула счастья, выведенная персонально для меня? И она работает? Неужели мои чувства к Полине – это то самое? Неужели я ее лю…

Это знаменитое, популярное слово на «л», когда ты хочешь использовать его не в прикол, а серьезно, очень сложно пропускается через внутренние фильтры и барьеры. Это чувство трудно признать в себе, потому что потом дорога назад будет закрыта и ты уже не сможешь себя обмануть, что этого нет, не было, а всё это всего лишь твои тупые, преждевременные, ошибочные выводы.

Но я всё равно, вопреки полурыхлому сопротивлению Полины, уверен, что отношения между нами станут как минимум понятными и непременно удовлетворительными для нас обоих.

А может быть, это превратится в нечто большее.

Хорошо, что пятница уже завтра.

* * *

Китти стояла на пороге в сверхэффектном образе.

Ее бывшие раньше светлыми волосы превратились в абсолютно белые, с зеркальным блеском, лицо стало тоже как будто белее, а брови – темнее. Густо наложены на глаза тени. Губы же приобрели необыкновенно жгучий красный цвет.

Этот яркий, страстный и пышущий королевским великолепием образ, в котором можно было представить древнегреческую богиню любви, на самом деле не оригинален, а полностью слизан у одной знаменитой особы. Которую я самозабвенно трахал девять сумасшедших месяцев, о чем потом сокрушался еще шесть.

И одета Китти была как номинантка на порнонаграду, прибывшая на торжественную церемонию вручения этой престижной премии. В короткую-короткую белую юбку со множеством горизонтальных черных неровных полосок, как у зебры. В маленький пиджачок и узкий топик из того же комплекта костюма. Края пиджачка едва дотягивались до ее нижних ребер, а рукава – до локтей. А топик ни на сантиметр не закрывал ее плоский живот с миленьким дразнящим пупочком, украшенным пирсингом в виде цепочки с кулоном. Этот элегантный полосатый топ еще и заметно подчеркивал выпирающие вверх округлости ее среднего размера сисечек так, словно они до краев налиты молоком и вот-вот треснут. И завершали кричащий, сексуальный образ моей гостьи белые открытые туфли на высоких каблуках, с застежками, вьющимися виноградными лозами по ее глянцевым лодыжкам почти до самых коленок.

Я будто заседал в жюри на шоу двойников Виолетты Вишневской и, кажется, уже определился победитель. Мои сердечные поздравления! Правда, приз, который я могу вручить, нельзя будет унести с собой – он природой приделан ко мне намертво. Не одна старательница уже пыталась его отгрызть. Но, к счастью, тщетно.

Она приветливо улыбнулась, продемонстрировав глубокоуважаемому жюри ровные белоснежные зубы, и взмахнула опахалом ресниц.

А может, она пришла не по поводу «Сан-Марко»?

– Проходи.

Я пропустил ее в свое бунгало и попялился на выпуклые, идеально подкачанные в тренажерном зале ягодицы. Мой традиционный ритуал. С такой микроскопической юбкой ее ножки казались километровыми.

– Красивый дом, – пропела Китти. – Просто потрясающий. Всю жизнь мечтала о такой квартире.

– Когда уеду на отдых, сдам ее тебе, только коммуналку плати вовремя.

– Ха-ха-ха, – развеселилась она. – Идет.

– Хочешь чего-нибудь?

– Нет.

– Выпьешь?

– Нет.

– Может, нажремся в хлам?

– Нет. Ха-ха. Я действительно по делу.

Ну да, ее внешний вид так и говорил – относитесь ко мне, как к бизнес-леди.

– Ну что ж, я специалист по деловым переговорам.

Я указал ей на диван и на кресло, предоставляя выбор для приземления. Она предпочла кресло. И уселась нога на ногу – а иначе я не смог бы оторвать глаза от ее, несомненно, доступных до обозрения трусиков. Да и так эротичность ее вида, особенно длинных ножек, зашкаливала. Пфффф.

Я расположился напротив нее, на диване.

– Если уж дело требует к себе особого внимания, буду с тобой предельно серьезен.

Она благодарственно кивнула.

Но сама будто не решалась начать тот официальный и важный разговор, ради которого приперлась в самый центр паутины небесталанного Дрессировщика.

– Излагай, – подтолкнул я.

Китти интригующе положила ладони на колено и выпрямила спинку.

– В общем, – она набрала воздуха. – Слухов много ходит. Ты ведь знаешь, как это бывает. И вот я – чисто случайно! – узнала, что у тебя есть хорошие знакомые, которые вертятся в шоу-бизнесе… и даже могут поспособствовать продвижению артиста…

Кажется, я всё понял. Этот разговор действительно деловой. Подобный тем, которые я привык вести в офисе.

Ну что ж, пусть и она узнает, каково это.

– А еще мне нашептали, – она улыбнулась, – что это благодаря тебе Виолетта Вишневская смогла пробиться на сцену… на большую сцену и стать такой популярной.

Я молча выслушивал ее доклад, не собираясь никак перебивать. Да и пока всё было достоверно.

– Ты знаешь, – она стыдливо опустила глаза, – я с детства мечтала стать певицей. Всё время стояла посреди своей комнаты с воображаемым микрофоном и пела, хи-хи.

Я представил, как она поет с воображаемым микрофоном, и немного возбудился.

– Эд…дуард…

Она всё никак не могла решиться переиначить мое имя так, словно мы друзья. И это выдавало в ней уважение и трепет перед моим более высоким статусом.

– …это моя мечта, понимаешь? Я хочу петь, хочу выступать. Я знаю, что это мое. У меня получится.

Ей только осталось сделать печальные глаза, как у бульдога.

– Ты мог бы мне помочь? Я буду тебе очень благодарна.

А вот и… не бульдог, но явно какое-то затравленное животное. Нет, с глазами ей надо еще потренироваться. Получалось фальшиво.

Деловой разговор продолжался. Похоже, сейчас мой черед что-то сказать. И я сказал:

– Ты представляешь, как устроен мир шоу-бизнеса, в который так упорно рвешься?

– Представляю… наверное. Но я уверена, что ты мне подскажешь, что делать и как правильно поступать. Я очень на тебя надеюсь, – добродушная улыбка. – Мы хоть и не так давно знакомы, но ведь с Сережей вы друзья, поэтому я тебе полностью доверяю и очень рассчитываю, что ты мне не откажешь.

Так, теперь время для охлаждающего удара.

– Нет, – твердо пыхнул я. – Я не смогу тебе ничем помочь. Не смогу именно потому, что ты совсем не понимаешь, какой это непростой мир. Ведь ключевое слово не «шоу», ключевое слово – «бизнес». А это свои суровые правила, порой очень жестокие, между прочим, а не только поклонники, автографы и красивые костюмы. Понимаешь?

– Понимаю.

– Не понимаешь.

– Понимаю! Я знаю, что это сложно. Я готова к любым трудностям.

– Нет, думаю, что это не так. На тебе розовые очки. Ты себя переоцениваешь, потому что ты не знаешь, с чем придется иметь дело.

– Нет, я готова! – надрывисто протянула Китти.

– На что?

– На что угодно! Я буду тебя во всем слушаться. И тебя, и людей, которых ты укажешь.

Я окатил недоверчивым, оценивающим взглядом ее с головы до пят.

– Уверена?

– Да!

Я тоже вальяжно закинул одну ногу на другую. И сухо произнес:

– Снимай трусы.

Китти застыла. Она бликнула тупой улыбкой, очевидно, полагая, что это такой тематический юмор. Что мы тут собрались, сука, шутки шутить! Но не встретив зеркальной реакции на моем суровом лице, вновь окаменела. Возможно, она перебирала в уме варианты услышанного, поскольку то, что ей показалось, я произнести не мог. Возможно, я сказал «с ним май росы»? Или она не смогла быстро перевести какое-нибудь «sneem my troosy»? Но и в этом смысла мало.

Наконец она раскрыла рот и медленно, неуверенно проговорила:

– Ты имеешь в виду, что в шоу-бизнесе всё делается через постель? Но ведь это не всегда…

– Снимай трусы! – отчетливо произнес я, прервав ее гениальные рассуждения.

Китти, судя по ее деревянной неподвижности, всё еще с трудом вкуривала мои слова. Возможно, теперь она вспоминала происхождение и другие возможные значения сначала слова «снимай», а затем отдельно слова «трусы». Но в итоге – при их связывании в единое предложение – смысл оставался неизменным.

Не то чтобы страх появился на ее лице, но оно окрасилось недовольством. Которое возникло скорее от неожиданности, от преждевременности такого развития делового разговора, чем от его содержания в принципе. Мне так показалось.

Она слегка шевельнулась – но только чтобы можно было понять, что она не в коме. И еле выдавила:

– Мне надо сейчас снять с себя… трусы? Зачем? Я ведь… А Сережа ведь… Ты же…

– Ты хотела делового разговора? – вторгся я в ее заикания. – Ты хотела попасть в шоу-бизнес? Стать известной певицей? Ты хотела, чтобы я тебе помог? Ты сказала, что готова на что угодно? Ты сказала, что будешь меня слушаться? Так вот путь на вершину звездного олимпа непрост, и нужно иметь немалое хладнокровие, чтобы смочь подняться. Твое сердце должно быть ледяным, каменным. И ты сейчас стоишь перед самой первой, нижней, ступенью и уже показываешь, что ни к чему ты не готова.

Китти замялась в кресле.

Я разочарованно выдохнул:

– Иди домой, Китти. Поверь мне, шоу-бизнес тебе не нужен. Этот мир не для тебя. Он тебя сломает. Так что тебе будет лучше без всей этой суеты, без всех этих нервов. Оставь песни и пляски тем, кто уже достаточно очерствел. Выбрось эти мысли из головы. Сохрани в себе простую человеческую душу.

Думаю, для нее это было то же самое, как если бы я схватил одной рукой ее за волосы, а второй хлестал по обеим щекам, причитая, что она безголосая, безрукая, безмозглая, беспомощная двоечница, и с позором вышвырнул из высшей школы сексуальных певиц обратно в уличные проститутки.

Моя гостья медленно поднялась с кресла.

И расстегнула молнию на юбке.

Вот это дух!

Добро пожаловать в шоу-бизнес!

Я уже чувствую в ней неизмеримый талант.

Короткая шкурка зебры сползла по бедрам, обнажив тоненькие белые трусики, пфффф, и спустилась ниже колен. Китти вновь села в кресло, бросила на меня одновременно стыдливый, послушный и гордый взгляд и, поочередно высоко приподнимая ступни из-за огромных каблуков, сняла с себя юбку.

Затем вновь мельком посмотрела на мою реакцию, проверяя, не изменились ли условия задачи. Но поняв по моему непоколебимому, бесстрастному внешнему виду, что идти придется до конца, снова встала и спустила трусики. Пфффф! Блеск!

Мой взгляд не смог не сфокусироваться на ее воссиявшем чисто выбритом лобке. Теперь мне не нужно было представлять ее с микрофоном или с бананом, я возбудился и без этого.

Хорошо, что я сидел с закинутыми одна на другую ногами, а то она бы заметила, что я не так уж и бесстрастен.

Трусики и юбочка Китти аккуратно легли на подлокотник кресла, а их твердохарактерная хозяйка с невозмутимым видом вернула свою теперь уже голую задницу на сиденье, а ногу – на ногу. И это правильно. Иначе я не смог бы думать о себе, как о порядочном Серегином друге. Да хотя и сейчас уже поздно так думать. Прости, Серпико, но между нами уже никогда ничего не наладится.

– Теперь ты готова к деловому разговору о шоу-бизнесе, – похвалил я.

Китти снова положила ладони на свою изящно торчащую острую коленку.

– Что за имя такое – Китти? Это значит Катя?

– Угу, – выдохнула она признание. – Это мой творческий псевдоним. Китти Карлитти.

– Китти Карлитти. Смотрите не просрите, – съязвил я ухмыляясь. – Кто это придумал? Ты?

– Да. У меня фамилия Карлова.

– А ты знаешь… – задумчиво обронил я, – может, это и кажется нелепым на первый взгляд, но, возможно, что-то в этом есть.

Ее улыбка оценила мое вялое подбадривание.

– Можно сделать твое имя узнаваемым. Может, когда-нибудь тебе предложат выпускать парфюм под брендом «Китти Карлитти».

Ее улыбка стала еще шире. Я ее воодушевил.

Хоть наш разговор и приобрел дружеский тон и комфортную непосредственность, но никто из нас не выбрасывал из головы, что она сейчас сидела без трусов. Ну и видок!

– У меня сто девяносто две тыщи подписчиков, – радостно объявила Китти.

Я сдвинул брови.

Она метнулась рукой в сумку, выдернула оттуда мобильник – одной из последних, дорогих моделей – потыкала в него пальцем и обратила дисплеем ко мне.

– Вот моя страница в инсте.

Она прокручивала на экране бесконечный ряд фотографий. Основным содержанием которых были композиции с ее полуобнаженным телом.

– Сто девяносто две – это много, – убеждала она.

– Нам не нужно много, нам нужно достаточно. А достаточно – это один миллион, и не подписчиков, а долларов. И тогда твои песенки про любовь, или про что ты там хочешь петь, будут до тошноты крутить на радиостанциях, а клипы – по телевизору, будешь занимать верхние строчки в хит-парадах разных.

Китти, грустно опустив глаза, со слабостью в руках убрала телефон.

– У меня нет миллиона долларов, – проговорила она.

– Для меня сделают скидку, пятьдесят процентов. Но у тебя ведь и пятисот штук нет, правильно?

– Угу.

На самом деле она имела в виду, что родители ни за что не дадут такую сумму на ее глупые увлечения. Они и без этого наверняка уже жалеют, что когда-то купили ей караоке.

Я немного помолчал. Мне стало как-то жалко ее. Конечно, она не голодает и ей есть где жить, да и живет она очень даже роскошно. Просто ей захотелось большего. Ей захотелось из герцогини стать королевой.

Она всего лишь маленькая девочка, которая хочет праздника. И пришла к доброму волшебнику просить немного славы.

А волшебник – он, в общем-то, может.

Конечно, я не собирался выбрасывать пол-ляма честно и нечестно заработанных баксов на исполнение детской мечты Кати Карловой. Но знал, как обойтись без таких больших трат: одного попросим, другому напомним, третьему настоятельно порекомендуем.

– Я помогу тебе, – произнес я главные три слова, которые сейчас хотела услышать Китти. За которыми она сюда и пришла.

В ее глазах забрезжил рассвет.

– Я помогу тебе, если ты действительно будешь слушаться и выполнять всё, что мне тут наобещала…

– Я буду!

Ее геройский возглас я оставил без внимания.

– …Я помогу тебе, если пойму и потом буду всегда видеть, что ты это ценишь, и если ты никогда меня не предашь.

Она качала головой в знак подтверждения того, что никогда, никогда, никогда меня не предаст.

– Обещаешь?

– Обещаю, – соврала Китти.

Конечно, соврала. А как же иначе! Может, она сама еще об этом не знает, потому что молода и уж слишком хочет получить желаемое и готова клясться чем угодно, наивно веря, что сдержит слово.

– Это правда жестокий мир, Китти, – заговорил я низким голосом наставника. – В шоубизе действуют те же законы, что и в любом другом бизнесе. Единственное, там люди становятся публичными. А это не всегда только кайф, а еще и новый стресс. Какое-то время тебе придется побыть марионеткой в чьих-то руках. Тебе придется даже через не хочу принимать те условия, в которые тебя ставит твой продюсер. Ну теперь-то я хоть не переживаю, что с этой фазой ты справишься, раз уж смогла… – я махнул на нее подбородком и глазами указал на оголенный низ, не дающий мне, сука, покоя.

Вот это я намутил. Думал, будет прикольно. А это оказалось чересчур угарно.

В ответ Китти довольно улыбнулась и качнула коленками, мол, да, я большая талантище, господин.

– Либо вся твоя карьера пройдет в роли тряпичной куклы, в заду которой торчит чья-то рука… ты часто будешь чувствовать, словно сидишь без трусов, голая, слабая, уязвимая и подчиняешься словам важного, руководящего тобой человека.

Теперь ее обнаженное положение органично встроилось в мою метафору, и Китти получила для себя ответ, для чего я заставил ее раздеться. Но она ошибалась – я просто выпендривался и хотел красивого зрелища.