И только сейчас маленький, худенький, чистенький Первый дед в беленькой кепке, сереньком пиджаке в клеточку с аккуратно выглаженном воротником в стареньких начищенных ботиночках на худых, но еще крепко стоящих ногах и в брючках с выглаженными стрелками тихо, как сморщенный воздушный шарик, уже прогуливался по маленькой остановочке, на которой сидя на скамейке отдыхал второй дед ,и так же тихо просил у проходящих и ожидающих людей милостыню.

–

Я…

–

Я просто…

–

Хотел…

А потом снова.

–

Я…

–

Я просто…

–

Хотел…

И снова.

–

У меня бабулька…

–

В больнице…

И опять.

–

Подайте, сколько сможете.

Дед не был создан для этого, он прошел войну, перестройку, гиперинфляцию, майдан, много чего еще. Но он не знал, что еще можно для нее сделать…

Он был одинок: у него было всего двое сыновей и четверо внуков…

А пока Первый дед просил на остановке милостыню, бабка уже вернулась домой. Ее семья как раз встала, и кушала сваренный ею засветла обед, и всю свою пенсию до копеечки, отдала внуку, потому что у внука не было денег. Внук был моряк, и уже целый месяц сидел на берегу в ожидании следующего рейса. Его жена не работала, потому что она – жена моряка, а ее сыну было еще только четыре года, и она не может работать – нужно воспитывать ребенка.

–

Я же мать, – говорила она, – я не могу бросить сына, – говорила она.

На последние деньги ее муж купил ей на день рождения новую шубу, и теперь им нечего было есть. Но, Слава Богу, бабка уже получила пенсию, и теперь можно будет им всем прожить еще месяцок-другой.

А в то время, когда внук пересчитывал бабкину пенсию, первый дед, устав просить милостыню, присел на минуточку отдохнуть под роскошное зеленое дерево рядом со вторым дедом, у которого сумка была до упора набита разной газетно-журнальной макулатурой.

А потом первый дед решил спросить у него время, потому что свои старые часы, военный трофей, он давно продал, чтобы купить бабке лекарство, которого хватило только на пару дней. Но второй дед его не слушал.

«Умер», почему-то подумал Первый дед. И вызвал скорую.

Второго деда увезли в морг вместе с газетами. Газетчики написали о нем статью, пожевали немного эту тему и забыли.

На его похороны никто не пришел.

А я до сих пор не могу его забыть и думаю, зачем тот первый дед определил для себя, что тот второй дед умер? Может быть, мысль об этом, его и убила???

Мысли вообще способны убивать?

Хотя наверное все равно.

Город продолжал жить своей жизнью…

Всем было комфортно.

Всем было уютно.

Все были довольны.

***

–

Так все таки, часто ли получается так, как ты хочешь? – спрашивает Пьяный человек.

–

Никогда, – отвечаю я и смотрю, как бледный бармен неумело раскуривает кальян.

–

Врешь, – отрезает Пьяный человек, и наклоняется ко мне и начинает говорить:

–

Ты знаешь, в твоем мире всегда идет дождь. Пусть даже рядом с тобой его нет, потому что ты не хочешь намочится. Но стоит отойти от тебя на некоторое расстояние, хотя бы на 1 метр, попадаешь в жуткий ливень. Вода падает, как с водопада, как будто кто-то целится специально в тебя из шланга, но не может попасть. Но попадает на окружающих. И становишься вдруг мокрым с ног до головы буквально за пару минут. Вода окружает тебя, как защитная крепость. К тебе не пробиться. Ты, говоришь, люблю солнце, люблю пляж, песок и озера на окраине города. Но ты это только говоришь, а на самом деле никогда там не бываешь. Хотеть-говорить и хотеть-быть – это две разные, противоположные вещи. Поэтому вокруг тебя всегда дождь!

Закашливаюсь от первой своей затяжки в жизни.

– Классно ты это все придумал!

Семь

Как хочется курить! Но не успеваю даже выйти из-за стола – приходят клиенты.

Встречаю их с хлебом и солью, держа в кармане палец на курке пистолета.

–

Здравствуйте, с кем можно поговорить по поводу кредита, – спрашивает у меня какой-то очередной незнакомый человек, о котором через пять-десять минут я буду знать практически все.

–

Со мной, – отвечаю я ему.

Маска «Каменная заинтересованность» клиенту.

И все опять закручивается по спирали часовой стрелки.

–

Какой кредит? Сумма? На какой период?

Потом:

–

Зарплата, жена-дети, дополнительный доход, залог?

Потом:

–

Вот условия, вот пакет документов, оформление в течении 2-3х дней.

Клиент уходит недовольный: как это, он берет у нас кредит, а мы с него еще какие-то бумаги требуем…

Маска «Каменное спокойствие» себе.

И меня спрашивают:

–

Ну, как клиент?

–

Нормальный, вроде, – отвечаю я,

–

Точно? – спрашивают они.

Маска «Каменная улыбка» коллегам.

«Только как-то от этого становиться как-то тоскливо…»

И потом работа начинает тошнить, плыть вязкой слизью по извилинам, падать тяжелым камнем на веки.

Тянучка. Время, как липкая жевательная резинка тянется от прилипки где-то в прошлом: от ручки на дубовом столе у шефа, подписывающего приказ о моем приеме на работу, и закрепляется где-то в будущем, на приказе о прибавке к моей зарплате.

Постоянные маски.

Маска «Каменное спокойствие»

Маска «Каменная улыбка»

Маска «Каменная заинтересованность»

И еще одна маска – к освоению:

«Каменное отчаяние».

Для себя.

В одинокой ванной.

А под маской?

Под маской – Болезнь. Истерия. Тоска

***

В болотного цвета платье, разорванном и грязном, с длиннющими как ветки ивы волосами и большими глазами-водопадами, приходит она ко мне, ступая босыми ногами по воздуху.

Разговариваю с ней.

Задаю глупые вопросы.

***

–

Тоска, – говорю я ей, – Тоска, и что мы будем делать сегодня вечером? Может, пойдем еще выпьем водки с друзьями, или может опять запремся вдвоем дома и будем наблюдать за толпами фотонов, бегущих как беженцы, из лучевой нитки в лампе?

–

Нет. – отвечает мне она. – сегодня будем трахаться в графиками погашения кредитов физических лиц и выводить просрочку!!!

–

Ну а потом? Может, пойдем попьем водку с друзьями? – опять с Надеждой спрашиваю я.

–

Ну а потом?.. гм… – думает она (разве она умеет думать?) – Потом наберем наугад телефонный номер, или пошлем наугад сообщение по мессенджеру, или еще лучше пойдем после работы пешком домой. 50 минут пешком – не так-то много для 1 ночи…

–

Неужели мы сегодня так сильно задержимся?

–

Конечно, задержимся! Может и до 6 утра! Конец месяца, отчет, клиенты, папки. Надо работать! За что тебе деньги платят?

И я подчиняюсь Тоске, как самому главному голосу во мне. И меня уже ничего не сдерживает: ни голос Рассудка, ни голос Чувств.

(Чувства резко встают и уходят. Разум, задумавшись у окна, тянется за очередной сигаретой, а потом уходит вслед за Чувствами.)

***

Хочется позвать на помощь принца. А Тоска, отрываясь от длинной тонкой сигареты в мундштуке, начинает ехидно улыбаться. И я уже не спрашиваю о причине столь ехидной улыбки. Я знаю, что она ответит.

–

Ха, неужели ты думаешь, что в твоей сказке когда-либо будет принц?

И я больно кусаю губу.

Дежурная медсестра вызывает дежурных санитаров.

***

Мои родители очень болели за меня, сдували с меня пылинки и держали в клетке, из которой практически невозможно было выбраться.

Нельзя было сметать крошки со стола рукой, облизывать нож, залезать с ногами на стулья, приходить домой позже 9 вечера, ходить на дискотеки, красится, носить облегающее и ещё кучу всего.

Говорили, что нельзя сидеть при выключенном свете и смотреть на луну. Потому что если долго смотреть на нее, луна придёт к тебе и заберет твое сердце.

Но это уже говорили не родители.

Это говорили Звезды, когда родители оставляли меня наедине с собой в темной комнате.

И я плела защитное одеяло из темноты и собственного тепла, защиту от слов, защиту от людей, защиту от мира.

***

–

Ваша дочь выздоровеет, – говорили врачи родителям, – ей нужно только очень сильное впечатление. Вы только не переживайте. Она придет в себя. Очень скоро. Верьте нам.

Верьте нам.

–

Как вы себя чувствуете? – безразлично спрашивает он меня вечером в понедельник.

–

Нормально, – отвечает за меня Болезнь.

–

Как вы себя чувствуете? – опять спрашивает он утром во Вторник.

–

Как вы себя чувствуете?

–

Как вы себя чувствуете?

–

Как вы себя чувствуете? – повторяет он каждый день Недели.

Это становится похожим на заевшую кинопленку.

–

Цвету и пахну!

–

Лучше всех!

–

Не дождетесь!

Повторяет, наслаждаясь процессом, моя Болезнь.

Сидит на подоконнике в белом больничном халате. Высасывает трубочкой из меня мое здоровье.

Вставляет в прозрачные медицинские колбочки с моей кровью коктейльные зонтики с новогодними дождиками.

Скалит зубы врачам.

И посрать ей на лекарства.

Начинаю с ней вести переговоры про покупку Жизни за Смерть. Задаю ей самый главный вопрос:

–

Зачем это все?..

Она мило усмехается и отвечает:

–

А ты как думаешь?

–

Чтобы научится… жить???

Болезнь задумчиво чешет пятку:

–

Нет, чтобы знать, когда умереть…

***

И когда Тоска остается одна, она зазывает к себе заплесневелый кошмар Грозы.

Тучи, чернее ночного неба, закрывают небосвод. Над городом зависает запах серы и этот едкий запах лезет в ноздри, проникает под кожу, высасывает силы.

И вместе с Грозой начинает плакать Сердце.

Его плач как обычно никто не слышит.

И Тоска уводит его мимо работников банка, через толстое тройное евро стекло, мимо капелек дождя в самые недра тучи.

Там, в полной полуночной темноте среди клубящихся туч кто-то большой и неузнанный смотрит незнакомыми глазами на Сердце и оно, трепеща и плача, спрашивает у него.

–

Ты кто?

–

Я тот, кто пришел тебя убить, – отвечает незнакомец и далекое, невидимое Солнце отражается в его темных желтых глазах.

–

Зачем тебе это надо? – испуганно дрожит Сердце, – я ведь ничего тебе не сделало!!!

–

Ты сделало то, что не должно было делать, – ты живешь…

***

Потом на работе выпрашиваю новую мышку на компьютер. Как признание в любви.

–

Жень, а Жень, на что ты способен пойти ради меня?

Улыбка на все лицо. Смущение. Люди, сидящие при этом в кабинете, думают неизвестно о чем.

–

Чего ты хочешь? – выдавливает из себя Женя.

–

Подари мне свою компьютерную мышку…

Хохот на весь кабинет.

Потом заходит женщина с дешевыми иконами.

–

Купите иконы, – протяжно говорит она, заглядывая к нам в кабинет.

–

Купите иконы, – упрашивала она математически логичных и экономически подкованных верующих в неверие работников банка.

–

Это необычные, из Киево-Печерской лавры привезенные. Дешевые. Ламинированные.

–

Купите иконы, – говорит она нам.

–

Женщина! – говорим мы.

–

Вы не туда пришли – говорим мы.

–

Это не то место, где вы продадите свои иконы.

–

Почему? – с легким удивлением спрашивает она у нас.

–

Среди нас есть некрещеные, – отвечаем мы и оглядываемся на друг на друга.

–

Ну, тогда я сама не продам вам иконы, – говорит она нам, закрывая за собой дверь, – я не продаю неверующим.

–

А как же наши потребительские права? – кричим мы ей вслед.

«А почему бы ей не обратить нас в свою верю?» удивляемся мы ее не догадливости. «Да… Эти – не используют современных технологий, маркетинг, пиар, личный бренд. Активные продажи не для нее. Им подавай старославянский путь духовного развития. Типа, сами придем. Фи. Прошлый век. У нас в банке она бы и дня не задержалась…»

Но неприятный осадок остается, и умножается на множество рабочих моментов: математических ошибок, этических неприятностей.

И ближе к обеду, уже изнуренные и опустошенные, начинаем гнать с работы.

Предлагаем старым веселым клиентам вместе с пакетом документов бланки– разрешение на сексуальное домогательство, выуживаем откуда-то из банковской сетки видеоспам, обклеиваем кресла друг у друга скотчем, потом мстим друг другу за это, а потом, устав от однообразности жизни, задаем друг другу по очереди извечный вопрос:

–

Ну что, пьем сегодня?

–

Так, а как же корпоратив?

–

Так к нему надо подготовится! Морально! – коварно подмигиваем друг другу.

–

Ааа! ну давай!

Потом в обед, пока сильно никто не наблюдает, напиваемся до полуживого состояния.

Вешаем на дверь с обратной стороны объявление, скачанное из Интернета, но подходящее по случаю.

«Пожалуйста, кому не жалко, занесите в кредитный отдел пару сосисок. Леша»

а потом начинаем приписывать:

«А Анжеле – кафету»

«А Лене – крабовых палочек»

«И Сереже тоже»

И после всего красным:

«Можно деньгами или безналом на карточку «для премии к празднику ;)» – чтобы хоть как-то обеспечить движение по бесполезному карточному счету, который заставили открыть для выполнения плана по картам…

–

А потом на него нарывается начальник отдела безопасности и относит к управляющей… – прерываю я фантазии коллег, – Вот мы размечтались без всякого повода!…

Рву крутое креативное объявление на мелкие кусочки и выбрасываю в мусор.

А через полчаса приходит Повод. Его приносит заплаканная секретарша.

–

Тебя хотела видеть управляющая, – говорит она мне.

«Что еще?»

–

Окей. Зайду.

***

Зайдузайдузайдузай…

Ду-ду-ду…думать о хорошем… дудуду

Музыка.

Крики.

Толпа.

Гимнастика для шейных позвонков.

Концерт на открытом воздухе: Бесплатный!

Местные звезды, знаменитая КВНовсая группа на заправку.

Черт, ничего не видно.

Аккуратно стриженные затылки молодых людей.

Яркая аура сцены вокруг голов.

Перед носом у Друга маленькая симпатичная попка девушки, сидящей на шее у парня.

–

У вас очень симпатичная попка! – кричит Друг ей, обернувшейся на хихиканье девчонок в ответ на кривляние Друга.

Она не слышит. Парень, Слава Богу, тоже.

Друг что-то говорит парню на ухо. Парень отодвигается.

Ручейки людей – подростков, держась за руки, чтобы не потеряться, пробираются сквозь толпу в поисках лучшего места.

Толкают, как в общественном транспорте в час-пик. Прижимая сумку к себе, чтобы ничего не вытащили. Сжимаешься сама, чтобы пролезть поближе к сцене.

А на сцене бузят.

Смешные устаревшие шутки.

Новые пошлости, тоже “очень” смешные.

Туалетный юмор.

Опять туалетный юмор.

Всем весело.

И как изюм в бочке дерьма – наконец-то, умные сценки.

В КВН – ничего не изменилось.

Все по-старому.

Только Влада среди них нет. Не дорос еще до знаменитостей…

Блядь, Влад….

Зачем я опять о нем подумала?

Выбираюсь из толпы.

Ухожу темными переулками к остановке.

–

Пока, друзья, я ничего нового для себя тут не найду.

Опираюсь о поручни маршрутки, как на старых друзей.

Домой.

И думаю о том, что могло бы произойти и не произошло.

О безответной ответной любви, которой не суждено было стать реальностью.

Плачу в черные очки.

Тоскую.

Пытаюсь снести эти трехметровые толстые заборы вокруг себя.

Безуспешно.

***

Ничего необычного за сегодня не произошло. И славно.

Спокойной ночи, Вселенная!

***

Поднимаю глаза от черной воды в белое небо. Созвездие Дракона, миллиардный год подряд, все еще приветливо машет мне хвостом.

К руке, опущенной по локоть в воду, печально прикасается сонная рыба и я выдергиваю руку.

А это уже не рука.

Это серебряная щупальца речного рака.

Капли воды блестят при лунном свете, стекают вниз сквозь закатанный рукав к подмышкам, а потом разливаются по всему телу холодными чешуйками. И я превращаюсь в русалку с рачьей щупальцей.

И ныряю в теплую летнюю воду Днепра. Плыву по фарватеру к родному пляжу, прорываюсь сквозь водоросли, уплываю от огромного спящего сома.

Собираю со дна пустые бутылки и выбрасываю их на берег.

Плыву, не тратя сил, равномерно, и надеюсь доплыть, домой.

Глотая воздух кусками, проплываю мимо сонных барж.

И чувствую, что на этот раз хозяйка здесь – я.

“Дома скажу, что ночью был сильный дождь, и я забыла зонтик.”

Кап-кап-кап… ду-ду-ду…

Дузайдзайдузайду…

***

Убийство времени?

Нет.

Отдых?

Нет.

Моральный пресс сродни допросу в прокуратуре:

сидеть в кожаном кресле, обтянутом бордовым кожзамом с деревянными ручками, ножками и спинкой перед кабинетом управляющего,

утешать заплаканную секретаршу,

нервно закручивать в трубочку распечатанную корреспонденцию, полученную от нее.

Слушать из соседнего кабинета зама легкий смех девчонки из физ.лиц.

Позвала – надо ждать.

Полчаса, час, полтора.

Иначе получишь еще и за то, что не подождала.

“Сегодня все плачут” – говорит секретарша.

Черные от туши слезы уже окрасили ее глаза в красный цвет, как у вампира только что напившегося крови.

“Управляющая сегодня с утра опять не в настроении.”

Ничего, скоро у нее настроение поднимется.

***

Вот, кто действительно вампир. Улыбаюсь про себя: наверное, опять Центр проверяет счета, выставленные за ремонт нашего отделения.

Подбираю подходящее выражение лица: сегодня пусть это будет “Каменное безразличие”.

Подбираю подходящие слова: для этого необходимо пару дней, но сегодня надо справится быстро.

Выписываю слова “разрешите перепроверить и доложить попозже”.

Слова «нет» и «не знаю» исключить из лексикона.

А вообще, лучше молчать и слушать. Быть немым, а иногда и глухим.

«Она тоже для чего-то встретилась тебе на пути». – вспоминаю слова Пьяного Человека.

«Для чего-то встретилась… Для того, чтобы мне научится утешать девочек-секретарш.»

Может переспать с замом, чтобы была хоть какая-то защита от нее? У него такие голубые глаза!..

Проходит еще полчаса-са-са-са…

***

А на огромном бежево-желтом лице Пустыни лежало 2 больших голубых озера. Озера были какие-то странные, одинаково продолговатые с одинаковыми холмами под ними, на которых росли одинаковые черные камыши. А со дна озер, казалось, выглядывает Душа самой Пустыни.

–

Привет, Солнце, – сказала мне Пустыня, завив две небольшие песчаные бури под огромным длинным холмом.

–

Я не Солнце, – ответила я, помахивая желтым кленовым листиком, – Солнце умерло.

–

Солнце не может умереть, – ответила Пустыня, – Иначе я перестану существовать. Кто будет меня согревать? Кто будет сушить мои слезы? Кто тогда будет ко мне приходить каждый день?

–

Никто, – ответила я, – ибо жизнь – это когда никто не приходит, когда кого-то очень ждешь, и когда ничего не случается, когда очень хочешь, чтобы что-нибудь случилось. Это бездонная бездна

, куда засасывает тебя, как в Черную Дыру.

Пустыня молчит. Пустыня не может мне ответить. Застелив свои большие голубые глаза песчаными барханами, она думает о своем и задевает Небо своими пальмами-ресницами.

Тишина завораживает.

Тишина умиротворяет.

И умерщвляет.

Высохший кленовый лист пролетает мимо лица Пустыни и падает мне в ладони.

Становиться печально.

В сумерках восходящего солнца мне дают лекарство от апатии.

***

Кутаюсь с головой в шершавое больничное одеяло, но не ощущаю тепла.

–

Ты думаешь, у тебя в жизни есть смысл? – задает Болезнь мне вопрос.

“Какой смешной вопрос”, – думаю я, замерзая от холода под этим жестким оранжевым одеялом. Пытаясь найти ответ, я смотрю на голубое небо. В небе болтается лампочка, как капля света, и я думаю, что свет – это белая вода, которая испаряется с лампочки и невидимым паром застилает глаза.

–

Болезнь не перехитрить, – говорю я небу, и отворачиваюсь к стене.

И больно бьюсь головой.

Плачу от безысходности.

***

Черный человек выпивает остатки водки и заказывает еще.

–

Тебе плохо не будет?

–

А какая кому разница? – отвечает он.

–

Правильно, никому.

–

Я не хочу падать сам. Я не люблю летать. Но я падаю и падаю вниз. Как высушенный лист. Но еще не осень. И даже не конец лета. Сейчас только начало. Начало всего. Но я уже падаю. Хочешь упасть со мной?

–

Я хочу летать, – отвечаю я.

И прыгаю с парашютом вниз. В бездну. И страх сковывает ноги. И адреналин зашкаливает за отметку “Максимум”. И кричу. И считаю. И дергаю за кольцо. И парю.

–

И чушь. Я не люблю летать. Я боюсь летать….

Я боюсь…

Пред.123 4 5 6 След.

Девять этажей вниз

Семь

С этой книгой читают