Последний день. Преломление

От дверей, ведущих в покои наместника, послышалось жалобное блеяние ягнёнка: «Господин…, госпожа…» Пилат обернулся. Полусогнувшись в поклоне, дрожа всем телом от страха, там стояла горбатенькая рабыня его жены. "А вот и возможная причина утренней истерики", подумал Пилат. Почувствовав тяжёлый взгляд многолетнего убийцы, для которого жизнь раба стоила только тех сестерциев, которые были за него заплачены, служанка описалась. Не раз и не два, за свою недолгую жизнь, девочка видела, как взбешённые хозяева убивали провинившегося раба, походя, словно назойливую муху. Онемевшие от страха ноги рабыни подкосились, чтобы не упасть она ухватилась обеими руками, за находящуюся слева от неё, портьеру закрывающую проход в покои прокуратора. От этого движения Пилат будто очнулся, резко встав, он быстро прошагал мимо мокрой от холодного пота служанки. Девочка облегчённо вздохнула, "как хорошо, что у меня сегодня первый день "женских дел", иначе на полу была бы лужа и он меня точно прибил." Горбатую некрасивую рабыню, красавица Клавдия держала при себе по причине её доброты и скромности. Сама отличающаяся крайне нехарактерным для патрициев добротой и сердечностью, Клавдия с большим трудом управлялась со служанками, которые быстро распознав жалостливость хозяйки начинали дерзить и лениться.

Глоток 8.

Перерывчик первый.

Так чтоб отдохнуть малясь, чайку попить.

На случай если что… Заявление на отпуск. Подписанное.

Доченька, я вот вчера забегал в Хранилище-Мастерскую, отнести то, что не из этой картинки и поговорить с Прорабом, ну и вот такой у нас состоялся разговор:

–Слава, я тут часть мозаики от "Египет. Исход." Принес – её вижу куда убрать. А вот это: нагорная проповедь, тайная вечеря, самаритянка куда?

–Вон в те коробки…, видишь где "Рим. Распятие." и "Церковь. Вознесение." написано, потом дособираешь.

–Ты офигел?! Мне ещё эту собирать и собирать.

–Ну и собирай потихоньку, кто тебя гонит?… Всё равно задаром ковыряешься.

–Ну это здесь задаром. А Дома как? Мне вообще Главный по шее не накостыляет?

–Ты чё?, бредишь что ли?, за чё?

–Да ну лукавый заходил, говорил, если не точь в точь как в синодальном, то значит ересь.

–Да идет он, откуда пришел… И с какого перепугу ты решил, что у тебя синодальному не соответствует? Ну да, есть у тебя здесь кое-какая отсебятина, но чтобы она синодальному противоречила этого не вижу. Ты тоже нашел, кого слушать, так что отдыхай, потом эту доделаешь и за те коробки возьмёшься, куда мозаику высыпал.

–Слава, да почему я то?!

–А кто?! Это же трилогия. Ты начал тебе и заканчивать.

–Мне бы отдохнуть…, устал, сил нет.

–Я ж тебе сказал, отдыхай, никто тебя не гонит. Ты и так уж за неделю наковырял больше чем иные за год. И может на досуге посмотришь вот это? Смотри: "Руфь. Возрождение." маленькая такая, смотри какая красивенькая.

–Ага щас!, нет уж!, ты мне про предыдущую тоже самое говорил. Только крёстный путь и резиденция прокуратора. Как она с виду такая маленькая до таких размеров развернулась?!

–Да ну ладно, чё ты ноешь? Всяко бывает… Хочешь вот смотри какие красивые: "Давид. Помазание." и "Соломон. Слава.", особенно вторая, вся в таких золотых, лазурных, небесно-голубых и алых тонах. Прям загляденье. И в названии моё имя есть. Может откроешь, глянешь?

–Ну вот уж херушки, чё я не вижу что ли? Их любую ковырни только, сразу столько высыпется, за год не соберёшь.

–Ну я уже и не знаю чего тебе предложить… Так… Ну вот эти: "Ватикан. Инквизиция.", "Магомет. Последствия." и "Третий Рим. Кровавая Баня.", даже не предлагаю. Живые ещё. Вон так и хлещут змеиными ядом и кровью. Саша Мень чуть только третью ковырнул, его оттуда сразу топором… Хотя гляди, какие там Бриллианты сверкают: мавританская Кордова, Омар Хайям, Киево-Печерская, соловецкие монастыри, итальянское Возрождение… Красотища!

–Ага, да да. Ну ну. И кровища! Вон как Африканская Буря в "Магомет. Последствия." кроваво-черным клубится, как нефть горящая. Это чего там? какой век? тринадцатый что ли? Плохо видно издалека.

–Неа, вторая половина двадцать первого.

–Да ладно?… Они ж на конях и с копьями.

–Угу, щас, глаза разуй, на генно-модифицированых верблюдах и с лазерными ружьями.

–Афигеть!… Ладно… Мне моя доча посоветовала чего-нибудь светское попробовать… Так … Чего тут…"Колумб. Конкистадоры.", "Британия. Могущество.",  "Америка. Черное золото.", да не, сразу видно огромные, да и не моё это. Может это?

–Ты ручонки то так далеко не протягивай! Чего ты там схватил? "Седьмая Галактика. Сверхновая."? Чего ты так радостно башкой мотаешь? Ты для кого это собирать собрался? Ты какой там век обозначен посмотрел? И что, что ты соберёшь всё правильно и чисто для себя? Ваня вон собрал "Апокалипсис. Зарево." всё правильно и чисто для себя. Две тыщы лет народ глазами лупает, таращится, никто ничего понять не может. И ты не понимаешь? Ну, само собой… Не дорос ты ещё… Короче. Поставь на место. Мало ли что нравится. Вон Жуль, здорово кстати, никогда так далеко не хватался. На вот. "Мартин. Протест." Боле-мене безопасная, засохшая почти. Гербарий короче. Так только кое-где живые веточки остались. А так, почти все новые ветки из папье-маше. И цветы бумажные. А вы все чего сюда понавыперлись? Делать нечего? Я вам всем щас дело найду.

—Мишанька, – это уже я говорю,  – не хватай меня за рукав, не буду я твою "Мастер. Лукавство." переделывать, сам как налепил так и налепил. Вообще никак в голове не умещается, как ты умудрился на первый план блядищу выпустить и кровавую оргию в светский раут превратить. А уж как ты Славу попытался обгадить, я вообще молчу. И как у тебя духу то хватило на такое? Тебе ж Главный только из-за "Белая гвардия. Русь Уходящая." за это по шее не накостылял.  Я знаю, что у тебя это не получилось. И ни у кого не получится. Что значит торопился и время такое было? А у нас на Руси когда жилось хорошо?! Да ну ладно, ладно. Попробую чего-нибудь поправить. Если время будет. Николай Васильевич, вы мне свою вторую часть "Мертвецы. Мракобесие." даже не показывайте, эта чернота меня сожрет мигом. Александр Сергеевич, при всём моём к вам уважении… Что милостивый сударь?, кто милостивый сударь?, я милостивый сударь?!! Ну допустим. И что? Что вы мне тут тычете? "Пётр. Великолепие."? Вижу. И что дальше? Ага щас! Это ваша коробка. И чё, что не успели? А кто вас стреляться просил?! Вы же, сударь, православный христианин. Про Закон, часть шесть, забыли?! Да, да, понимаю, честь дворянская, обида, гордость взыграла. А за кем вы тогда этим последовали? Кто первый возгордился и войной пошел на Создателя?! Не могли, с семьёй, обидевшись в Болдино уехать? Посмотрите сами, какая у вас там картинка "Емельян. Бунт." получилась. Красота неописуемая! Глаз не оторвать. Россия заснеженная драгоценной россыпью серебрится, купола золотые, а люди!, люди все живые какие!  Ну да, кровью вдоль дорог набрызгано… Ну у нас по ходу без этого вообще никак… Короче всем пока, некогда мне.

Потом коробку схватил и дёру.

Так что, "Последний День. Преломление." я пока отложу. Отдохну пару недель и понемногу займусь "Мартин. Протест.", уж больно весёлая, озорная картинка. Кстати, сам мэтр мсье Франсуа Рабле обещал помочь всенепременно. Антуан передаёт тебе привет, кланяется, целует ручки и всё такое, говорит уж больно мила, радостна ему твоя любовь к его картинке "Маленький Принц. Вселенная."

Дописка:

Когда я, как последний лох, купившийся на уверения Славы Прораба, притащил коробку и заглянув в неё вытащил и собрал первый бумажный цветок, то так прям радовался. Чему?! Ступил я как последняя тупая Лошара!

Развели меня по полной! Потому что к этому бумажному цветку надо было добавить ещё три листочка из гербария, ну я их и потянул… Коробочка то, ладно бы с двойным!, с тройным дном оказалась!!! За этими сухими листочками вытянулись: варфоломеевская ночь, пуритане в Америке и тридцатилетняя война! И все живые такие!, кровоточащие!, ощетинившиеся мечами, копьями и шпагами! А на ветвях листья молодые зелёные и цветы живые: нежные, нежные!, и змеи!!!, змеи кругом… Ну и как это собирать прикажете?!

Ну ладно!, хорошо!, тридцатилетнюю войну я "Мамашей Кураж" возьму…, можно попробовать. Пуритан "Мейфлауером" и салемскими ведьмами. А варфоломеевскую чем?! И это учитывая, что суд в Вормсе пока ещё не проглядывается!

Короче коробку запечатал. И ногой под стол. Пока метр Рабле не придёт, пальцем не прикоснусь.

Глоток 9.

Быстро шаркая по каменному полу искривлёнными, из-за проведённой полжизни в седле, ногами Пилат напряжённо думал. О, Юпитер, как же он ненавидел этот город и его жителей. Эти кривые улочки, эту пыль и духоту, эту вонь, особенно невыносимую сегодня из-за текущих по сточным канавам рек крови. Только мысль о том, что из-за начинающегося сегодня вечером праздника иудеи не поднимут мятеж, немного успокаивала наместника. Если бы не эта мысль служанка, осмелившаяся прийти без вызова, уже лежала, истекая кровью из перерезанного горла. Потомственному римскому всаднику, ремесло которого оттачивалось с самого детства, проходя мимо онемевшей от ужаса рабыни правой рукой молниеносно выхватить, кровожадно свистнувший короткий меч, держа его в кулаке лезвием вниз, чиркнуть как о соломенное чучело, вытереть о её же одежды и вбросить обратно, стоило не больше времени и усилий чем высморкаться. "Будет сегодня восхвалять своего бога за спасение", холодно усмехнулся про себя прокуратор, "если конечно Клавдия, отпустит её на их мерзкий праздник." Остановленный, внезапно охватившим его холодным бешенством, Пилат чуть было не повернул назад завершить задуманное злодеяние и только мысль о жене заставила его двинуться дальше. Изощрённый и опытный царедворец, мгновенно распознал ужас рабыни и так же мгновенно осознал, что только крайне серьёзная причина заставила служанку прийти в его кабинет, обмирая от смертельного страха.

Клавдия, заслышав шаги мужа, перевернулась на ложе к двери, быстро встала и бросилась к мужу: «Понтий, ты сделал то, что обещал мне утром?»

Прокуратор отрицательно помотал гордо вздёрнутой головой.

«Но!, но!, ты же сказал, что ты можешь это сделать! Ты же обещал!» – Клавдия, молитвенно сжав руки, пыталась заглянуть в устремлённые куда-то вверх отстранённые глаза Пилата.

«Извини, но в свете вновь открывшихся обстоятельств, Я должен был принять решение о казни этого назареянина» – наместник опустил на жену царственный взгляд.

«Но ведь…» – Клавдия ошеломленно смотрела на мужа, «утром ты сказал, что обладаешь здесь всей полнотой царственной власти и никто тебе не указ в решении местных дел!»

Пилат молча вскинул заледеневшие на окаменелом лице глаза к потолку. Клавдия бросилась на колени перед мужем, обняв его, что есть силы за ноги, прижалась лицом к бедрам. Плечи молодой женщины дрожали от рыданий. В груди старого мерзавца что-то потеплело. Он приподнял под мышки измученную страданиями жену, взяв в ладони посмотрел в заплаканное лицо: «Успокойся. Всё хорошо. Я сделал это ради нас. Ради нашего будущего. Сегодня всё будет сделано. А через два дня всё закончится. И мы забудем об этом».

Клавдия вздрогнула как от колющего удара римским мечом в живот, вся сникла и омертвела. Давно не испытываемый ужас охватил Пилата. Он обхватил и прижал к своей груди одеревеневшую жену: «Всё будет хорошо…, всё будет хорошо…» Он гладил её по голове как ребенка.

«Нет. Не будет» – услышал в ответ глухой чужой голос прокуратор, «за дело, сделанное сегодня тобой – ты будешь проклят навечно…»

Взбешённый наместник отстранив от себя жену левой рукой, вскинул правую, чтобы хорошей оплеухой прекратить наконец уже эту истерику. Рука повисла в воздухе. С омертвелого лица на Понтия смотрели неживые равнодушные глаза. Подхватив не державшуюся на ногах молодую женщину, прокуратор отнес её на ложе. Кликнул служанок. Отдал распоряжение, чтобы вызвали лекаря.

"Надо будет посмотреть свитки законов касательно разводов, не стоит оставлять женой обезумевшую", размышлял Пилат возвращаясь в свой кабинет.

Глоток 10.

«Ну и чего делать?» – прошепелявил внырнувший в тюремное помещение подмастерье палача, «третья перекладина рассохлась и раскололась. Есть новая, но она сырая, круглая неотёсанная, только дырка для верхнего шипа прорублена и всё. И тяжеленная невозможно. Из какого дерева не могу понять. Как каменная. Не приподъёмная. Кое-как её ворочал сейчас. А этот точно до горы её не дотащит. Он себя то: то ли донесёт, то ли нет…»

«Чего ты разгундосился?» – равнодушно прокряхтел палач, «приводи его в чувство», мотнул он головой в сторону Спасителя, «или сам потащишь перекладину на гору.»

Подмастерье метнулся из помещения.

«Может раба взять?» – Валлий задумчиво разглядывал назареянина, «он и вправду хоть себя то до горы донёс».

«Ага! Счас!» – проверещал казначей, «рабы казённые, начнется заваруха, с ним что случится, с твоего жалования ущерб возмещать?!»

«Ну, нет. Нет. Ещё чего!» – Валлий отрицательно помахал выставленным вверх указательным пальцем вытянутой в сторону казначея руки.

В помещение вскочил подмастерье с кувшином. Подбежав к Спасителю начал понемногу выливать воду ему на голову. Все присутствующие смотрели, как назареянин жаждуще глотает льющуюся на него прохладу.

Переводчик поднялся, подошел и встал рядом. Отодвинув в сторону, вылившего весь кувшин подмастерье, нагнулся к назареянину и что-то спросил. Оторопело отшатнувшись от полученного ответа, переспросил снова. Озадаченно пожав плечами на полученный ответ, к вопросительно глядящему на него Валлию: «Сказал, что сделает всё от него зависящее, чтобы не огорчить нас… Сумасшедший!»

Валлий облегченно вздохнул: «Ну и отлично. Давайте выводите его, а я пока пойду, построю конвой и отдам распоряжения конным». На выходе приостановился на вопрос переводчика палачу: «Может хоть эти ветки снять ему с головы?» Палач пожал плечами и отрицательно помотал головой: «Эти недоноски затянули их слишком сильно, моими инструментами снять, не содрав кожу с полголовы, не получится, тут лекарь нужен. Есть время ждать лекаря? Ну, так и пусть так идет…»

На входе в тюремный двор деканы уже поменяли караул на гвардейца Валлиевой сотни, отослав новобранцев в казармы. Развязно стоящий, засунувший большие пальцы рук за пояс, легионер, увидев Валлия, как будто бы никак не отреагировал, не оправился, не подтянулся; лишь начал слегка раскачиваться, переваливаясь с носок на пятки, ухмыляясь и рассматривая цепким взглядом всё пространство перед собой; видя всё и не замечая лишь своего командира.

"Вот засранцы, обижаются", повеселел сотник, "Корнилий видимо не успел сказать десятникам караула насколько все серьёзно."

Нагловатое и расхлябанное поведение легионера могло ввести в заблуждение кого угодно только не Валлия. Уж он, то знает, что его гвардеец готов к схватке в любую секунду. Каждый солдат его сотни, вопреки уставной формуле, мог с достоинством противостоять десятку врагов.

Улыбаясь, подошел к нехотя вынувшему из-за пояса пальцы и переставшему раскачиваться солдату. Молча подтянул пояс, поправил плечевые ремни, заглянув в глаза, похлопал по плечу.

Посерьёзневший легионер стукнул правым кулаком себя по груди. На вожака стаи смотрели умные и спокойные глаза вышедшего на охоту молодого волка.

Сотник одобрительно кивнул. Сделав несколько шагов и услышав за спиной тихий короткий свист приоглянулся, не прекращая движения. Караульный сделал несколько знаков рукой ближайшему дозорному, маячившему на краю плоской крыши дворца. Легионер, ходивший до этого закинув копьё на плечо и задумчиво глядя под ноги попинывая камешки, перехватил копьё наизготовку и ощетинился.

Подходя к выстраевываемому Корнилием конвою, Валлий левой рукой сделал несколько знаков конным десятникам. Всадники сосредоточились став как натянутые до предела струны, вот-вот зазвенят, получив жестом команду к движению, тронулись с места лёгкой рысью.

Корнилий и Ювентус с крайне сосредоточенными физиономиями  расставляли, вразвалочку передвигавшихся, гвардейцев по периметру. Сотник, остановившийся в нескольких шагах, наблюдал за ними одобрительно похмыкивая. "Бойцы, вот это реально бойцы, не то, что эти местные дерьмоеды. Да ну и как же иначе, римляне они и есть римляне", думал Валлий, смотря на своих солдат выглядевших в своём сильно потрёпанном и изношенном снаряжении как-то даже щеголевато. Сдвинув длинный меч немного за спину, чтобы не мешал при ходьбе, и поправив римский короткий чётко сбоку по центру, сотник взял поданную Корнилием цельнокованную дубинку. С локоть длиной, увесистая, с гладким шаром на конце и двойной толстокожей ременной петлей, надеваемой на запястье, эта дубинка идеальное оружие в тесноте узких улочек этого города. Подёргав, проверяя прочность ремней, повесил дубинку на запястье правой руки, сжал шероховатую рукоятку, помахал привыкая. Хлопнул Корнилию шутливый подзатыльник: «Красава!»

Солдаты заржали, глядя на притворно-испугано вытаращившего глаза декана. Валлий откашлялся. Легионеры умолкли, подтянулись, каждый как будто стал наголову выше. «Так. Солдаты мои. Не буду вам дудеть лишнего в уши. Скажу лишь только главное: помните Кто Вы и зачем Вы здесь».

Легионеры отсалютовали сотнику, одновременно стукнув древками копий по каменным плитам двора.

Переводчик и палач с подмастерьем вывели назареянина с привязанной к рукам круглой неотёсанной перекладиной. Завели в центр периметра. Солдаты замкнули прямоугольник.

Валлий коротко махнул дубинкой вперед: «Выдвигаемся!»

ЗАХОД

Глоток 11.

Процессия двигалась медленно, изувеченный назареянин, согнувшись под тяжестью сырого бревна всё время, спотыкался и норовил упасть. "Надо было всё-таки взять раба, чтоб он тащил перекладину", подумал Валлий. Жара была невыносимая, пыльный сухой воздух стоял неподвижно, белесое небо казалось заполнено пылью и смрадом старого города. Легионеры легковооружённого конвоя, разрезая толпу орущего сброда, двигались напряжённо и сосредоточенно. Десятники, идущие справа и слева от Спасителя, быстрыми, хищными, оценивающими взглядами осматривали людей стоящих на улице и на крышах домов. Время от времени спереди и сзади конвоя волчьими стаями рыскали конные разъезды.

Толпа заулюлюкала от восторга, назареянин упал. Брошенное с крыши близстоящего дома, недозрелое каменной твёрдости, яблоко ударило его в правый глаз разбитый уже как вторые сутки и начавший чернеть. С криком раненой птицы, проскользнувшая через конвой, мать Спасителя бросилась к сыну и остановилась, ударившись о каменный взгляд сотника.

«Корнилий».

Декан понял своего командира с полуслова. Забросив правой рукой копьё за спину, натренировано тряхнул левой. Короткий лук соскользнул к запястью. Крутнув кистью лучник взял лук ладонью и сжал кулак. Вскидывая лук вверх одновременно вытянул правой рукой стрелу, наложил на тетиву, поднеся правую руку к самому носу, резко выпрямил левую. Лопнувшей струной пропела тетива. Виновник торжества толпы, за секунду до этого приплясывающий на крыше, вскинул руки к горлу. Шапочка на голове иудея вздулась бугром. Стрела, вошедшая в подбородок с такого близкого расстояния, пробила череп. Подросток пошатнулся и полетел вниз. Тело, упавшее на кучу сваленного у стены хлама, подняло тучу пыли. Сброд замер и начал пятиться от конвоя. Корнилий наложил вторую стрелу.

Сотник смотрел на толпу, надо найти кого-то, чтобы доставить перекладину до места. Палачей заставлять нельзя, им ещё на горе работать. Уставшие и раздражённые они будут работать медленно назло сотнику. Какие всё-таки задротыши мужики этого города. Только и делают, что деньги считают и молятся уткнувшись горбатыми носами в свои свитки. Все физическую работу делают их жены, не приседая ни на минуту с раннего утра и до поздней ночи.

Цепкий взгляд Валлия выхватил из толпы зевак крепкого мужика. «Давай вот этого сюда» – сказал он переводчику указывая на иудея дубинкой. Переводчик крикнул на местном наречии и махнул мужику рукой. Иудей попятился, заслоняя собой двух мальчишек лет трёх и восьми, намереваясь шмыгнуть в ближайший проулок. Закряхтел натягиваемый Корнилием лук. Увидев движение легионера иудей согласно закивал, сказав несколько слов старшему из мальчишек, подтолкнув обоих в спину отослал прочь и заспешил к конвою. Подмастерье палача уже отвязал перекладину и ждал придерживая её ногой, чтобы не укатилась. Сам палач, отдыхая, сидел на мешках с инструментами брошенными на мостовую и с интересом наблюдал за происходящим. Назареянин полулежал на земле, опершись на левую, менее искалеченную руку.

«Надо его напоить, а то мы его до горы не дотащим» – сказал сотник Ювентусу. Тот отрицательно помотал головой. В суматохе никто не захватил с собой фляги. Валлий посмотрел на переводчика. Тот кивнул. Быстро окинув взглядом толпу, заговорил со стоящей, испуганно прижавшись к стене, бедно, но опрятно одетой девушкой. В огромных чёрных глазах, некрасивой, но привлекательной своей юношеской чистотой и свежестью иудейки, дрожали слёзы. Согласно закивав на вопрос переводчика, она подхватила кувшин, стоящий у её ног. Протиснувшись между конвоирами, изящно опустилась на колени перед Спасителем. Намочив в кувшине край своего платка, быстрыми нежными движениями отёрла Его лицо. Поднесла кувшин к губам. Назареянин сделал несколько судорожных глотков. Передохнул. Отпил ещё. Иудейка опустила кувшин. Улыбнувшись девушке, правой раздробленной кистью руки, Спаситель взял её руку, что-то сказал, и поцеловал тыльную сторону ладони. Плечи девочки затряслись от рыданий, из оленьих глаз хлынули слёзы, подхватив кувшин, она вскочила на ноги и, растолкав оцепление, бросилась прочь. Валлий сделал пару шагов вслед за убежавшей иудейкой, словно желая догнать её. Сзади послышался глубокий вздох, сотник оглянулся и оцепенел. Назареянин стоял на ногах, немного ссутулившись, но твёрдо, даже не пошатываясь. И улыбался. В Его уцелевшем глазу не было видно ни малейшей капли злости или огорчения.

"Сумасшедший!" От этой мысли Валлий очнулся и отдал команду к движению.

Глоток 12.

Ведя за конвоем, обессилевшую от горя, с трудом переставляющую ноги, Мать, Иоанн сам еле-еле сдерживался, чтобы не расплакаться от разочарования и горя. Поддерживая за талию женщину, ухватившуюся правой рукой за его плечо, а левой за его правую руку, юноша напряжённо думал. Нет не этого, совсем не этого он ждал. Хоть Учитель и предрекал эти события,  Иоанн, знавший возможности Учителя, категорически отказывался верить в происходящее. "Это сон, это только сон. Мы все скоро проснемся, очнемся от этого дурмана, наваждения. И снова увидим Его: здорового, чистого, радостного." Таким как на том свадебном пиру младшего брата Учителя.

Они тогда завалились в дом Его семьи, как табун молодых жеребцов. Мать от радости встречи под "её крылом", всего её потомства, то смеялась, то плакала. Никогда больше Иоанн не видел Учителя таким счастливым, радостным, не переставая смеющимся. Обняв и перецеловав всех своих братьев и сестёр, Он сразу же принялся помогать родственникам в подготовке праздника. Возбужденные, заразившиеся радостью Учителя, Апостолы, резвясь как молодые стригунки, принимали активное участие в весёлой суматохе. По праву Старшинства Учитель назначил Петра распорядителем пира. Пётр от переполнявшей его радости, от оказанной ему Учителем чести, запрыгал, размахивая руками, как мальчишка выигравший состязание. И понеслось! Пётр гнал пир галопом! Гости одновременно пили, ели и плясали. И будучи трезвым то, неугомонный и говорливый Пётр, подвыпив превращался в искрящийся весельем ураган. Он успевал везде!

Мать и пожилые женщины, ухаживающие за гостями, едва поспевали за неудержимо летящим весельем. Учитель, переходящий от одной кучки гостей к другой, как бы спешащий приласкать всех дорогих Его Сердцу людей, поймал за талию, суетящуюся, чем-то встревоженную Мать, метающуюся между гостями с кувшином в руках: «Что такое, что случилось, моя Родная, чем ты встревожена?»

Иоанн, следующий за Учителем как тень, внимательно вслушивался в их разговор.

«Ох, Сыночка, вино заканчивается. Я совсем не рассчитывала, что ты будешь со своими друзьями. И пришли все приглашенные, обычно к нам беднякам никогда столько не приходит. Если б я только знала, что так будет… Надо было взять у лавочника с запасом, договорившись вернуть остатки…»

«Ох, женщины, женщины!» – рассмеялся Учитель, ласково обнимая, прильнувшую к Нему всем телом Мать, прижавшую к животу кувшин с вином, «всё бы вам беспокоиться и переживать, не время ещё для Печали на этом Празднике Жизни!»