Любви много не бывает, или Ступеньки в вечность

О любви

…Слушать, наблюдать, рассказывать – это всё писательское дело. До простоты ясное и невыразимо трудное. Герои – нынешние, прошлые, несостоявшиеся и потенциальные – они повсюду, лишь успевай записывать. Зайди в храм, прогуляйся по улице, посиди в кафе – заметишь характерные черты и особенности, если повезет – услышишь множество историй. В любой стране, в любом городе. Главное – человек, с его поисками и страстями, неудачами и победами, красотой души и несовершенствами, в горе и в радости, главное – его жизнь и обретение веры. Мелочей нет, все значимо и неслучайно.

Герои Марии Сараджишвили – люди разных судеб, понявшие свое предназначение или себя не нашедшие, известные и совсем простые, с первого взгляда непримечательные, но все равно вызывающие интерес писательский, а значит, и читательский. Как отметила писательница Нина Павлова^[1], в этом – «обаяние простой жизни». Однажды Нина Александровна прочла несколько рассказов Марии в православной газете «Вера-Эском», выходящей в Сыктывкаре, и впоследствии приложила немало усилий, чтобы в России была опубликована книга талантливого грузинского автора под названием «Открытые небеса». Нина Александровна стала не просто крестной матерью первой книги Марии, но и наставником в литературном ремесле. С тех пор вышло двенадцать книг Марии Сараджишвили.

О себе Мария старается не рассказывать, а всегда подчеркивает: «Я обычный человек, ничем не отличаюсь от других». Известно только, что Мария Георгиевна Сараджишвили родилась в Грузии, в городе Тбилиси, в 1969 году. Получила высшее образование в Санкт-Петербурге. Сейчас работает в Тбилиси репетитором для школьников разных возрастов по всем предметам, на русском и грузинском языках. С давних пор она собирает и записывает, как говорит, «всё то, что напоминает о милости Божией, о Его любви к нам».

Издательство «Сибирская Благозвонница» представляет новый сборник автора. Книга состоит из двух частей: рассказов о грузинских святых, храмах и монастырях, а также зарисовок о простых людях, живущих на благословенной земле Иверии. Жители Грузии сталкиваются с насущными для каждого человека трудностями. Те из них, кто еще находится в духовном поиске и пытается найти свое место в жизни, проходят путь обретения веры и христианской любви. Паломники получат подсказки, куда лучше направиться на экскурсию, узнают о святынях храмов и монастырей. А путешественники обязательно заинтересуются житейскими историями. Все эти рассказы и истории объединяют вера в Бога и любовь. Любовь к Грузии, ее святыням, ее культуре и традициям, к ее народу.

А любви, как известно, много не бывает.

От составителя

Часть первая
Шпаргалка для паломника

На языке Христа

Была ранняя весна. Только распустился нежно-розовым цветом миндаль. В новопостроенной небольшой церкви Тринадцати Ассирийских отцов^[2] в деревне Дзвели Канда шла воскресная литургия. Служил настоятель схиархимандрит Серафим.

Пел он настолько потрясающе, что один из паломников спросил рядом стоящего прихожанина:

– У батюшки, наверное, священники в роду. Чувствуется мета избранничества.

– Нет у него в роду таких. Обыкновенные люди были его предки.

– Что вы говорите? Может, он музыкант по специальности? Или оперный певец? Голос какой, прямо к небу восходит. Ангельское пение.

– Он от музыки очень далек был в прошлой жизни. Спортсменом известным был, это точно. Четырехкратный чемпион Грузии по восточной борьбе. Всё остальное со временем появилось.

– Простите, а на каком языке он служит?

– На арамейском. На языке Христа.

– Где же он его выучил?

– О, это долгая история…

…Жил на окраине Тбилиси обыкновенный парень Ихтиандр. Наполовину ассириец, наполовину грузин. Жил и жил, как сотни тысяч тбилисцев. В детстве был шустрым и любопытным, как и все нормальные мальчишки. Но одним не самым счастливым днем свалился в бетономешалку и переломал себе все кости. Собрали его по кускам. Пока мать его на ноги поставила – море слез пролила: инвалидное кресло, бесконечные операции… Школу он окончил, не особо блистая в науках, зато по спортивной части хорошо пошел. Черный пояс тхэквондо заработал. И вполне был доволен собой. Потом женился, двое детей родилось. Словом, все как у всех.

В 2001 году его жена носила третьего ребенка, как неожиданно ей стало плохо. Опухла вся, встать не может. Положили ее в больницу, но через время врачи сказали:

– Забери ее домой умирать. Медицина здесь бессильна.

Что тут было делать? Забрал жену домой, а сам поехал к могиле старца Гавриила во Мцхета. И там дал обет: «Если выживут мои жена и ребенок, то пойду в монахи». Приехал домой, а жену не узнать. Отеки спали, вид абсолютно здоровый, будто и не было того десятидневного кошмара. В положенное время родилась дочка Кетеван.

Маленький ребенок – новые радости и заботы. Обет, данный впопыхах, забылся, как сон пустой. Мало ли что обещает человек в экстремальной ситуации… А тут еще проблемы со здоровьем появились. Сердце стало беспокоить беспричинно.

Решил Ихтиандр образ жизни поменять. Поехал в Киев и открыл там спортивную школу.

Ну как на чужбине без соплеменников? Ясное дело, туго. Вот и стал ходить в Свято-Троицкий Ионинский монастырь^[3], где была икона святого Георгия грузинского письма. Там местные грузины собирались помолиться и, само собой, пообщаться.

Как-то возвращался он из этого монастыря. Шел мирно, тихо, с сигаретой для приятного времяпрепровождения. Навстречу ему какая-то старушка с палкой. Поравнялась и говорит:

– Благословите, отец Серафим!

Ихтиандр оглянулся по сторонам. Вроде нет никакого священника в радиусе тридцати метров. Бабуля, видимо, немного не в себе. И пошел дальше, не оглядываясь.

Вдруг ему по затылку кто-то палкой ка-ак стукнет! Да с такой силой, что бедняга упал. Это, оказывается, та самая старушка постаралась от души.

– Что вы делаете? Как вам не стыдно? – возмутился Ихтиандр.

А старушка – божий одуванчик еще и гневается:

– Я ведь попросила у вас благословения!

– Да кто я такой, чтоб вас благословлять? Вот монастырь, туда идите. А я обычный человек, иду своей дорогой.

– Нет, ты Серафим. Бог избрал тебя в твоем роде. Ты станешь монахом и будешь молиться за свой народ.

Даже смешно стало от таких слов предсказательницы.

– Ну какой из меня монах? У меня трое детей и совсем другие планы.

Поговорили таким образом, и пошел Ихтиандр себе дальше.

Но планы планами, а вышло в итоге, как та бабушка сказала. Вспомнил Ихтиандр о забытом обете, принял монашество и стал Серафимом. В 2010 году патриарх Илия рукоположил его в диаконы:

– Вы ведь ассириец? Хочу отправить вас в Канду^[4], чтобы служить среди ассирийцев на родном языке.

На хиротонию приехали ассирийцы со всех частей Грузии. Подходили, поздравляли. Но языковые познания у виновника торжества оказались невелики. «Шлама алохун»^[5] и еще несколько фраз. Стало ясно, что надо учиться. Священник должен быть образованным.

Вот так отец Серафим оказался в Канде. Последующие годы были заполнены общением с односельчанами и созданием песнопений на ассирийском языке. Откуда ни возьмись прорезался у бывшего спортсмена голос. Да еще такой голосище, что позавидуют оперные певцы…

– …В такое даже трудно поверить, – удивился паломник.

– Трудно или легко, но факт налицо, – последовал невозмутимый ответ.

Мариам Кавтарадзе – хранительница монастыря Ркони

Морозный ветер с гор задувал в узкую бойницу в стене. Священник у каменного алтаря читал ектению:

– Миром Господу помолимся.

У дверей стояла единственная прихожанка и крестилась на каждый негромкий возглас служащего.

Сегодня особый день для священника. Добрался до Рконского монастыря на машине и смог отслужить литургию. А дорога еще та… Непролазная грязь, а пока доедешь, все покрышки сотрешь об камни и увязнешь в грязи болотной. Места глухие, редкий упертый турист сюда забредет, и потому сегодняшняя служба дорогого стоит.

Батюшка рассказывал, что Рконский монастырь построили в незапамятные времена примерно в VII веке. Строили мощно, из каменных глыб, впоследствии пристраивали по церкви, потом в XVIII веке и колокольню небольшую смогли возвести.

Здесь, в ущельях Триалетского хребта^[6], много было таких монастырей в свое время.

В эти ущелья люди уходили с равнин во время вражеских нашествий, а в VII веке сюда приходили сначала персы, а потом арабы. Монастырь Ркони специально построен так, чтобы до него было трудно добраться и своим, и чужим.

Монахов тут давно нет, но статус монастырской территории есть, он никуда не делся. Потому и Мариам Кавтарадзе тут живет, бережет покой монастырских стен. Она хранит у себя ключ от церкви. Если кого Господь приведет в глухомань, то Маро-бебо откроет древнюю дверь и поможет свечки зажечь. Но редко это бывает.

До ближайшего города ехать и ехать. Таксист 30 лар возьмет в один конец. Тут на много километров ни магазина, ни школы, ни врача. Не дай Бог плохо станет Маро-бебо, до Гори не довезут. Это летом еще какой-то шанс есть, а зимой и думать о поездках бессмысленно: никакая машина не проедет. А возраст у Маро-бебо немалый – 83 года. Но Господь ее хранит. «Только и остается, что трудиться и о всяком печальном, фаталистическом не думать. Здоровее будешь».

Дел у Маро-бебо каждый день видимо-невидимо. Корову подоить, сено ей занести, дрова подготовить, зимой еще и вода замерзает – надо ножом в ведре ломать для самой малой хозяйственной необходимости.

А места здесь – загляденье. Весной и летом все в зелени утопает. Недалеко от Ркони есть каменный арочный мост, построенный еще при царице Тамаре. Туристы, если забредут сюда, обязательно на нем фотографируются.

Видит эти попытки увековечиться Маро-бебо – и непонятно ей, зачем это делается. Ркони просто часть ее, и задумываться о седой древности нет ни сил, ни времени.

…Вот и служба кончилась. Прозвучало из каменного алтаря:

– С миром изыдем.

Пошли они вдвоем трапезничать. Батюшка смотрел-смотрел, как Маро выковыривает топленое масло из ведра, и снова затеял прошлый разговор:

– Может, спустишься и заживешь в женском монастыре? Там все же тебе будет легче.

– А я и так в монастыре. Отсюда мне идти некуда. Да и вам не найти человека, чтоб здесь смог жить. Мне, наоборот, в самый раз. Как монастырю без хранителя? Просто я знаю, что это мое место.

Машина заурчала и, буксуя, с трудом тронулась с места.

У монастырских ворот осталась одинокая фигура хранительницы. О сроке нового приезда не договаривались из-за полной бессмысленности: кто его знает, какая погода выдастся на тот период. Загадывать не приходится. Тут, в горах, человек, как нигде, только от Его воли и зависит.

Крест Назико Бенделиани

…Весеннее холодное утро только вынырнуло из туманной зыбки. Горы медленно светлели на восходящем солнце, меняя природные краски. Быки медленно тащили вперед плуг, взрывая им каменистую землю. Пахотной земли в Сванетии мало, и потому важен каждый клочок.

Вдруг быки встали. Видимо, плуг зацепился за большой валун. Погонщик, муж Назико, нагнулся посмотреть. Так и есть. Еле сковырнул он глыбу с места и отволок ее в сторону. Назико нагнулась над образовавшейся ямой и увидела нечто странное. Какие-то развалины. Стали вдвоем копать дальше и поняли, что перед ними разрушенная церковь.

Продолжать пахоту не стали. Святое место. И пошли дальше, выискивая еще свободный участок для посева.

Когда-то, 20 лет назад, остатки сельчан ушли с этой деревни из-за большого снега зимой, спустились ниже. Но семья Назико не прижилась на новом месте, решили вернуться на обжитое место.

Неожиданная находка сама собой подала идею: обнаруженное место расчистить максимально, в программе-минимум водрузить крест, а в программе-максимум восстановить церковь в былой красе. И тогда, может быть, в покинутую деревню в горах вернутся люди. Жизнь закипит и получит новый виток.

Супруги привели археолога, который подтвердил их догадку, и приступили к делу, но муж вскоре скончался, а Назико пришлось воплощать эту гигантскую идею в одиночку. Она продала одного быка и на вырученные деньги заказала металлический крест. Сама изготовила из проволоки освещение, чтоб в ночное время крест был виден издалека. Пройдет пеший или конный по горным тропинкам, увидит свечение и вольно или невольно перекрестится.

Так в деревне Бабели и живет в полном одиночестве Назико, откладывая от пенсии часть для осуществления своего замысла. Постепенно появились в деревне несколько семей, но живут они далеко от дома Назико.

Каждый день ей приходится молоть зерно, носить воду, заготовлять дрова, выращивать овощи. Проезжей дороги к деревне нет, любое передвижение происходит либо пешком, либо на лошади. Зимой особенно тяжело. Выпадает метровый снег.

Поступок Назико явился примером для других переселиться в это место, чтобы закипела жизнь в заброшенной деревне.

Сама она говорит:

– Живу, чтобы свою малую лепту внести в строительство церкви, и надеюсь, что она когда-нибудь будет построена.

Преподобный Алексий Теклатский

18 января 1923 года в Сенакском ЧК в небольшой прокуренной комнате обсуждали списки фамилий людей, которые намечались к репрессиям. По большинству фамилий расхождений не возникало. Председатель Лаврентий Джанджгава особо остановился на одном человеке из списка:

– Вот этого Шушания надо расстрелять в первую очередь. Пользуется уважением у населения. Опиум для народа распространяет.

Один из чекистов, сидящих за столом, возразил:

– Лаврентий Фомич, нельзя его трогать. Он уже старик совсем, народ будет волноваться. За святого считают.

– Святой? Отставить эти бабские сказки, – рассердился председатель. – Предрассудки. И откуда что берется?

– Долго рассказывать, Лаврентий Фомич, – ушел от ответа его подчиненный.

В конце сентября 1852 года в церкви села Нокалакеви Сенакского уезда принесли крестить младенца и нарекли его Алексием в честь святого Алексия человека Божия. Семья была глубоко верующей, но тогда никто особо не задумался, какой именно путь уготован тезоименитому малышу. До шестнадцати лет его жизнь ничем не отличалась от образа жизни его ровесников. Но в 1868 году тяжело заболел отец и, умирая, благословил сына, завещая ему заботиться о семье. В тот же год Алексий отправился в Иерусалим поклониться святыням, а затем прибыл в Константинополь к дяде, купцу Исламу Шушания.

Огромный шумный город оглоушил деревенского юношу. Море людей, ряды лавок на базаре, толчея на узких улочках манили тысячью соблазнов. Здесь не надо было мотыжить кукурузу, таскать тяжести и знать, будет ли в этом году урожай или виноград побьет апрельским градом.

Жизнь у дяди так понравилась юноше, что он решил серьезно заняться торговлей. Но Алексия мучили сомнения.

Он взял у дяди икону святого Иоанна Крестителя, уединился в своей комнате, усердно молясь Богу, чтобы Господь указал, какой путь ему выбрать. С одной стороны, надо было заботиться о семье и выполнять завещание отца, с другой – Алексия тянуло принять монашество и быть для всех слугой. Так прошло несколько часов. От иконы Алексий услышал внутренний голос: «Кто займется твоими делами, если ты умрешь?» «Бог!» – ответил Алексий. Опять послышался голос: «Тогда и ты умри для временной жизни ради Господа и доверь Богу все твои, и Он Сам все устроит».

Услышанное Алексий воспринял как прямое указание к действию, и жизнь его коренным образом изменилась. Месяцами он не выходил из своей комнаты, читал духовные книги и держал строжайший пост. Дядя наблюдал за поведением племянника и очень опасался за его здоровье. Но потом, видя, что ничего страшного с Алексием не происходит, он пересмотрел и собственную жизнь. Поэтому Ислам Шушания решил свернуть торговлю, оставить Константинополь и вместе с ним вернуться в Грузию. Прибыв домой, Алексий объявил семье, что дал обет стать монахом. Сестры и брат приняли эту новость с недоверием, а мать возблагодарила Господа и благословила сына на этот путь.

Алексий направился в Теклатский женский монастырь, который принадлежал Гурийско-Мингрельской епархии, возглавляемой епископом Григорием (Дадиани). Юноша снял мирскую одежду и приступил к иноческой жизни. Было ему в ту пору двадцать лет. Он положил себе правилом служить самым беспомощным. С этого дня начал вести строгий аскетический образ жизни. Еще он ходил по деревням, ухаживал за больными чахоткой, холерой и разными тяжелыми заболеваниями, хоронил заразных беспризорных покойных.

Так прошло несколько лет. Некоторое время Алексий юродствовал. При этом Господь наградил Своего раба даром слова. Много людей слушали его речи. Тем более, что слова были подкреплены реальными делами любви.

Под влиянием этих проповедей монашеский постриг приняли его мать Елена, младшая сестра Саломия и брат Виссарион. Виссарион посетил Иерусалим и некоторое время там подвизался. А затем вернулся на родину, был посвящен в иеромонаха в Мартвильском монастыре^[7], облекся в схиму и вскоре преставился.

Сам Алексий некоторое время подвизался на Афонской Горе и переписал множество духовных книг. Возвратившись с Афона, он отправился в Киево-Печерскую Лавру на поклонение святыням, затем вернулся в Грузию и приступил к своим обычным подвигам.

В 1885 году он поселился в Гелатском^[8] монастыре, где написал много духовных сочинений. Затем перешел в монастырь Хоби^[9] и здесь в 1888 году был рукоположен в иеромонаха. В 1890 году, подорвав здоровье монашеским подвигом, иеромонах Алексий вместе со своей матерью-монахиней и сестрами обосновался в Теклатском^[10] монастыре.

В 1891 году он начал строительство келий для монахов в горном селении Менджи (вблизи города Сенаки), на т. н. «Острове Архангелов»^[11]. Собрав учеников в этой обители и наставив их должным образом, преподобный Алексий приступил к подвигу затворничества. Благодаря этому здоровье отца Алексия улучшилось настолько, что он смог служить литургию. Пожертвования он делил на три части: одну на свои личные нужды, вторую – для Церкви и гостей, а третью – для убогих и нищих. Когда строгий аскетический образ жизни истощил его телесные силы, около 1915 года он распустил своих учеников и стал общаться только со своими двоюродными сестрами – схимонахинями Фавстой и Акепсимой.

В келье у преподобного Алексия был крест высотой с человеческий рост, который во время молитвы он возлагал себе на спину. Как он сам объяснял, это напоминало ему путь Христа на Голгофу. К посетителям он выходил только по субботам и воскресеньям. Среди народа старец пользовался непререкаемым авторитетом и любовью. Трудно было представить, во что мог вылиться народный гнев, если бы власти попробовали его репрессировать.

Заседание Сенакского ЧК затянулось за полночь. Участники обсуждали детали предстоящей акции. Неожиданно зазвонил один из черных аппаратов.

– Джанджгава слушает! – председатель взял трубку. Помолчал, слушая информацию, и повесил, не сказал ни слова. Обвел взглядом всех присутствующих. – Вот, одной проблемой меньше. Умер ваш святой. Вычеркни его из списка. Незачем машину туда гонять.

Старца похоронили в Теклатском монастыре. По благословению митрополита Батумско-Шемокмедского и Чкондидского Ефрема схимонахиня Акепсима и игумения Фавста перенесли нетленные мощи святого Алексия из Теклатского монастыря в обитель «Острова Архангелов» и 8 января 1960 года погребли их у восточной стены храма.

Канонизация преподобного Алексия Грузинской Православной Церковью состоялась 18 сентября 1995 года.

Иеромонах Георгий (Будискирия)

Отец Георгий (в миру Андрей; 1878–1970) был родом из Самурзакано, из деревни Окуми. С детства проявился у него талант к фотографии, и вскоре он овладел этим делом в таком совершенстве, что даже стал известным в своей округе… Тогда, в конце XIX века и в начале XX, в Грузии фотография была не ремесло, а, скорее, искусство.

Говорили, что отец Георгий в молодости отличался приятной внешностью, и мать желала найти ему подходящую невесту, но Бог судил иначе.

В один прекрасный день Андрей гостил в Сенаки у родственников. Во время ужина хозяин дома стал рассказывать об отце Алексии (Шушании) (недавно причисленном к лику святых Грузинской Церкви), о том, как тот основал в Сенаки монастырь. Отец Алексий ходил от деревни к деревне, ухаживал за тяжелыми больными. Потом пешком дошел до Иерусалима и вернулся оттуда с твердым намерением принять монашество. Решил как-нибудь заработать необходимую сумму денег хотя бы на первую келью…

Тогда Сенаки был железнодорожным узлом, а водопровод не действовал. Поэтому во время длительной остановки поездов к единственному крану на перроне выстраивалась огромная очередь. Тогда отец Алексий стал носить воду из ближайшего источника от вагону к вагону. С утра до вечера он бегал с полным чайником и стаканом вдоль поездов – и случилось удивительное. Самую обыкновенную воду пассажиры стали воспринимать как минеральную, и потребность в ней очень возросла. В результате отец Алексий собрал определенную сумму денег и начал строить монастырь. Чудо было еще в том, что отец Алексий ни у кого не просил помощи, но люди сами приходили к нему и добровольно предлагали деньги и все необходимое.

Так, будучи еще совсем молодым, отец Алексий стал духовником. Многие сенакцы стали свидетелями чуда, которое свершилось по молитвам молодого монаха.

Все услышанное так подействовало на Андрея, что он, как только рассвело, отправился в Сенакский^[12] монастырь повидать игумена. После службы отец предложил юноше остаться на трапезе…

В храме Андрей увидел одного русского послушника, на котором было много тяжелых крестов. Всю службу он простоял с поднятыми вверх руками. Во время трапезы отец Алексий сказал ему: «Христос был распят на одном Кресте. Зачем тебе так много? Выбери отсюда один – крест смирения». Послушник молча поклонился, снял кресты и разложил перед игуменом. Отец Алексий выбрал из них один и без слов надел на шею послушника…

После трапезы Андрей спросил у игумена, как надо жить, чтобы спасти свою душу. Отец Алексий рассказал ему об Иисусовой молитве и посоветовал всегда иметь ее в уме и сердце.

Вернувшись домой, Андрей все время искал уединения… Мать, заметив перемену в сыне, испугалась, не болен ли он. Потом завела разговор о женитьбе. Андрей ответил, что сам найдет себе невесту, имея в виду монашество. В конце концов Андрей признался матери, что хочет принять постриг. Его мать так разозлилась, что стала рвать на себе волосы и оплакивать сына как покойника, всячески отговаривала его от монашества, а потом еще и прокляла. Сын в ответ низко поклонился и той же ночью ушел из дома. Вначале по благословению отца Алексия Андрей обосновался в Пуцкурском монастыре. Так началась монашеская жизнь отца Георгия. В этом маленьком монастыре он провел несколько лет и в 1908 году принял постриг.

Отец Георгий часто навещал своего духовного отца. По его благословению незадолго до революции отец Георгий построил в горах келью и уединился в ней. Так проходили годы. Однажды, когда он спустился в монастырь, то вместо келии нашел только обугленные стены и церковь с выбитыми стеклами. Местные жители рассказали ему, что как-то ночью пришли сюда какие-то люди арестовывать монахов. И когда насельники монастыря попытались бежать, их убили, а игумена зарубили топором. После этого отец Георгий еще больше уединился и стал выходить из кельи реже и только ночью.

После Второй мировой войны репрессии ослабели, правительство открыло народу церкви. Начала действовать Илорская церковь^[13] Святого Георгия, которую восстановил отец Иоаким (Шенгелая). По его приглашению отец Георгий перешел в Илори. Илорскую церковь посещало много людей. Отцу Георгию, проведшему многие годы в одиночестве, трудно было переносить такое многолюдство. Потом одна вдова предложила ему жить у себя, в доме рядом с церковью.

Архимандрит Рафаил (Карелин) вспоминает: «Отец Георгий всегда скрывал от людей свой аскетизм… Он отличался редким нестяжательством. Как-то увидел в моей келье два Евангелия и очень удивился: “Если есть у тебя две одежды, одну надо дать неимущему. Тем более это касается Книги, от которой зависит спасение человеческой души”. Сам же он имел только Евангелие, Псалтирь и молитвослов. Говорил, что вся всемирная философия входит в Иисусову молитву… Он удивлял нас строгостью своей жизни. Во время Великого поста, кроме субботы и воскресенья, он обходился двумя картофелинами в день».

После смерти отца Иоакима отец Георгий принял схиму с именем Гавриил.

После непродолжительной болезни в возрасте 92 лет он отошел ко Господу.