Весеннее полнолуние

Люся не находила себе покоя. Она жаждала обличительного факта, которым, как наждачной бумагой, «сотрет» навечно с его лица ненавистную блаженную улыбку. Ежевечерние допросы с пристрастием не предоставили ей возможности злорадно оскалить зубы: каждому вопросу муж без обдумывания противопоставлял простодушный, не содержащий и намека на преступление, недвусмысленный ответ. Но отсутствие улик – тоже улика, и это прекрасно понимала Люся.

Безуспешные попытки не сломили дух волевой натуры. Решение, которое зародилось после напряженных мыслительных усилий, выглядело единственно верным. Замыслила Люся одно хитроумное предприятие, а именно: еженощно требовать от него интимной близости. И по нескольку раз! Полагала, что подобным методом непременно разрешит проблему: у объекта ее притязаний возникнет дефицит пороха в пороховницах – где-то слышала, что все на свете поддается счету, все отмерено, то есть в какой-то момент настанет конец либидо – и в результате у благоверного выработается стабильное отвращение к адюльтеру. Задумка была обречена на успех, к тому же сочетать приятное с полезным редко когда удается. А возможность того, что мужа схватит тик в причинном месте – что намного хуже, – почему-то не предусмотрела. А ведь всякое в мире случается.

Если бы она хотя бы в малой степени обладала даром предвидения, то, бесспорно, в холодном поту отрешилась бы от зловредной задумки. Последствия оказались страшнее ада. Объект без возражений, вернее с воодушевлением, принимал заказы и усердно их исполнял. Чувствовалось, что готов действовать с опережением графика. Со временем он уже не испрашивал разрешения на допуск, как бывало раньше, решительно бросался в наступление.

А Люська от недосыпания и убытка жизненных сил таяла на глазах. «Приятное с полезным» превратилось в мучительную пытку. Вечером, когда входила в спальню, она встречалась с устремленным на нее решительным взглядом. На глаза навертывались горючие слезы, которые он принимал за слезы радости.

Но, несмотря на суровые испытания, родственница намеревалась держаться до конца. Высокая цель оправдывала жертвенный подвиг. Воинственный дух не угасал.

– Вытравить бы его кобелиный нюх, – скрежетала она зубами после того, когда исповедовала Валентине семейную драму.

– Да успокойся ты, понапрасну мучаешь себя. Ревнивая ты, вот и всякая дурь лезет в голову, – утешала Валентина.

– Как не заревнуешь? Видела бы ты его харю, светится, будто свиным жиром вымазана. На свадьбе чернее тучи был. С чего бы это, а? Скажи мне.

– Живется ему хорошо, вот и радуется. Хозяйка ты хорошая, готовишь вкусно. Ходит он обстиранный, всегда чистый – чего ж не светиться-то. Он как бы благодарен тебе, понимаешь, Люсь.

– Где ты, глупая, видела, чтобы эти козлы благодарили нас. Не-ет, чую, гадит паразит. Вынула бы его сердце из груди, оно повторило бы слово в слово.

Относительно «козлов» Валентина была солидарна с родственницей. Вслух решила приободрить:

– Люсь, не переживай. Очень редко случается, чтобы человек прожил всю жизнь счастливо. Чаще это происходит, если не в молодости, то в старости.

– Ну ты сказанула! Выходит, что я должна терпеть его фокусы, пока не согнусь сама? А может, я вперед него околею, не подумала? Спасибо тебе, не ожидала, – секрет счастья явно не вселил оптимизма в израненную душу.

– Люсь, милая, ты все представляешь в мрачном свете. Нельзя так, пойми, – Валентина не оставляла надежды переубедить родственницу. – Скажи, почему ты решила, что раньше него уйдешь? Брось такие мысли, они вредны.

– Как не уйти? – в голосе послышались жалобные нотки. – Он же это делает играючи, ему это сделать, что плюнуть, а я целый день как пьяная хожу. Думаю, вот сделаю еще один шаг – упаду и не встану больше. Паразит ненасытный, все мало ему.

Валентину пронзила жалость к потерпевшей. Она слышала, что жены с такими «ненасытными» горе «мыкали». Рассказывали, что бежали они от таких в чем мать родила.

– Ну и в передрягу ты попала! – искренне высказала сострадание Валентина. – Как ты выдерживаешь?!

Люська в ответ испустила горестный стон.

Необходимо было как-то обнадежить страдалицу.

– Люсь, слезами горю не поможешь, – сдерживая волнение, сказала Валентина. – Не вечно же ему быть молодцом. Годы пройдут, и пик его темперамента спадет, наберись терпения.

Родственница о том, что «передрягу» затеяла сама, и словом не обмолвилась. Сопереживание Валентины тронуло ее.

– Не верю, не упадет его пик, – заныла она.

– Поверь, обязательно спадет, вот увидишь, – попыталась переубедить Валентина, не сообразив, что имела в виду родственница.

– Не дождусь, нет. Быстрее я загнусь, но не его пик, – не находила та утешения.

Люся была тверда в своем мнении. Валентина сдалась.

– А может, ты с ним разведешься? – неуверенно предложила.

– Ты думаешь, что лучше будет, если я разведусь? – робко спросила.

Валентина с сочувствием смотрела на нее. Вдруг внезапная злость отразилась в лице Люси:

–Не-ет, отольются ему мои слезы! Я ему покажу, где раки зимуют. Отучу лыбиться, как голый зад на свету.

Угрозу она осуществила. Окольным путем – не обошлось без содействия родной сестры, разумеется – Люся донесла до ушей «паразита» о факте своей «измены».

Развязка оказалась душераздирающей. Войдя в дом, «рогоносец» прямиком прошел в гостиную, где «неверная» сидела на диване, и стал перед ее очами. Он не произнес ни звука. Говорили его глаза, полные слез, которые осуждали, обвиняли… и взывали к состраданию. Жалкое лицо безропотного существа пронзило сердце Люси. Оно готово было разорваться.

– Уйди, паразит! – с рыданием бросилась на подушки.

После, рассказывая Валентине о памятном событии, она крепилась, чтобы не расплакаться:

– Мне так стало жалко его, что хотела кинуться ему в ноги, лишь бы не видеть, как он страдает. Такое… невозможно забыть.

– Он так и не проронил ни слова?

Родственница утвердительно качнула головой.

– Не ожидала, – изумилась Валентина.– Любой на его месте закатил бы скандал или хотя бы возмутился.

– Да, – пискнула Люся, – он культурный. Благодарная слеза покатилась по щеке. Просящим тоном продолжила: – Если я выгоню из дома, кто его подберет? Он такой беззащитный, за себя не постоит. Он же многого не понимает, словно дите малое… паразит несчастны-ы-й, – дала волю слезам, – чтоб ему пусто было, изведу, все равно изведу его похоть, парази-и-т, – громко расплакалась.

Валентина молча недоумевала.

В последующем Люся так и не сообщила Валентине о том, добилась ли поставленной цели или нет. Она перестала звать ее к себе. Как-то при случайной встрече изобразила приветливую мину, произнесла «как ты?», спешно попрощалась. Пожалуй, остепенилась. Наверное, не видела проку в своих сетованиях. Сама Валентина не беспокоилась о судьбе родственников. Она была уверена, что семья не распадется и что скорее изменится Люся, но не зятек. Тот и впредь будет радоваться жизни, не утруждая себя ни волнениями, ни заботами.

Вообще, хитро-глупые самцы очень удачливые подкаблучники и очень счастливые мужья. Ибо их глупость берут в расчет и все им прощают, а хитрость признают за безобидную аномалию самой глупости. Этот привилегированный род мужского племени живет в беспечности и в свое удовольствие, так как имеет двойное прикрытие. Под защитой каблука чувствуют себя комфортно: крыша не течет и сквозняк житейских проблем не продувает. А под прикрытием глупости ухитряются на всякие вольности. Иногда, правда, за провинность подвергаются наказанию, но какая мать не бранит дитя?! Хитро-глупые мужья извечные наперсники счастья.

Валентина была девушкой на выданье, и, как у всех потенциальных невест, у нее сложилось собственное суждение о семейном счастье. Рецепт был простой (все гениальное – просто). Каждый из супругов, считала она, просто должен уметь признавать свою вину, ибо проступок всегда очевиден. Потом стараться не наступать на те же самые грабли. Для наглядности и убедительности приводила себе неоспоримый аргумент: любой внимательный зритель в состоянии верно определить ошибку того или иного персонажа кинофильма. С учетом всех факторов объективно рассудит. И в жизни необходимо оценивать себя, свои поступки как бы со стороны. Понять не трудно и осуществить не сложно. Из двух ссорящихся виноват тот, кто умнее – верно говорил Гете. Поэтому в ситуации, когда супруг или супруга не замечают за собой вины, нужно просто терпеливо растолковать, без лишней суеты наставлять на правильные действия. Желанная разрядка во взаимоотношениях, бесспорно, наступит, люди-то есть разумные существа. После жизнь супружеская наладится. Не проблема, а мыльный пузырь – не сомневалась неопытная юность.

Настал период испытания ее программы – Валентина вышла замуж. Среди друзей и знакомых были поклонники, которые добивались ее расположения, однако ни в ком из них она не открыла для себя особых достоинств. Сердце завоевал Артем. Он наружностью своей не походил на красавца-сердцееда. Худощавый, сутулый, с сосредоточенным выражением непримечательного лица, он был лишен шанса на успех у сверстниц. Пройди он мимо палатки, в которой торговала по найму Валентина, она бы не обратила на него и малейшего внимания. Но по воле судьбы он остановился возле нее, предложил для покупки книги эзотерической направленности. И все – завязался увлекательный разговор.

Он обворожил Валентину. Тихий, проникновенный голос западал в душу. Блуждающая, извиняющаяся улыбка выявляла в нем урожденного интеллигента. На одухотворенном челе покоилась печать загадочности и таинственности.

А как он прекрасно рассказывал о неведомых высоких материях! И ни одного матерного слова! Она была очарована. Воображение пририсовало желанные, но отсутствующие у Артема черты и в короткое время представило Валентине готовый идеал ее девичьих грез. Пришла любовь.

Артем учился на философском факультете заочного отделения. Примитивным способом торговли зарабатывал немного: едва хватало на пропитание. По поводу незавидного существования не печалился, ибо идея фикс заменяла ему мирские блага. Она возникла в голове, когда в обществе заговорили об эзотерических тайнах. Не раздумывая, задумал подвести под оккультизм научную базу. Начал с разработки теории реинкарнации. Он усиленно думал. Ходил по рынкам с полной сумкой книг и думал – тонкую материю посредством мензурок и микроскопа не постичь. Тут необходимы одни лишь мысли. «Аж голова трескается», – радовался он. У великих мыслителей мозги тоже «ходили ходуном». В результате совершали гениальные открытия.

– Тебе понравилась идея реинкарнации?! – спросил он Валентину на первом свидании.

– Очень! – восторженно отозвалась она. Необычная тема в действительности поглотила ее романтическую натуру.

– Я над ней работаю, – известил он.

Во время всех встреч Артем в исступлении рассказывал о карме, сансаре, о важном факторе времени.

– Мне предстоит обуздать время, – сообщил ей. – Я чувствую, что нащупал нить, которая приведет к разгадке этой скалярной величины. Настанет момент, и я стану повелевать временем. Представляешь, что это значит?! – Валентина в радостном непонимании глядела на него. – Понимаешь, я не буду по чужой воле поочередно проходить все этапы. Я сам по своему желанию выберу себе новую жизнь. Прокручу проектор и остановлюсь на понравившемся мне кадре. Ты же ходишь по гостям, но тебе не везде нравится. А там, где хорошо принимают, хочется подольше остаться, ведь бывало такое? – Ее восхищенный взгляд служил ясным ответом. – Так и здесь. Я с помощью времени пронесусь по новым жизням и останусь там, где мне будет хорошо. Навсегда! Представляешь, что я открою человечеству?! – возглашал в экстазе.

Артем открывал ей широкие перспективы. Новые слова сотрясали сознание. Она слушала его с волнением и упоением, доверялась каждому его многозначительному жесту. Было так заманчиво внимать ему! Он явно с большим преимуществом отличался от знакомых парней. Валентина пребывала на седьмом небе. Лишь неистребимое желание Артема поскорей уйти в мир иной смущало и тревожило.

Матери он не понравился. «С него как с быка молока», – сказала она Валентине после первого знакомства. Подруги, напротив, похвалили суженого, но не позавидовали ей. Сама Валентина находилась в счастливом неведении, она никого не слышала и не слушала. Ее слух функционировал на иной волне, которая воспринимала только позывные Артема.

Его «многочисленную родню» Валентина так и не увидела. Родственники не присутствовали даже на свадьбе. «Они собирают богатый урожай в деревне», – уведомил Артем в канун торжественного дня. Брак официально не зарегистрировали. «Отметка в паспорте ничто, печать любви на наших сердцах – все!» Как он умел красиво и в то же время убедительно выражаться!

Артем, естественно, перебрался к ней. Началась семейная жизнь.

Валентина каждый день с утра до вечера стояла у прилавка. Работа была ей в тягость: за небольшую зарплату, которой теперь совершенно не хватало на жизнь, вдобавок приходилось выслушивать несправедливые упреки в свой адрес (она поменяла нескольких владельцев палаток, но не везло). Зависимое положение угнетало дух. Домой возвращалась не с лучшими побуждениями.

Между тем, проблемы земной жизни Артема не волновали. Он вставал с постели после ее ухода. Медитировал, проникал мыслями в «черные дыры», где легко «заарканить» время, ибо оно там стоит в неподвижности. Сытно завтракал, после полудня приступал к трудовой деятельности. Точнее, выходил на приятную пешую прогулку, способствующую творческому мышлению. Назад, домой, приходил раньше Валентины.

Миновали месяцы их совместной жизни, а прибытка все не было. Обнаруживалась одна убыль. Валентина приходила в раздражение. Ее принципы семейного счастья в реальной жизни оказались неэффективными: назидания, увещевания и, наконец, упреки не действовали на Артема. «Положительным» итогом ее стараний послужило то, что супруг стал возвращаться домой позднее нее – но без единого рубля в кармане «Торговля зачахла», – сокрушался он. Причину отсутствия спроса видел в «отсталости умов». Начались ссоры.

Однажды Валентина «пристальней присмотрелась к муженьку». Словно пелена упала с глаз – она вскрыла в нем подлинного альфонса. Тот раздобрел, и, по всей видимости, жилось ему неплохо в этом мире. Валентина впала в угрюмую задумчивость.

Проходили дни, тишина в их отношениях становилась гнетущей. Назревал решающий конфликт. Однако тонко чувствующий альфонс, учуяв опасность, упредил скандальное событие – самолично исчез вместе со своими книгами. Перенесся ли он в иной мир (после его так никто и не видел) или остался на бренной земле —какое это теперь имело значение?

Валентина выстояла перед унизительным, тяжелым ударом судьбы. Душевные раны затягивались долго и мучительно. Утешало то, что не родила ребенка. Послушалась-таки мать, которая постоянно предупреждала: «Родишь безотцовщину, помянешь мое слово». Судьба все же снисходительно отнеслась к ней: уберегла от связи с хитро-глупым иждивенцем.

В мужчинах Валентина разуверилась. Формула семейного счастья, которую она вывела с учетом горького опыта, а именно: муж – это настоящий мужчина, добытчик в семье, голова, а жена есть шея (то есть куда хочешь, туда и повернешь голову) – представлялась ей призрачной и неосуществимой в реальной жизни. Быть за мужем как за каменной стеной (хотя за каменной стеной, как правило, значится тюремная камера) – подобного обнадеживающего примера ей не посчастливилось наблюдать. А помечтать, несмотря ни на что, не воспретишь.

…Вообще-то, всякий человек – особенно женщины – грезит о семейной идиллии, когда супруги довольны как собой, так и друг другом. Ну кто мечтает о семье, где, простите, «покой нам только снится»? Однако прелесть состоит в том, что в счастливой супружеской жизни непременно должна главенствовать глупость. «Представляешь, я так долго искал свои тапки, что потерял надежду их найти, а они – ты не догадаешься – находились перед моим носом», – делится своей радостью счастливый супруг со своей не менее счастливой супругой. Та в ответ утопает в умилении от удачной находки находчивого мужа. Примитивно, но как приятно! Влюбленная парочка до конца дней своих обречена жить в атмосфере благодушия и детской восторженности. Рассудительности в их отношениях уготована незавидная участь, что и хорошо, ибо разум есть зачинатель и катализатор семейных раздоров. Горе от ума! Резюме: чтобы испытать семейное счастье, необходимо поглупеть. Но кто ж пойдет на идиотскую сделку?! Даже последний придурок оскорбиться, засвистит от негодования, крутя пальцем у виска.

…Судьба улыбнулась Валентине. Она, как ни странно, встретила в лице Вадима мужчину своей, как считала, несбыточной мечты. Он был красив, щедр, умен и ко всему прочему богат. Настоящий мужчина!

Только на чужбине она усмотрела в образе любимого некоторые отступления от идеала. Отклонения никоим образом не повлияли на ее чувства. Наслоения – его беспричинное озорство, не приличествующее статусу и возрасту баловство и несерьезность, граничащая с легкомысленностью, – не вызывали острого неприятия. Привлекательные черты его личности заслоняли досадные стороны характера. Всем повелевает время, все преходяще, образумится – питала надежду Валентина.

Сложнее обстояло дело с его воинствующим атеизмом. В возведении непростительной хулы на Бога Валентина видела страшную опасность – кару свыше, которая, возможно, уже нависла над ними. Во спасение души любимого спешила скрупулезно изучить Священное Писание, дабы с полной готовностью и с помощью свыше доказать и свести на нет его заблуждения. Мечтала о том дне, когда, уверив Вадима в истинности веры, приведет в храм, где и совершит он покаяние пред святыми образами.

Счастье было зримо и близко. Валентина любила и была любима. Она верила, надеялась, ждала.

ГЛАВА 19

Осень подкралась незаметно. Стояли еще жаркие дни, солнце расходовало последние свои запасы, но учинить зной уже не хватало сил и желания. Летучие отряды гнуса – дружины перевоплотившихся демонов – не отступали от своего страстного ремесла: поражали, то есть помечали, внушающих доверие призывников в преисподнюю. В кровавое пиршество эмиссары «оттуда» вкладывали последние силы.

Ближе к ноябрю облик природы заметно менялся. Кровососущие твари с чувством исполненного долга отправлялись восвояси. Уставшее солнце сдавало свои позиции. В предвестии зимы осень собирала тучи и оставляла их сторожить небо. Начинался период дождей, наступал сезон печали. Сердобольная природа приступала к скорби по тем безнадежным грешникам, которые получили черную метку – жгучий стойкий зуд от укусов посланников ада. Уныло, тоскливо, слезно.

С наступлением дождливой зимы туристический сезон завершился. Однако неуемная Валентина нашла иную заботу – задумала осуществить косметический ремонт здания гостиницы. Пустячное дело: подкрепить что-то, покрасить кое-где, кое-что заменить. С завидным рвением она приступила к выполнению неотложной программы.

«Пустячное дело» обернулось настоящей пыткой. Замысел с нервирующим «скрежетом» претворялся в реальность. Но не в ту, которая ей виделась в воображении. Нанятый работник, на ее взгляд, отличался непомерной говорливостью, но отнюдь не мастерской работой. На замечания разражался длинной, малопонятной тирадой, на что она отвечала не менее длинной, но чудовищно исковерканной от волнения речью. Не разумея друг друга, возмущались оба. Однажды после очередной острой «полемики», находясь под впечатлением от «столкновения взглядов», не вытерпела, выложила Вадиму свое недовольство работником.

– Невмоготу уже, – дала волю накопившемуся раздражению. – Представляешь, покрасил перила, а если медленно проведешь по ним рукой, то ощутишь подтеки. То же самое лестницы: если хорошо прислушаться, обязательно услышишь, что скрипят. Что ни сделает, все из рук вон плохо. Бездарь! Мастер только загибать словечко! Дура, что поверила его обещаниям.

Старая постройка годилась лишь на слом, о чем, по всей видимости, не догадывалась Валентина. В памяти Вадима возник печальный образ Джонни, опасения которого, как вышло, имели под собой основания. Его потянуло на шутку.

– Да-а, положение пакостное, дальше просто некуда, – принял он сокрушенный вид. —Но так и быть, подскажу, где выход. Посоветуй ему поменять местами язык с рабочей рукой, ничего сверхъестественного. Дело сразу пойдет на лад, не нарадуешься. Как видишь, все очень просто

Сказал и поплатился за это. Валентина плотно сомкнув губы, испепелила его взглядом. Вадим сообразил, что допустил оплошность. С озабоченным видом, сбивчиво, но с жаром предложил свои услуги. Потуги были напрасны, выражение ее лица оставалось предельно понятным. После она ни разу не пожаловалась ему.

Зимой в жизни Вадима и Валентины не произошло особых изменений. Распорядок дня для них обоих остался прежним. Она вставала рано, направлялась в гостиницу с целью не оставлять без надзора «бездаря». Вадим же, как и прежде, предавался одиночеству.

Домой возвращалась намного раньше, в часы сиесты. Досуг не посвящала общению с Вадимом. Коротко поговорив с ним, уединялась в спальне, где в тиши и спокойствии при иконке на тумбочке возле кровати склонялась над Библией.

В уединении Священное Писание изучала и анализировала личность со сформировавшимся мировоззрением и твердой духовной позицией, а не юное создание, которое когда-то из праздного любопытства вознамерилось разнообразить ничем не занятое время. Неувязки в тексте, вызывавшие ранее недоразумение и недоумение, теперь Валентина вдумчиво и терпеливо разбирала, следуя логике собственных суждений. И находила им объяснения, которые свелись в итоге к обобщенному толкованию. «Авторами Библии являлись сорок человек, от пастуха до царя. Каждый из них, описывая то или иное событие, исходил из собственного субъективного восприятия. Десять очевидцев одного происшествия представят десять несхожих в деталях показаний, нет ничего удивительного в этом, – мыслила она. – Объединяла их непреклонная вера в истинное существование Бога. Составители не побоялись включить расхождения между очевидцами, что убедительно говорит об их искренности, откровенности и о правдивости изложенных деяний. Вымысел, известно, лишен противоречий, там все «гладко». Логически обоснованного возражения своим доводам Валентина не видела.

Изначально, когда Валентина только поставила перед собой цель осмыслить Библию, камнем преткновения для нее служили не «неувязки» книги, а два принципа, два начала, на которых зиждилась вся христианская идеология. Эти два библейских факта – история, связанная с рождением Христа, и вторая – Его воскрешение из мертвых – противостояли историческому опыту человечества, служили испытанным оружием в руках атеистов. Валентина чувствовала беспомощность в разрешении краеугольного вопроса.

Просветление нашло, когда прочитала в одной религиозной брошюре словосочетание «чудесное воскресение». Многажды услышанная и употребляемая, ставшая шаблонной фраза неожиданно навела на верную мысль. «Чудо – сверхъестественное явление, которое не нуждается никоим образом ни в научной трактовке, ни в научном признании, – осенило ее. – Чудо нужно принимать как данность, как непреложный факт. И все! Божественное происхождение Христа, Его воскрешение и другие чудеса, описанные в Библии, имели место в действительности! В противном случае в течение двух тысяч лет обман был бы раскрыт в обязательном порядке.

Мир полон чудес, и они случаются, надо просто их заметить, и нет им объяснения! Обыденная жизнь и есть действительное чудо. Кто растолкует, что такое жизнь?!

Валентина испытывала глубокую душевную радость. Чтобы донести до сознания Вадима ясную, очевидную мысль, решила призвать себе в помощь любовь, соединяющую их. Представляла, как спокойно, без назидательного тона поделится с ним своими помыслами. Спросит, если он не верит в чудо, то как объяснит произошедшую между ними встречу? Простая случайность? Нет, на свете не бывает случайностей, иначе везде царил бы хаос. Следовательно, их знакомство было предопределено, но не им и не ею. А потом спросит, разве не есть чудо их взаимная любовь? Ведь она чувствует и знает, что он любит ее. Так их любовь – чудо или нет? Какое соображение всплывет из недр его сознания? Он смолчит. Это прекрасное явление, пояснит она, научным методом не истолковать. Потому, что оно Чудо! Что он ответит в опровержение? Ничего! Схлынет с его лица саркастическая усмешка, призадумается и в итоге поймет, что крыть-то нечем. Значит, чудеса совершаются на свете, и их пример не исключение. И Великое Чудо, воскрешение Христа из мертвых, достоверный факт, а не вымысел. «Как видишь, мой дорогой, все очень просто», – не преминет напомнить ему его же излюбленную фразу.

А потом она расскажет про свое озарение возле фонтана. Расскажет о роли и значении Божьего образа, который дан человеку в качестве дарованной милости. Объяснит, что данный образ – это выражение любви свыше, его необходимо беречь, ограждать от унижений. Унижения всегда искажают человеческий облик, независимо от того, унизишь ты или унизят тебя. Здесь прерывается связь с Богом, торжествует воля Его противника.

А после она скажет, что истинная вера и есть чудо. Она способна преобразовать жизнь, ибо исполняет сокровенные желания. Вера в Бога постоянно должна присутствовать и в мыслях, и в делах. Вера в Бога – это свет, который освещает истинный и праведный путь в судьбе каждого.

Валентина знала, что ее ждут трудности и что для осуществления замысла понадобятся продолжительные месяцы, ибо верила, что Вадим непременно признает фатальность своих предрассудков. Безвыходных ситуаций нет – вдохновляла себя – есть неверие в собственные силы. Путь к Богу долог и тернист.

Валентина заботилась о судьбе Вадима, он же ощущал пустоту, которая по-прежнему окружала его. Незавидное положение: чувствовать ее близкое присутствие и не иметь возможности общаться вволю. А как ему хотелось постоянно видеть ее рядом с собой. Целую вечность держать ее руку в своей, просто держать. В трепетном единении излиться перед ней, раскрыть свои тайные мысли и чаяния. Говорить, говорить без умолку – и только о своих сокровенных чувствах. А при отклике с ее стороны на коленях припасть к ней, замолкнуть, закрыть глаза. Скрывшись от себя, как милостыню ждать ласки. Залиться признательными слезами, когда она ласково погладит по голове. Плакать безмолвно, обретая утешение.

Порывам сентиментальной страсти Вадим подвергался при остром ощущении непреодолимой тяжести одиночества в эти дни. Он отчаянно противился «безрассудной» склонности души, однако «постыдная» потребность выплакаться перед ней не иссякала. Да и знал, что проявление слабости не пришлось бы по нраву Валентине.

Образ любимой женщины в восприятии мужчин всегда является олицетворением нежности и чуткости. Валентина производила иное впечатление: в общении с ним была прямолинейной, нередко жесткой – никак не с мягкими манерами. Вместе с тем он чувствовал, что она в душе питала к нему подлинные чувства. Теплоту и любовь он подмечал в глубине ее глаз, ощущал в прикосновении руки, улавливал в тоне голоса. За ее строгим взглядом он находил материнскую заботу, которую так и не познал в детстве. Пожалуй, этот взгляд ценился Вадимом выше всех тех ласк, в которых так нуждалась его душа.

А начинание Валентины Вадим приветствовал. Полагаясь на ее взыскательный ум, всерьез надеялся, что она, наконец, осознает лживость и надуманность содержания чтива. Другого исхода не допускал. Ради развлечения – отличный способ рассеять обременительную грусть – рисовал себе финал затеи. Представлял себе, как в один прекрасный день Валентина с шумом распахивает двери спальни, устремляется в кухню и запускает Библию в мусорное ведро. Действие сопровождает пронзительными словами: «Какой же дурой я была!» (Как не психовать, если потрачено попусту столько времени.) Он тут же бежит за иконкой, услужливо подает ей. Она берет картинку, с остервенением швыряет туда же. Тема будет исчерпана, исчезнет скрытая напряженность, способная вызвать громкую ссору. Засим в первый и в единственный раз он возблагодарит книжицу за важное участие в установлении единомыслия и согласия между ним и Валентиной.

Вадим рос в среде, где культивировали идеи марксизма. К изучению Библии – чтобы победить врага, надо знать его оружие – приступил со сложившимся умонастроением, с незыблемыми атеистическими установками. Укоренившееся предубеждение к религии направляло ход его мыслей, формулировало заключительные оценки. Безупречно выработанные логические построения в духе «научного коммунизма» в совокупности явились «карающим мечом» против приверженцев христианского учения.

Мода на религию, последовавшая после перестройки, не повлияла на его убеждения, Вадим остался верен атеистическим воззрениям. Наверное, потому, что ни одному оппоненту так и не удалось одержать верх над ним в споре, впрочем, он не считался с мнением противников.

Вадим не верил в чудеса, они противоречили позиции науки, не сообразовывались с жизненной практикой, попирали законы мироздания, где явления находятся в причинно-следственной связи. То, что невозможно было истолковать с разумной точки зрения, он относил к области мифотворчества. Основы религиозного учения в восприятии Вадима являлись настолько смехотворными, что не выдерживали простой критики с его стороны.

Вадим полагал, что широкому распространению христианского движения благоприятствовали два догмата, две хитрые уловки, которые пришлись по нраву двум противоборствующим общественным классам. Первый лозунг – обещание рая, где «последние станут первыми», – был с надеждой принят низами общества. Для рабов и бедноты, составляющих в своей массе преобладающую, но непросвещенную часть общества, слишком уж заманчиво и соблазнительно звучала мысль о том, что в загробной жизни они получат возможность отомстить притеснителям за понесенные ими унижения и страдания. Второй призыв: «кесарю кесарево» – устраивал знать, ибо кесарь без свиты и светского окружения теряет свою актуальность. Новое вероучение удовлетворило всех. Об идейности не могло быть и речи, состоялась взаимовыгодная сделка между тремя сторонами (третья сторона, то бишь посредник – алчное духовенство).

Вадим с сочувствием, если не с жалостью, относился к «оболваненным» верующим, священнослужителей-«захребетников» презирал, в полемике был беспощаден к ним. «Подкованные» служители культа умело вели спор, но Вадим, высмеивая оппонентов, не менее искусно с материалистической позиции опровергал их церковные догмы. Финал полемики, как правило, всегда был предрешен. Вадим задавал какой-нибудь каверзный вопрос, противники в ответ ограничивались известным изречением: «пути Господни неисповедимы». Наступал час торжества Вадима: «Неисповедимы пути только у дурака», – мгновенно бросал он им со злорадным смехом. Предосудительный выпад повергал церковников в уныние, они искренно сожалели по поводу откровенного и непомерного цинизма оппонента.