Универсариум

Я взял с подноса блуждающего в толпе официанта еще один бокал, оставив на нем осушенный. Вот с вискарем здесь достойно постарались. Проглатывается словно материнское молоко младенцем. Надеюсь, они не плещут в напитки наркоту, чтобы даже запредельная белиберда смогла записаться прямо на корочку и дарить необъятное счастье от причастности ко всему происходящему. Я слышал про такие секты.

– Друзья, сегодня я хочу рассказать вам о механизме Вселенной.

Так. Куда-то он далеко шагнул. На такой внеземной рывок я точно не рассчитывал. Максимум – до волшебного озера, где отлично ловится рыба. А тут планируется грандиозное межгалактическое путешествие. Не думаю, что у меня получится слушать.

– Я открою вам тайну мироздания.

Ага. Вот это я удачно заглянул. Просто нет слов. Зато есть жидкость в моем бокале. Погнали.

– Сейчас это знание скрыто от вас, поскольку находится за горизонтом вашей парадигмы, то есть за пределами ваших представлений о мире. И как бы вы ни напрягали глаза, вглядываясь вдаль, вы не найдете там ничего не входящего в привычный мир, потому что сначала необходимо изменить взгляд. Сначала надо раздвинуть горизонты.

Да, да, я очень хочу раздвинуть… Мой взор прокатился по соблазнительным ножкам Полины, самозабвенно внимающей красноречивому профессору.

– Приведу пример. Однажды, когда я был школьником, мой учитель геометрии загадал загадку: как собрать из шести спичек четыре одинаковых равносторонних треугольника. Я весь день перекладывал по парте эти шесть спичек, пытаясь найти правильный ответ. Все предлагаемые мной варианты были притянуты за уши, и я это понимал и сам. К своему стыду, тогда я так и не нашел решения самостоятельно. Наконец учитель показал мне, как это сделать. И одновременно с этим расширил горизонты моего разума. Он научил меня мыслить нестандартно. Он сказал, что как бы я ни перекладывал спички, я ни за что не решу эту задачу, гоняя таким образом их по парте, потому что я мыслю не в том измерении – я мыслю в плоскости. А в плоскости выстроить четыре равносторонних треугольника из шести спичек невозможно, однако это возможно сделать в пространстве. И мой учитель построил из спичек обычную пирамиду. Которая состояла из четырех одинаковых равносторонних треугольников.

Профессор добродушно улыбался. Словно раскрыл детишкам секрет карточного фокуса, которым дурачил людей многие годы, зарабатывая себе на этот особняк.

В толпе возникли тихие разговоры, а некоторые гости жестикулировали друг перед другом руками, видимо, обсуждая загадку и демонстрируя воображаемую пирамиду из спичек.

– Сейчас я расширю ваши горизонты! – воскликнул Венгров.

Надеюсь, это не больно. Хотя я уже под действием обезболивающего.

Он вскинул руку вверх, щелкнул пальцем, подзывая официанта, и подошел к аквариуму. Гости образовали плотный круг. Полина вытянула меня в первый ряд.

Только теперь я увидел, что это был аквариум, наполненный водой… и всё! Просто прозрачная вода. Ни одной рыбки. Ни одного камешка. Ни одного специального украшения.

– Посмотрите, пожалуйста, сюда. Представьте, что в этом аквариуме заключена вся Вселенная. Представьте, что вода – это наша Вселенная.

К нему подошел официант с подносом, на котором стоял один пустой бокал.

– Поэтому мы назовем это Универсариум.

Я назову так свой следующий ресторан. И разверну под его маркой сеть по всей Вселенной. От астронавтов не будет отбоя. Пришельцам скидки.

Профессор зачерпнул бокалом воду и поднял его.

– Это – вы, – сказал он, после чего выплеснул воду обратно в аквариум. Затем снова набрал в бокал воды и произнес: – Это – Австралия.

Венгров вновь вылил воду обратно.

Пока что не очень ясно. На лицах гостей было внимание и наслаждение. Словно они смотрели в кинотеатре новый блокбастер с нереальными спецэффектами. Я же отрешенно поглядывал на начальные титры с именами неизвестных актеров. Судя по всему, это будет нудный артхаусный фильм, смысл в котором видит только автор.

Профессор продолжил черпать воду из разных краев аквариума, говорил, что означает новый бокал, и возвращал воду обратно.

– Это – президент. Это – морозы. Это – сахарный диабет. Это – инсулин. Это – пирог. Это – война. Это – дорожные пробки. Это – ваши соседи. Это – свадебное платье. Это – голод. Это – машина Эдуарда…

Венгров хитро посмотрел на меня и улыбнулся. Смотри-ка, и в этот раз про меня не забыл. И про мои колеса. Я сделал доброе лицо в ответ.

– Это – миллиард долларов. Это – землетрясение. Это – ваш телефон. Это – секс. Это – молоко. Это – новогодняя елка. Это – туристический поход с друзьями. Это – любимая телепередача. Это – дружба. Это – экзамен. Это – боль.

До меня потихоньку стали доходить его слова: всё взаимосвязано.

Но мне нужно было разжевывать помельче. И он разжевывал.

– Это – смерть. Это – подарки. Это – солнечное затмение. Это – самолет. Это – предательство. Это – счастье. – Он выплеснул воду в аквариум и на мгновение замолчал.

Но только на мгновение.

– Те из вас, кто посчитал, что я хочу сказать только о том, что всё во Вселенной взаимосвязано, – ошиблись.

Так! Что за хрень? То ли я тупой, то ли он действительно читает мои мысли.

– Слово «взаимосвязано» лишь в некоторой степени уместно.

Снова шустро подбежал официант с подносом и унес бокал, которым профессор безжалостно ковырялся во Вселенной.

– Все мы знаем о многовековом противоборстве доктрин материализма и идеализма. За каждую из них ратовали разные именитые ученые, лихорадочно доказывая свою правоту и несостоятельность противопоставленных мировоззрений.

Что-то всё как-то усложнилось для моего восприятия.

– Но оба этих философских течения порочны! – громко заявил Венгров, деловито вытянув указательный палец вверх. – Каждое из них рисует навигационные карты мира без понимания, что Земля круглая. Они решают задачу в плоскости. Вот взгляните, – он указал рукой на созданную им модель Универсариума. – У этого аквариума, существующего в материальном мире, безусловно, имеются совершенно конкретные длина, ширина и высота. Имеется объем… 50 литров, насколько мне известно. И множество иных информационных характеристик: толщина и состав стекла и так далее. Как, по-вашему, может ли существовать этот аквариум, не имея определенной длины стенки? Не имея ширины либо высоты? Конечно, нет! Это принципиально невозможно. Точно так же, как и просто информация не существует без четко определенного материального носителя. Под информацией мной имеется в виду и наше сознание. Или, если вам угодно, наша душа.

Ух ты, ученый сказал «душа»! Моей как раз немного полегчало. Это наверняка потому, что я целенаправленно проспиртовывал тело, с которым она взаимосвязана.

– Материальное и духовное нельзя исследовать в отдельности. Их нельзя разделять только потому, что одно вы можете потрогать, а другое – обозначить и ощутить в сознании. Слово «взаимосвязано» уместно, но не в должной степени отражает устройство механизма Вселенной. Я хочу, чтобы вы знали главное – что всё состоит из одного и того же. Материя и душа имеют одну сущность. Из одного может происходить другое – в обоих направлениях.

Я вдруг осознал, что слушаю очень внимательно. Конечно, я не смотрел на него словно на пророка, как некоторые здешние взрослые дяди и тети, но вникал в его речи с внезапно возникшим большим желанием получить это самое новое знание. С таким интересом я не слушал никого. Даже на курсах высокостатусных экономических школ. Которые посещал неизвестно зачем.

– Из одного происходит другое, – повторил профессор. – И не всегда из материального духовное, как может кто-то подумать. Если ваша духовность сильна, то она будет источником возникновения, или, если правильнее, движения материального. Потому что всё мироздание, вся материя, вся информация, в том числе и разум каждого из людей, встроены в единый механизм Вселенной.

Я пытался разобраться с каждым словом.

– Как же работает этот механизм? Я поясню. Всем известно, что воды мирового океана, да, в общем, как и мы с вами, не слетают с поверхности шарообразной, как мы сегодня уже выяснили, Земли из-за закона земного притяжения. Открытого благодаря знаменитой истории с упавшим яблоком. Но знаете ли вы причину морских приливов и отливов?

В рядах гостей зашипело: «луна, луна, луна». Прямо класс отличников. Все всё выучили, все всё знают. Давайте дневники.

– Совершенно верно, – подтвердил Венгров выбрасываемые умниками из толпы догадки. – На воды действует притяжение Луны. Но земная гравитация сильнее лунной, поэтому дальше приливов дело не идет, и океаны не переливаются на наш спутник, и уж тем более нас с вами не вытягивает в открытый космос. Но какова же природа притяжения? А здесь кроется самая суть. Притяжением обладает абсолютно всё на свете. Но разным по силе. Чем предмет больше, тем сильнее его притяжение. И как мной уже упоминалось, но, я уверен, важно это повторить: и материя, и информация состоят из одного и того же – из абсолютной энергии. Поэтому информационная энергия, сознание, душа тоже обладают таким свойством, как притяжение.

После этих звонких слов профессор замолчал и стал пристально смотреть на лица гостей, как бы проталкивая своим взором сказанное им поглубже в умы слушателей и одновременно удостоверяясь, что они хорошо усвоили поданный материал.

– Вот, например, – продолжил он с расслабленным видом. – Вы потеряли кошелек с большими деньгами. Затем вы, несомненно, расстроились. То есть потеря денег – это причина, а расстройство – это последствия. Правильно?

В зале появился тихий невнятный гул. Но по выражению лица Венгрова было видно, что он не ждал от кого-то ответа. Он говорил:

– Правильно… Но и неправильно. Потеря кошелька – вот это последствие. Последствие каких-то плохих ощущений, мыслей, эмоций, состояний сознания, которые были до этого. До потери. Именно они стали гравитировать. Именно они дали сигнал во Вселенную, механизм которой привел в движение материальный мир, и в итоге – вы теряете ваш горячо любимый кошелек.

За всё это время я не сделал ни глотка. У меня было чувство, что со мной делятся знанием о сути вещей. Той самой тайной мироздания.

– И что происходит далее? Вы теряете кошелек – что теперь становится причиной вашего последующего расстройства. И уже это вновь возникшее расстройство впоследствии материализуется… и станет источником чего-то плохого, что произойдет с вами. Чего угодно: начиная от потери другого кошелька до пожара в доме.

Полина стояла рядом. Она смотрела на Венгрова, чуть улыбаясь. Иногда на секунду переводила глаза на меня. И я ловил ее взгляды. Я чувствовал, как мое лицо в эти моменты делалось влюбленным. Без усилий с моей стороны.

– Как же порвать этот порочный круг? – профессор сделал озадаченное лицо, но тут же вернул в него спокойствие и уверенность: – Выйдите из круга. Начните развивать позитивные мысли и эмоции. Пусть искусственно. Пусть безосновательно. Но сделайте это. Да, это трудно: чувствуя себя плохо, думать о чем-то радостном и представлять, что вам хорошо. Но вы это можете. Возможности вашего духовного мира ничем не ограничены. Рядом с ним материальный мир – ничто. Как это сделать? Мыслить позитивно нужно начинать с благодарности за то хорошее, что вы имеете. С осмысления великой ценности этого. Заполните себя удовлетворением этим чувством. И уже на этой основе стройте новые положительные векторы мышления.

Старик делал медленные шаги в центре круга. Он старался посмотреть в глаза каждому.

Это действительно умный хрен.

– Я всегда говорю и не устаю повторять, что вера важнее всего. Вера сломает все преграды на вашем пути. Вера!.. – воскликнул он, – приведет вас к счастью. В механизме Вселенной вера выступает способом. Это великое по силе средство притяжения к себе созданного в сознании образа желаемого. Именно наши желания возбуждают сигналы во Вселенную. Наши желания и наши страхи. Ведь страхи и пробужденные ими переживания тоже запускают волны притяжения. Поэтому бояться – глупо! Страх только навлекает на вас то, от чего вы так рьяно пытаетесь скрыться. По этой же причине не запечатлевайте ваши желания со словом «не», как, например, «я не хочу заболеть», ведь таким образом в сознании создается вектор, не преобразовывающий эту форму в «я хочу быть здоровым», а исключающий ту самую частицу «не». Даже люди подсознательно не распознают слова «не», когда получают призыв к действию, а принимают как активное лишь ключевое слово, которое в изначальном смысле фактически отрицается. Так же и со Вселенной. Не будьте против чего-то, а будьте за что-то. Формулируйте ваши желания конкретнее.

Иногда я бросал взгляд на аквариум, около которого расхаживал профессор. Меня впечатлила эта модель Вселенной. Нужно будет поставить такой Универсариум у меня в кабинете. Но я, пожалуй, все-таки заброшу в него какую-нибудь симпатичную рыбку. Пусть меня радует.

– Чтобы желание счастья гравитировало сильнее и эффективнее, преобразуйте ваши «хочу быть счастливым», «хочу быть богатым», «хочу быть чемпионом» в «я решил быть счастливым» и так далее. Примите внутреннее безоговорочное решение, что вы достигнете поставленной цели. И желайте ее достижения. И стремитесь к ней. И верьте, что достигнете ее.

Венгров остановился. Похоже, он закончил свое выступление. Интересно, зазвучат ли сейчас аплодисменты?

Но вдруг он снова заговорил:

– Представьте человека, который проснулся утром с улыбкой. Он радовался новому дню. Причем без какой-либо особенной причины. Просто был благодарен за то, что имеет, за всё прекрасное, важное, что окружает его в жизни. Он источал добрые мысли и эмоции. Словно предвкушал что-то хорошее. В ответ на голос его души материальный мир изменился вокруг него. И знаете как?

Абсолютная тишина.

– Он нашел ваш кошелек.

Приятный дружеский смех раскатился по залу. Полина мило захихикала и посмотрела на мою улыбку. Вот теперь и ты смотришь на мой рот. Смотри.

– Большинство людей подчиняет свой духовный мир окружающему их материальному миру, – сказал Венгров. – Не делайте этого. Подчините весь окружающий мир вашему духовному… Приятного вечера.

В рядах возникли торопливые разговорчики. Круг неожиданно быстро рассредоточился на небольшие компании по всей площади зала.

Венгров мгновенно растворился в этой толпе.

9

Я поискал глазами профессора, но так и не увидел его. Он куда-то незаметно исчез.

– Тебе понравилось? – спросила Полина.

– Ты себе даже не представляешь как, – ошеломленно выдал я.

– Представляю, – шепнула она и состроила кокетливо глазки.

Кажется, у меня с ней всё наклевывается. Конечно, мне пока не верилось, что когда я отвезу ее домой, она пригласит меня войти и распробовать с ней чашечку чая с печеньками. Но то, что ледяная стена между нами заметно подтаяла, было ощутимо. Я дождусь, когда растопятся эти толщи, и шагну навстречу огромному внутреннему миру и великолепному внешнему оформлению моей принцессы.

Появилась негромкая приятная музычка. Несколько окружных секций люстры погасло, создав уютный полумрак. Никто никуда не расходился. Будто открылась вторая часть тусовки. Диваны и кресла заполнились уставшими стоять. Официанты продолжили усердно блюсти, чтобы никто не был обделен напитками. Все болтали, словно родственники на свадьбе.

Я задержал свой взгляд на одном человеке лет пятидесяти, который, судя по его артистической мимике и активной жестикуляции в беседе, находился в веселом расположении духа и никак не навлекал на себя подозрение, что он большой человек в финансовом мире. А еще он первый и пока единственный «Человек эпохи» по версии именитого журнала «Кардинал». Но ходили слухи, что он и является его тайным основателем.

– Увидел кого-то? – поинтересовалась Полина, заметив, что я глазею на незаурядного гостя.

– Да не то чтобы… Это Соловьев. Председатель правления «ЛотБанка».

– Ты знаешь его?

– Только визуально. Он очень влиятельный чело…

– Хочешь, познакомлю? – снова неожиданный вопрос. В тот момент я и сам не знал, как ответить. И не успел. Она взяла меня за руку и повела.

Соловьев был одет в светло-синий костюм. Две верхние пуговицы белой рубашки были расстегнуты. Теменное облысение было скрыто зачесанными невыпадающими волосами. С его мужественного лица не сходила улыбка, пока он что-то задорно втирал своему собеседнику, словно травил пошлые анекдоты.

– Здравствуйте, Анатолий Васильевич.

– Добрый вечер, Полина, – Соловьев отвлекся от своего слушателя.

– Хочу вам представить моего друга. Это Эдуард. Я оставлю вас ненадолго.

В эту секунду я с опаской бросил безрадостный взгляд на Полину. Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, только ненадолго. Я так боюсь тебя потерять. Кажется, она прочла тревогу в моих глазах и успокаивающе моргнула, вспорхнув игривыми ресницами, в знак того, что «Не переживай. Я никуда не денусь. Тебе еще везти меня домой». И она увела с собой соловьевского приятеля.

– Здравствуйте, – я вытянул руку.

– Привет, – бодро и чрезмерно дружелюбно сказал Соловьев. Он был пьян так, как я бы на его месте за руль не сел. – Меня Толик зовут, – крепко пожал мне руку.

Когда бы я раньше мог представить, что самый из самов – Соловьев – будет мне Толиком представляться? Для абсолютного большинства он недосягаемая фигура. Им выстроена такая мощная система финансово-кредитных учреждений, которой неважно, есть ли на рынке конкуренты. Он является почетным гражданином города. Лауреатом бесчисленных премий за вклад в развитие бизнеса. И непросыхающим алкашом.

Я скромно произнес:

– Эдик.

– Ты тут в первый раз? Не видел раньше.

– Да. Глубокие мысли я здесь обнаружил.

– Глубокие? – он сделал удивленно-недовольное лицо. – Да это истина из всех истин. Вот когда ты это поймешь, тогда ты… ты… ну не знаю, седеть начнешь, будешь как Венгров, – тут он захохотал смешком анашиста.

Я увел взгляд от него. Посмотрел на часы. Было девять с чем-то.

– Пойми, дружище, – Соловьев обхватил меня рукой за шею. – Бабло – ничто. Всё, что можно потрогать, – ничто, если этого нельзя почувствовать внутри… Внутри-и-и… там, где сладко, – он сделал мечтательное лицо. Потом судорожно причмокнул и вновь повернулся ко мне. – Ты поймешь это, Эдик. Рано или поздно.

Вообще-то, я не люблю, когда меня трогают. Тем более за шею. Если только это не ласковые женские пальцы. Но, словно чего-то боясь, я не стал демонстративно вырываться. Как бы не обидеть человека, к знакомству с которым так долго стремился.

– Думаю, уже начинаю понимать, – сказал я. И вновь посмотрел на часы. Было девять с чем-то. Не получалось сфокусировать взгляд на минутной стрелке. Не до этого. На шее висел пьяный олигарх и что-то втирал.

– Нет, Эдик, дружище, не понимаешь. Еще нет, – Соловьев состроил доброе лицо, как у учителя начальных классов. – Вот ты думаешь, наверное, что я пьян…

– Да нет, что вы!

– Да что нет? Я ведь пьян, – он опять хохотнул. – Но я всё равно мыслю. И мыслю широко. Я сейчас стою и смотрю на тебя и одновременно как бы вижу, словно с потолка, как мы с тобой разговариваем. Теперь понимаешь?

– Вот теперь вы правы – теперь не понимаю.

– Не сразу, Эдик. Не сразу. Узнаю в тебе себя молодого, не видящего ничего дальше своего счета в банке. Заводной был, всё спешил куда-то, как ты сейчас – смотришь на часы, будто торопишься. А ну, покажь котлы!

Он резко схватил меня за кисть – ну хоть с шеи слез. И, прищурившись, поднес мои часы к лицу.

– Классные, – похвалил он. – Ценю вкус. Знаю, знаю я, что ты думаешь.

Еще один мысли читает. Да здесь просто клуб экстрасенсов. Может, и меня научат? В покер играть станет веселее.

– Ты думаешь, купил швейцарское говно за полтос – и ты молодец?

Я не решился сказать что-то в свое оправдание.

Соловьев полез в карман и вытянул оттуда за цепочку карманные часы из драгоценных металлов и камней.

– Ну-ка, зацени.

Мне не нужно было рассматривать их под микроскопом и тут же листать толстые справочники, я и так быстро распознал, что это за вещь, и мог о ней всё детально рассказать.

– Breguet. Серьезный хронограф, – я спокойно отпил виски.

– Знаешь, сколько стоит?

– Больше, чем моя машина.

Соловьев снова весело заржал и еще раз обнял меня, но теперь сильнее – будто армейского друга, которого не видел тридцать лет. Кажется, я ему понравился.

Он распахнул часы.

– Смотри.

Мы вместе уставились на стрелки. Оба молчали. Было девять двадцать три. Наконец я это разглядел.

– Что видишь? – спросил Соловьев.

Я посмотрел внимательнее и сказал:

– Я не уверен, но кажется, у вас подделка.

На сей раз на его взрывной смех обернулись гости. Я гордо заулыбался, довольный тем, как ему заходит мой юмор.

– Эдик, ты меня убьешь сегодня. Эй, стой! – крикнул он официанту. Взял у него с подноса бокал. – О нет, дружище, это не подделка. Поверь мне. Но дело не в этом.

Мы вновь замерли – смотрели на стрелки.

– Теперь, когда я смотрю на часы, я вижу… время. – Он повернул голову ко мне. – Время – самое главное. И ни у тебя, ни у меня его не больше, чем у тех, кто носит пятисотрублевые котлы.

Я смиренно смотрел на него, словно внук, слушающий военные истории деда.

– А это, – покачал часами, – просто железка. И не дает тебе власти над временем. Просто хлам.

В этот момент он размахнулся и, держась за цепочку, шарахнул своим дорогущим хронографом об пол!

Еще раз! Еще!

Затем об стену.

Он бил часы с искрами ненависти в глазах.

Наконец они отлетели и потерялись где-то в зале.

Гости безмолвно наблюдали за этим спектаклем. Не представляю, что они там себе думали. Ведь даже я, присутствовавший во время предыстории этого неординарного действа, не соображал, как его воспринимать. Как нервный срыв? Как сильное опьянение? Как желание размяться? Но в самом Соловьеве я почувствовал огромную внутреннюю мощь, пусть даже выразившуюся через такой психопатический поступок.

– Как думаешь, разбил? Эти суки живучие.

– Будем надеяться, вы старались не зря, – проговорил я.

– Счастливые часов не наблюдают, хы-хы. Давай, – он поднял бокал, – за то, чтобы у нас было побольше времени.

Мы чокнулись. Я отпил немного, а Соловьев махом осушил тару.

– Анатолий Васильич, если у вас такие дорогие часы, то на чем же вы приехали? – попытался съюморить я.

– Просто Толик, – поправил он. – Я пешком, дружище. Пешком.

Вдруг он замер. Таращился куда-то в толпу.

Я обратил внимание, что он смотрел на молодую женщину в зеленом платье и странновато причмокивал. То ли наслаждался послевкусием последнего бокала виски, то ли его слюноотделение внезапно увеличилось втрое.

– Похоже, сегодня вот этой дам под хвост, – произнес Толик, не отрывая от нее хищный взгляд.

Изучаемая им барышня с короткой стрижкой спокойно сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и, манерно покуривая сигарету, вела беседу с сидящей напротив дамой.

– Всё, пошел, – крякнул Соловьев и бойко зашагал в сторону избранной девицы.

Он подошел к ней, слегка наклонился, прострочил что-то на ухо, вызвал ее легкую улыбку, затараторил веселее, выбил из нее затейливый смешок, пропел еще какой-то куплет, вернул ее лицу внимание, взял ее за руку, она потушила сигарету, встала с кресла, и они под ручку поднялись по лестнице.

Ни хрена себе! И экстрасенс, и гипнотизер?

Ко мне подошла Полина.

И это радостно. Хорошо, что она не потерялась. Иначе мне пришлось бы обшарить здесь каждый угол. Заглянуть за каждую штору. И даже вырубить прилегающий лес.

– Ну как знакомство?

– Я его другим представлял.

– Здесь он настоящий. Как и все.

Соловьев зародил во мне вопрос своим последним маневром с женщиной, поэтому я решил обратиться с ним к Полине.

– Слушай, – смущенно протянул я, – а это девушка в зеленом платье… ну та, с которой он ушел… это его подруга?

– Не думаю.

– Просто я уверен, он ее не знал до этого и повел… наверх.

– Он этого очень захотел, представил, что она уже его, и вот – она его.

Я чуть замялся. Не может же быть всё так прекрасно в этом Универсариуме! Не может быть всё так легко, и просто, и вкусно, и красиво. Не может быть…

Или может?

– А у меня так получится?

– Попробуй, – ответила Полина.

Я снова заморозился.

Это она сейчас то самое имеет в виду? Или я не так понял? Или что? Или как? Или где?

Двоякое, незнакомое чувство возникло у меня, пока я облучался голубым светом ее чарующих глаз: появление некой влюбленности в Полину и тут же – осознание возможности ее получения. Прямо сейчас.

Отличный сервис.

Я не могу отказаться. Я не хочу. Я не в силах. И у меня нет причин.

– Я бы… – прошептал я, глядя в ее поглощающие меня глаза, – я…

Снова ее магнитное поле делало меня робким и тупым. Где все-таки мои яйца?! Всё еще валяются на полу в машине?

– Что? – ее теплый голос меня успокоил.

– Ты мне нравишься… очень.

Слово «очень» было лишним. Но это и не я его сказал. Оно как-то само выскочило.

Я просто сгорал под взглядом Полины. Наверняка она не вкладывала в него столько сексуальности, сколько получал я без ее активного участия.

Она взяла меня за руку и повела за собой.

Веди! Веди меня куда угодно. Я последую за тобой по камням и по ухабам, по лужам и по снегу, по песку и по грязи. Главное, я приду туда, где будешь ты. Ты-ты-рыты-тырынты.

Мы поднялись на третий этаж. Коридор: по несколько гостиничных номеров справа и слева. Подошли к одной из дверей: с цифрами «33». Она повернула ручку. Мы вошли в темную комнату, освещаемую только из окна дворовыми фонарями. Закрыла дверь, резко прижала меня к ней и принялась обсасывать мои губы.

Ее волшебный запах проникал в мой мозг. Мои пальцы проникали в ее волосы. Я, сам от себя не ожидая, вдруг прошептал: «Какая же ты красивая». Мне этого хотелось. Хотелось дать ей нежность, которую она во мне возбуждала. И не только нежность.

Я страстно облапывал ее упругое тело. Нащупал на спине молнию и спустил ее. Не отрываясь от поцелуев, проник руками под платье и поднял его. Она помогла его снять. И осталась в одних трусиках.

Наконец я мог созерцать ее шикарную грудь. Запредельно шикарную! Мог ее гладить. Сжимать. Целовать. Да я ее загрызу!

Я схватил Полину, приподнял и перенес на кровать.

Быстрыми, сумбурными рывками сбросил свою одежду, наблюдая, как она неспешно стягивает с себя трусики. Забрался на нее и прилип к ней.

Я чувствовал ее всю.

Гладкие руки. Влажные губы. Теплый живот. Расползающиеся волосы.

Тихие стоны. Гулкие вздохи. Мягкие движения.

И пылкие судороги.

– Ну как ты? – наконец сказала она, разорвав трехминутную тишину, стоявшую, пока мы, лежа на спинах, отходили от грохочущего сердцебиения. И улыбнулась.

Моя сказочная принцесса.

Я смотрел на нее, ничего не отвечая.

– Уже поздно. Отвези меня домой. – Она встала и начала одеваться.

Мы спустились в зал. Около десяти гостей сидели в креслах и на диванах. Мирно о чем-то трепались, попивая профессорский алкоголь.

– Они здесь с ночевкой, что ли, останутся?

– Нет, в особняке больше никто не живет, профессор даже прислугу на ночь в доме не оставляет, любит уединение.

Отличная тут атмосфера. Не в каждом заведении, к открытию которого я причастен, есть такая. Нужно будет обдумать формат интеллектуальной тусовки в подобном здешнему интерьере. Возможно, спрос окажется выше, чем я предположил бы до сегодняшнего вечера.

– Расскажи о себе, – попросил я в машине.

Полина застенчиво заулыбалась.

– Я врач. Педиатр. Мне двадцать шесть. Люблю старые фильмы. Люблю гулять.

– Ты замужем? – Вопрос не совсем своевременный, но на всякий случай я решил выяснить. Необходимость навеяна жизненным опытом.

– Нет. А ты женат?

– Нет. А я занимаюсь ресторанным бизнесом. Люблю старую музыку. Люблю скорость.

Мы перекидывались фразами, словно подростки на первом свидании. У меня был невероятный душевный подъем. Она мне его дарила. Мне хотелось держать ее за руку. Бродить с ней так по берегу моря, весело топая по мелкой воде. Осыпать ее цветами. Целоваться под луной на мосту. И, конечно, заниматься любовью ночь за днем, день за ночью.

Проезжая мимо клуба «Сан-Марко», я увидел на парковке Серегу и, кажется, его подругу Китти. Он блевал, держась рукой за свой «бээмвэ». А она стояла рядом и курила.

Именно в этот момент я по-настоящему почувствовал, что избавился от чего-то, что мне мешало долгое время, и приобрел нечто новое, прекрасное и не имеющее стоимости.

– Слушай, – начал я, – честно говоря, я не совсем понимаю это правило со свободным сексом в вашем клубе. Мне кажется, это неправильно. Это скорее больше подходит как раз для всяких там дурацких сект. Где оргии проходят и всё такое… Ну об этом говорили много по телику, – объяснил я, откуда знал это.

– Так, во-первых! – Полина повысила голос. – Почему ты переспал со мной, если такой правильный?

Я не знал, что ответить. Виноват. Хотелось очень. Очень-очень.

– Я бы не пошла с тобой, если бы сама этого не желала. И во-вторых, – включила возмущение, – никакого правила нет. Ты сам себе его нафантазировал. Просто мы все взрослые люди. Пойми, это просто свобода. Свобода твоей души ничем не ограничена.

Я почувствовал себя несколько глупо. Как если бы в детстве меня строго отчитали за нечаянно произнесенное матерное слово. И теперь нужно, опустив глаза, извиняться и говорить, что я больше так не буду.

– Прости, ты права, я перевоображал, – смущенно протараторил я и стал искать в ее лице это самое прощение.

Но она взглянула на меня пусто. Ничего не сказала. И я не понял, что это означало.

– А что для тебя этот клуб? – снова обратился я к ней.

– Дело не в самом клубе. Важно то, что он несет. Важна идея. А она для меня всё. – В ее голосе одновременно звучали искренность и суровость. – Ты не представляешь себе, как изменилась моя жизнь с тех пор, как я стала иначе мыслить. Ни одного плохого события в жизни. Даже мелочи. Мир вокруг меня изменился. Я его изменила… Тебя ждет то же.

С этими словами она прикоснулась к моей щеке. Тепло ее ладони расползлось по моей коже, проникло в поры и через кровь достигло сердца. Заветное прощение было получено.

Возможно, в чем-то она права. Я уже стал чувствовать и понимать, что она говорит.

– И когда придет время выбирать, – продолжала Полина, – я выберу идею. Я не подчинюсь материальному. Я больше не рабыня. Идея важнее каждого из нас. Важнее жизни.

Я остановился в том же месте, что и вчера.

Ждать ли приглашения на чай?

Но она просто поблагодарила за доставку.

– А сегодня ты мне дашь свой телефон? – с надеждой спросил я.

Она наклонила голову набок и натянула искусственную улыбку. Это знак того, что я надоел ей с этим вопросом.

– Прости, – сказала она. – Я сейчас не готова к каким-то отношениям и к тесному общению. Я обрела внутреннюю свободу и не хочу ничего менять.

И снова между нами поползла трещина, перерастающая в километровую пропасть.