Девять этажей вниз

Шесть

– 

ВАС ВЫЗЫВАЮТ!!! – кричит мне на ухо секретарша.

Вырываюсь из плена призрачных снов с больной головой.

Дождалась.

Наконец-то.

Вхожу в полутемный кабинет, заставленный шкафами с посудой для клиентов, местного начальства и начальства из Центра, как в гробницу Тутанхамона: с любопытством и страхом перед древнейшими проклятиями.

И затхлый воздух помещения, которое давно не проветривалось, подтверждает мои ощущения.

Она смотрит на меня своими черными глазами – буравчиками.

Губы уже заранее искривлены в недовольной улыбке.

– 

Вы опять пришли на работу не в корпоративном виде. Вы куда пришли, в банк или на дискотеку? Сколько Вам можно говорить об этом?

Она всегда обращается ко всем на Вы, даже к молодым студентам-практикантам. От этого ее нотации становятся еще более извращенными. Хотя с другой стороны, ложное панибратство со стороны ее замов иногда выливается еще худшими вещами: подставой, предательством и выговорами с занесением в трудовую книжку.

– 

Мы вам что, мало платим? Вы что, не можете купить себе нормальную одежду?

Два кредита, один большой на квартиру, второй – кредитный лимит на пластиковую карточку, уже давно весь потраченный. Еда, коммунальные, лекарства, учеба, поездки, бесполезные поиски себя на бесконечных вечеринках-кафешках-ночных клубах-квартирниках и семинарах-лекциях-практиках. И выполнение плана. Депозит на одного знакомого. Кредит на второго знакомого. Но все я. Все на меня. Работать для того, чтобы выживать, выживать, чтобы работать.

И покупать нелюбимую, недешевую одежду для того, чтобы в ней приходить на нелюбимую и ненужную работу.

А потом сойти с ума, потому что не можешь ничего, кроме работы, себе позволить.

Бесполезно.

Этой подойдут и черные штаны с зеленой туникой.

– 

Касательно Вашего проблемного кредита. Они пообещали погасить сто тысяч в течении ближайшей недели. Возьмете сейчас водителя и поедите к ним на офис. Николай Ивановича захватите по дороге. Там составите протокол встречи и подпишите его. Потом отправите сканкопию в Центр. А то меня уже терроризируют. Не подпишите протокол, можете не возвращаться. Все. Идите.

«Бедная, ее тоже терроризируют» Ее – Центр, она – меня, я – клиента, клиент – обратно меня. Вот такой вот круговорот морального террора и насильного совокупления. Обед, как всегда, испорчен, а кредитчики, как всегда, во всем виноваты.

И тут: Внимание! Приходит понимание!!!

Понимание того, что я всего лишь ходячий Моцк, тот самый, который ВСЕ ЕБ.!

Выхожу из кабинета в коридор, как из полузатопленного подвала на свежий воздух. Схожу в туалет, может, вырвет – станет легче…

А в туалете встречаю сидящего на сливном бачке Демона…

Он смотрит на меня своими черными точками – глазами.

Он протягивает ко мне свои черные когтистые лапы.

Он вырывает у меня сердце и съедает его.

Потом запивает водой из сливного бачка.

– 

Вкуснятина…

Возвращаюсь с подписанным протоколом ровно через час. Мошенникам все равно, что подписывать.

***

Жил–был на свете один мальчик. – рассказываю я Пьяному человеку свою позитивную историю, – Назовем его, Мальчик – позитивчик. Он постоянно улыбался. Был душой компании, учился, помогал своим соседям с компьютерами, первым открыл у себя в селе компьютерный клуб, встречался с хорошей девочкой. А еще он работал в банке. Зарекомендовал себя очень хорошо. Так хорошо, что его пригласили на собеседование в Центр.

В общем, все было зашибись. Вот, он уже купил билеты, собрал вещи, подготовил документы.

И вот, в последний вечер перед поездкой его друзья зовут его гульнуть вместе с ними.

В последний раз.

А потом, возвращаясь с друзьями из райцентра, они попадают в аварию. Водитель не справился с управлением. Машина вылетела с дороги, перевернулась несколько раз. Мальчик-позитивчик вылетел через заднее стекло, остальные не спаслись. Неделю он лежал в коме, получил непоправимые тяжелые травмы головы и тела. Год восстанавливался. Теперь инвалид. Говорить не может. Работает только руками. Но он не сдается. Он работает над собой. Позитивно? Позитивно.

Пьяный человек думает. Пьяному человеку нечего сказать. “Хахаха”, – вот, я его подловила! Думаю я.

С усилием он выдавливает из себя:

– 

Занятная история. – говорит он. – Я знаю этого мальчика?

– 

Его знают все. Он с утра до вечера сидит за телевизором и смотрит юмористические передачи, а иногда выходит на крыльцо смотреть на звезды и вспоминать свою будущую несостоявшуюся жизнь. И думает, постоянно думает над одним: «Ничего страшного! Я еще могу что-то сделать!»

Пьяному человеку нечего сказать.

Он выдыхает дым в черный воздух кафе и даже не трогает водку.

– 

Это тот, который

бухает вместе со мной здесь по пятницам? – говорит он. – И каждую пятницу падает вместе со мной?

– 

Нет, он не упадет. – говорю ему, – Он – мальчик-позитивичик.

– 

Он – бухой мальчик-позитивчик.

– 

На самом деле всем все равно.

***

В середине обеда отрываюсь на мгновение от работы и смотрю на нахмуренное грозовое небо:

Где-то кто-то раскладывает карты на чью-то не любовь.

Где-то кто-то пророчит кому-то одинокую судьбу.

Где-то кто-то кого-то наводит порчу на смерть.

Им круто. У них есть цель. У них есть желание.

«Морозит… Уйти что ли домой?»

Мгновение ищу причину, зачем мне все это надо. И как обычно, не нахожу. Но все равно остаюсь, потому что какая по сути разница, где в данный момент быть и что в данный момент делать. А тут хоть кому-то польза…

***

И демон начинает мучать:

– 

Ты думаешь, ты одна такая умная? Таких миллионы и одна тысяча. На твоем месте мог бы быть кто-нибудь другой. Кому нужнее.

Отгоняю его прочь, пока есть силы.

Пока есть силы перекладывать кредитные документы с места на место.

Перелистывать чьи-то долги, чьи-то инфантильные желания, чьи-то неудачные бизнес-идеи.

Щелкать замерзшими пальцами по клавиатуре.

Искать в этом всем смысл.

И не находить.

Пьяный человек смотрит мне в глаза и рассказывает, как все было на самом деле:

– 

Я расскажу тебе, как все было на самом деле, – говорит Пьяный человек.

Я расскажу тебе сегодня историю про девочку Свету, которая очень хотела любви, поэтому держала рядом с собой своего парня и еще пару парней про запас – вдруг если что. Если ей вдруг что-то не хватит купить.

Расскажу тебе сегодня историю про мальчика Сашу, который очень хотел любви, что встречался с девочкой Светой просто так, вдруг ее парень ее бросит, а он станет ее настоящим первым парнем. А там все пойдет как по маслу.

А еще я тебя сегодня расскажу историю про девочку Иру, которая так хотела любви, что трахалось регулярно с мальчиком Сашой, потому что была уверена, что с девочкой Светой у них ничего нет, а он давным-давно в нее влюблен.

А еще есть история про мальчика Ваню, который так сильно любил девочку Иру, что готов пожертвовать многим, лишь бы хоть пару мгновений побыть с ней наедине: ехать вместе на работу-с работы, ходить вместе с ней на дискотеки, встречать с тренировок, чтобы ей не было так скучно

А еще есть несколько историй о других девочках и мальчиках, с которыми спят, которых до беспамятства любят, или которые по уши влюблены в этих мальчиков-девочек.

И я разливаю пиво ему на штаны:

– 

На тебе!

– 

За что?

– 

За то, что смотришь на меня так, как Ваня смотрел на Иру. Я не хочу участвовать в этой войне. Пусть я буду только независимым журналистом.

Он улыбается и говорит:

– 

Поздно.

И спустя несколько мгновений добавляет:

– 

Не правда ли? Наверное, приглашу его сегодня к себе домой на чашечку кофе…

– 

Не надо.

– 

В этом нет смысла!

– 

У меня свой Демон!

– 

У меня своя Пустыня!

– 

У меня своя…

ОТВАЛИ!

***

Проходит 15 мин. послеобеденного рабочего времени, а в кабинете до сих пор только я и сумасшедшая муха…

Опять беру ручку. На ней белым на синем фоне написан: «Не твое – не трогай».

Не трогай девочку Свету!!! – кричу Пьяному человеку.

«Где я ее взяла?» – и, под звук падающих на стекло капель, начинаю писать синей ручкой с белой надписью историю чьего-то большого просчета цифрами в кредитном деле.

И тут заходит зам.

– 

Привет. Ты тут одна?

– 

Почему одна? С мухой.

Показываю ему муху на потолке.

Он подходит и садится на стол рядом со мной, прямо на бумаги кредитного дела.

– 

Вы сели на бумаги.

Он смеётся и пересаживается на клиентский стул.

– 

Смотри. – показывает куда-то за окно. – там солнце и лето. А ты тут сидишь.

– 

А куда мне идти?

– 

Поедем сегодня к клиентам одним. Нужно бизнес посмотреть.

– 

Пусть безопасность едет.

– 

Я хочу с тобой.

– 

У меня много дел.

– 

А ты совсем не хочешь со мной побыть.

Смотрю. Как будто выливаю на него стакан с ледяной водой.

– 

Хочу.

Отворачиваюсь к компьютеру.

Отчаянно что-то набираю и не вижу что.

Он осторожно прикасается к моим волосам.

Затем резко встаёт и уходит.

Я во льду.

Я – Снежная королева.

Я – Камень.

***

Потом начинают сходится: кто с курилки , кто с рынка, кто с пивного ларька.

Смотрю кредитные дела банковских сотрудников. Смотрю на их чернобелые паспортные фотографии, затертые временем и краской поломанного ксерокса.

Смотрю сквозь них.

Не могу разобраться в себе. Он слишком красив. Слишком умён. Слишком-слишком-слишком.

Крышу сносит. Тело уже не как лёд, как мягкий лизун, как тряпка. Жуешь сопли от того, что отморозилась, не поддалась, ещё б чуть чуть, ещё б немного. И пережила бы самые крутые чувства в своей никому не нужной жизни.

Но не хватило и не смогло. Потому что не правильно все это.

Чувствуешь себя отличницей с кривой рожей.

А потом зам зажимает тебя в темной зоне своего кабинета и вырывает поцелуй.

Но это все в мечтах.

А потом опять смотрю на кредитные дела банковских сотрудников.

Смотрю фотографии сотрудников, проработавших в бэк-офисе больше пяти лет: узкий тупой взгляд на точку где-то перед кончиком носа, тонкие и плоские губы с застывшим вопросом: «На каком основании?» и ответом: «Позвоните юристам», прилизанная прическа и сморщенное лицо. Как наваленные друг на друга огромные стопки бумаги, которые они перекладывали с места на место в течении всей своей жизни, и с маской – макияжем, такой же четкой, как и рекламные плакаты того же банка.

Смотришь на них и не понимаешь, как можно ТАК прожить всю жизнь?

Уходя на пенсию, понимаешь: можно.

Где детские мечты, где юношеские фантазии, где наполеоновские планы?

Растоптаны толпами клиентов, разрезаны на мелкие полоски уничтожителем для бумаг. Прошито и сдано в архив под грифом: «Сверхсекретно», номенклатурный номер 62/01-5-1253, хранить не больше 5 лет, уничтожить при возникновении чрезвычайных обстоятельств.

А потом смотришь в зеркало и видишь тот же тупой взгляд, те же плоские губы, ту же прилизанную прическу и сморщенное лицо под макияжем уже на себе.

И нет из этого выхода, нет этому конца.

***

– 

Выход всегда есть. Всегда. – говорит Пьяный Человек, – Хочешь, я расскажу тебе историю? – говорит Пьяный человек:

И слушаю его, как будто смакую божественный нектар:

– 

Посередине двора стояла яблоня. Каждый год на ней вырастало огромное количество больших красивых яблок. Они цвели, созревали, наливались сочной сладостью, падали никем не собранные на землю, и сгнивали, гнилью просачиваясь к корням. Их некому было собрать. В той деревне уже пятый год никто не жил. А яблоня каждый год поедала своих детей, питаясь своими сгнившими плодами, как удобрениями.

– 

Так в чем мораль?– спрашиваю я.

Пьяный человек опять затянул почти потухшую сигарету:

– 

В одном городе жил парень. Он мечтал встретить девушку, лучше которой не было бы в целом мире, чтобы целый мир возложить у ее ног. Он знакомился, общался, встречался, влюблялся и любил безо всякой оглядки. А девушки одна за другой отказывали ему, или если не отказывали, то повстречавшись с ним пару недель, просто уходили от него. Безвозвратно. И его чувства разбивались об их каменное равнодушие, об их пустые желания, и о свою недостижимую мечту. Разбивались и падали вместе с невыплаканными слезами в сухую истощенную землю. Так он стал геем.

– 

Да, выход всегда есть. – подтверждаю я. – Всегда.

И тут рассказываю я. Пьяный человек слушает внимательно, не перебивает, его очки блестят от огней камина.

“Все дело было в….

***

Сердце не бьется, голова не думает.

Глаза – два маяка жизни, которые остановили свой бег.

Глаза – потолок. Потолок – глаза.

Потолок белый, как коридор, ведущий на ту сторону жизни.

И на этом белом потолке тени от трех прутьев на недостижимом окне, как три охранника, стерегущие покой мертвеца, неподвижных и уверенных в своей силе и способности остановить любого, кто посмеет нарушить его покой, или оградить любого от бешенных истерик этого заключенного навечно. Сладкий сон – сон мертвеца.

И этот мертвец – я.

На белой стене – осколок жизни. Прозрачные крылышки шевелятся то ли от ветра, то ли от того, что это все таки осколок жизни. И немного подрагивая переносят маленькое черное тельце с белого потолка на белый потолок.

Длинная черная полоса однообразного свиста проходит через голову от уха до уха, и наматывается на пальцы, не отрываясь и не запутываясь в узел.

Песчаные странники – лучи Солнца, купленного мной в супермаркете, бродят от окна до того, что от меня осталось, и возвращаются назад – к Солнцу, передают ему вести о том, что меня уже нет, что я уже не та, что я уже не здесь.

Солнце печалиться и уходит, оставляя записку: «Я умерло, не ищите меня»

Осколок жизни падает мне на нос и потирая лапками пристально смотрит мне в глаза.

– 

Что ты хочешь от меня муха? – спрашиваю я. И ветер приносит мне запах отцветших роз и слова, слова, слова…

– 

Будь со мной, будь со мной – еле слышимый голос Пустыни

Как зов жизни, как новый рассвет, как новая лампочка в разбитой люстре.

Захотелось кому-то жить.

И жизнь поскучнела.

И жизнь обуглилась.

И жизнь рассыпалась на осколки.

Осколок жизни вместе со словами, которые принес ветер, улетела за окно, за горизонт. Мимо городов, мимо катастроф, мимо любви. К Пустыне.

***

Их было у нее много. – рассказываю Пьяному человеку, – Как и у того парня-гея. Но на всю жизнь останется только один.

Пять

Сегодня вырывала из себя Демона.

Маленький с продолговатой головой и туловищем, почти как муравей, но с четырьмя лапами и зеленый, как самая зеленая в мире тоска, с крепкими мелкими зубами и цепкими лапами. Он вцепился в позвоночник, вцепился в сердце, высасывал душу.

Я хватала его обеими руками и вырывала из тела. Держа на вытянутых руках и уворачиваясь от его зубов и когтей, изнывая от его противного пронзительного визга, искала под подушкой спички.

Потом, поднимала его, сжигала его дотла и выбрасывала пепел через форточку в дождь. А он возрождался из моей души и вновь пил мою кровь.

Я молила пощады и помощи у Бога.

Я меняла веру с христианской на буддийскую.

Я рвала свою плоть.

Я зализывала эти раны.

Но раны вскрывались вновь и вновь.

Приносили новую боль и новое знание.

Если моя вера не измениться, дождусь ли я пощады у Бога?

– 

Кто ты? – спрашивала я у Демона.

– 

Я – часть тебя – отвечал он, – я не могу жить вне тебя.

– 

Ты мне не нужен, давай ты умрешь, – предлагаю ему.

Он кусает меня за большой палец и отвечает:

– 

Я не могу умереть. Я умру только с тобой.

– 

Ты уверен? – он дико мотает головой, черные глазки весело блестят на свету от тусклой комнатной лампочки.

– 

А я нет. Я знаю, как тебя убить.

– 

Ха!!! – он дико смеется, топая ножками и хлопая от радости в ладоши – Знаешь, как меня убить? Ну и что?

– 

Тебя можно убить ответной любовью. Только горячее сердце любимого человека может убить тебя.

– 

Ха-ха-ха-ха-ха… – продолжает он хохотать, издеваться надо мной – Его горячее сердце я выпью, а ответную любовь сожру вместе с тем, что от него останется! – кричит он, – Но мне просто смешно!!! Ты же сама знаешь, что ты никогда не найдешь себе ответную любовь!!!! Ты же знаешь как это не реально!

– 

Это реально, – кричу я на него, – Я верю, это когда-нибудь случиться!!!

– 

Когда? – спрашивает демон, – когда вырастишь сына, который никогда не будет зачат?

– 

Пашел на фиг!!! – кричу я ему и поджигаю последнюю спичку.

– 

Сама пошла! – орет на меня Демон, выглядывая из ярко-красных языков пламени, – ты же знаешь, что это моя родная стихия, я так не умру!

– 

Вали к черту!!! – выбрасываю пепел из форточки…

Вместе с шелестом листьев, вместе с далеким ревом машины, вместе с сонным лаем собак, доноситься до меня противный писклявый смех моего Демона. Я ложусь на кровать и жаркой летней ночью укутываюсь с ног до головы в теплое одеяло. Демон настигает меня и тут, и я начинаю молить Бога о смерти.

Больно.

***

Банк был очагом безумных страстей.

Жены выстирывали и выглаживали их, в основном пузатых, местами престарелых, иногда лысых дядек. Вымывали, делали дорогой маникюр, причесывали и поливали духами. Как алчные нумизматы восстанавливают старые монеты до состояния новых, жены вычищали своих благоверных до блеска в ноздрях и ушах, лоснящихся шеях и блестящих усах. И при этом они не знали, даже не догадывались, что делают их мужья на работе.

А они в ответ приходили на работу и влюблялись в молоденьких сотрудниц– вчерашних студенток, шептались с ними на своих и чужих рабочих местах, заманивали в темные углы и насиловали, избегая пристальных взглядов камер наблюдения.

Думали, спрятались и никто ни о чем не узнает и даже не догадается.

Но вокруг все всё знали. И так. Без камер.

Любопытные носы старых, потертых в банковских боях перечниц вынюхивали влюбленности, как настоящие ищейки. По запаху. Вытаскивали наверх. И осуждали. И увольняли.

Но это не останавливало потоки сексуальной энергии, льющейся из дверей и окон кабинетов прямо в коридоры и на темные улицы.

И молодые девочки безумно влюблялись в матёрых, уже сделавших себе карьеру, мужиков-начальников отделений, управляющих и их заместителей, молодящихся военных пенсионеров из отделов охраны, инкассации и безопасности, с машинами, домами, собственным бизнесом и золотыми кольцами на безымянных пальцах. Опустошенных и безудержных в своей страсти.

Это было опасно. Это было страшно и не правильно. Влюблятся в таких. Сильных. Красивых. Уверенных в себе.

С голубыми глазами.

Ободряющей улыбкой.

«Скажи ему, скажи ему, скажи» – шепчут часы на столе,

«Скажи ему, скажи ему, скажи ему, скажи ему», – кричат камни в аквариуме.

Синусоида реальности не стабильна, значение Х не постоянно.

«Скажи ему, скажи»

Стараешься вести себя естественно, но зажат, как робот, улыбка по программе “Надо держатся”, взгляд скользящий, но цепкий, как пьявка.

Захожу к нему в кабинет. Дрожат руки. Пытаюсь это скрыть толстой пачкой бумаг.

«Скажи»

Не скажу ему.

Не покажу.

Зам отрывается от своих бумаг и смотрит на меня.

Смотрит внимательно.

Чуть улыбается.

Дьявол в овечьей шкуре.

– 

Что там опять? – спрашивает.

– 

Бумаги подписать. Кредиты даём.

– 

Кому?

– 

С того кредитного.

– 

Обед уже. Пойдем, попьем кофе?

Где-то хлопнула дверь.

За открытым окном зашумели ветви деревьев.

Атака была слишком внезапной.

– 

Мне работать надо. Большой кредит посчитать надо.

Улыбается. Смотрит.

– 

Так что без обеда сидеть будешь?

Кровь стучит в висках.

Еле стою на ногах.

“Держись.”

– 

Если придётся.

– 

Умница?

Смеется с меня.

Стараюсь быстрее закончить разговор, и опять ищу повод, чтобы зайти к нему в кабинет.

Еще одна бумажка на подпись, еще одно неотложное кредитное дело.

Подписывает. Разворачиваюсь. Ухожу. Быстро, как только могу.

Спиной чувствую, как он расплавляет взглядом одежду на моей спине.

Захлопываю дверь.

Влюбляюсь по уши.

Сегодня лягу спать в восемь часов вечера, а усну может быть только под утро.

Буду плакать, реветь в подушку.

Нельзя, но люблю его.

А он – женат, есть дети.

Он любит.

Нельзя.

Врет.

Слезы смешиваются с ложью.

Все зря.

Кофе с коньяком перестает быть «праздничным».

Гладишь, мнешь свои груди, находишь чьи-то чужие руки, лижешь чей-то незнакомый язык, втягиваешь в себя чужой эгоистичный член.

И вызываешь такси за полчаса до полуночи.

Говоришь ему, этому незнакомому-чужому: завтра на работу, рано вставать.

А он говорит: завтра созвонимся, может быть послезавтра.

Говорю: нет, больше никогда.

Но потом вспоминаю о нем на следующих, внезапно наступивших, выходных, и звонишь опять незнакомому-чужому.

***

Потом звонят испуганные клиента:

– 

А у вас банкоматы есть?

– 

Есть, два.

– 

А они работают?

– 

Да, работают

– 

А бумага там есть?

– 

Да, есть

– 

А когда они работают?

– 

Круглосуточно.

– 

А обед там есть

– 

Нет, банкоматам обедать не надо.

Смеемся и истерим.

Потом закрываемся и пьем водку.

Потом в курилке рассказываю сказки маленькой девочке:

– 

Надежда не умирает, даже тогда, когда знаешь, что все уже кончено, даже когда время упущено, даже когда работаешь без перерыва. Иногда мелькнет в окошке Надежда, помашет ручкой с окна монитора и исчезнет в белом густом тумане, но ты все равно знаешь, что она там есть. И никто тебя не убедит в обратном.

И она говорит мне:

– 

Никогда не надейся. Никогда не жди. Бери все, что дает тебе жизнь.

И я ей отвечаю:

– 

Он тебя любит. Бери. Это то, что дает тебе жизнь.

– 

Нет уж. Мне он не нужен. Забирай себе.

– 

Я бы с удовольствием, но он на меня не ведется. А тебя он любит.

– 

Это его проблемы.

– 

Я тебя не понимаю. Он же нормальный парень. Симпатичный, мозги, фигура, при деньгах – все есть.

– 

Ну так пойди и возьми его.

– 

Если бы ты влюбилась в него, а он в тебя нет, как бы ты себя чувствовала?

– 

Так вот почему, печешься так о нем. Влюбилась, да?

Случайно стряхиваю пепел с полусгоревшей сигареты себе на руку. Он оставляет после себя черное пятно.

– 

Да, влюбилась. – иронизирую я. Что еще отвечать безумной маленькой девочке?

И она повторяет мне:

– 

Никогда не надейся. Никогда не жди. Никогда не влюбляйся заочно.

– 

Как же тогда жить? – спрашиваю я у нее.

***

– 

Как же

тогда

жить?!! – кричу я санитарам и пытаюсь вырваться у них из рук. Бьюсь у них на руках, как рыба, попавшая в невод, так же как и рыба – засыпаю от укола.

Ныряю…

Море. Живое, огромное блюдо с соленой водой и щупальцами – волнами.

Глубина! Выше человеческого роста.