Повороты судьбы подчас непредсказуемы и необъяснимы. Полгода назад скромная труженица города Хайфы – Ирина Петровна Коровкина – неожиданно для себя начала писать рассказы.

«Как отнесутся к этому родные, близкие, друзья?» – с волнением думала щепетильная Коровкина. Но, оказалось, что переживала Ирина Петровна напрасно. Ее новое увлечение вызвало всеобщее одобрение и безоговорочную поддержку.

Шесть часов утра.

–Мама, я проспал! – кричит сын-солдат.

– Как! – с ужасом вскакивает с постели Ирина Петровна. – Севочка! Ты опоздаешь на службу.

– Опоздаю, – подтверждает Сева. – Автобус ушел полчаса назад, а следующий будет только в полдень. Но если ты меня подвезешь на машине, то мы еще успеем. Одевайся быстрее.

– Что случилось? – спросонок спрашивает муж. – Куда ты собралась ехать в такую рань?

–Я должна подбросить Севочку до его грузовика. А дальше он уже сам поедет.

–А далеко ли стоит грузовик? – интересуется муж.

– Не очень, – поясняет заботливый сын, – около ливанской границы. Но маме эта поездка будет в радость – какой сюжет для рассказа! Я покажу ей военную горную дорогу. Могу поспорить, что она ни разу по ней не ездила.

Спорить Коровкина не стала, чтобы не терять драгоценное время, завезла сына на базу и уже через три часа была дома.

Но не успела она отдышаться и выпить чашечку своего любимого кофе, как позвонил папа.

–Ирочка, – радостно сообщил он, – у тебя появилась прекрасная возможность прильнуть к «народному роднику». Я должен срочно идти к страховому агенту оформлять бумаги на пенсионные льготы. Ты же знаешь, как я ненавижу всю эту канитель. Пойдем вместе, и мне будет веселей, и ты соберешь хохмы на несколько нетленок. В очереди все и обговорим, придумаем название, сюжет, концовочку. Вот увидишь, вещь получится посильнее, чем «Фауст» Гете.

Обязательная Коровкина решила скрасить папе посещение гос.учереждения, и тут же побежала в офис страхового агента. Но поговорить о новом рассказе им не удалось, в очереди Ирина Петровна встретила свою приятельницу.

– Читаем тебя в интернете, молодец! – похвалила она Коровкину.

Ирина Петровна покраснела: «Сейчас услышу первый читательский отклик!» – подумала наивная писательница, но ошиблась.

– Дарю тебе тему, – сказала подруга. – В нашем клубе для трудных подростков девочки все первое апреля названивали своим ухажерам с одним розыгрышем: «Я от тебя беременна!». Представляешь, каждая девочка сделала не меньше 15 звонков, и мальчики верили и пугались!

– Да, девочки еще те, – посочувствовала Ирина Петровна.

– Вот и я об этом же. Девчонки трудные, а денег на воспитательную работу у мэрии не хватает. Мы сейчас обращаемся к частным лицам, думаю, что и ты не откажешься дать шекелей сто как пожертвование. Ведь ты теперь писатель – совесть нации.

Совестливая Коровкина немедленно открыла свой тощий кошелек, где сиротливо лежала единственная денежная купюра, и, не задумываясь, отдала ее на благородное дело повышения нравственности трудных подростков.

В это время как раз подошла очередь к страховому агенту и Коровкина с папой зашли в кабинет.

– Ирина, – обрадовался агент, – какая удача, что ты пришла вместе с папой. Не сочти за труд, подскочи в типографию за бланками! Они их уже напечатали, а привезти не хотят. Совсем обнаглели. Деньги дерут, а сервиса никакого! Ты поговори с ними, а потом статейку напишешь, хлесткую такую, как ты умеешь! Я бы и сам съездил, но тебе это важнее, считай, сбор материала!

Коровкиной всегда было трудно отказать людям, тем более – потенциальным читателям. И она, несмотря на усталость, поспешила за бланками.

Хозяин типографии бросился к Ирине Петровне, как родной.

– Слышал, слышал. Хвалю и одобряю. Кто бы мог подумать? Производишь впечатление нормального человека и вдруг начала писать! Книгу, надеюсь, у нас издавать будешь?

– О книге я еще не думала, – призналась скромная Коровкина.

– И очень зря, – обиделся издатель. – Сейчас, до подорожания бумаги, самое время подумать и заключить договор. Вот писатель Д. заскочил сегодня утром и мы закрыли сделку с ним по очень выгодной цене.

– А о чем пишет писатель Д.? – поинтересовалась Ирина Петровна.

– Откуда я знаю? Помню, что аванс он дал 800 шекелей. Прошлая книга была в 350 страниц. А может быть стоимость тебя, вообще, не интересует? Был у меня вчера клиент, принес рукопись об эзотерических переживаниях и оздоровлении с помощью космических сил. Говорит: «Издайте хорошо, цена меня не волнует». Так и сказал. Я подумал: или страшно богат, или идиот, хотя второе вернее.

– И что же оказалось?

– Оказался он обычным проходимцем. Подошел ко мне и говорит: «Я чувствую, что вы тяжело больны, но не волнуйтесь, я буду вас лечить на всю сумму заказа». И руками начал водить. Еле я его выгнал.

«Ой, – подумала застенчивая Коровкина, – как бы мне поделикатнее отказаться от издания книги, чтоб и издателя не обидеть, и деньги не потратить?»

В это время в сумочке Ирины Петровны зазвонил мобильный телефон.

–Поздравляю! – не здороваясь, прокричал в трубке муж.

–С чем, – обрадовалась доверчивая Коровкина, не чувствуя подвоха.

–Считай, что приз за самую нелепую историю – твой! Нас затопили. Это надо видеть! Я специально ничего не стал убирать, Ириша, чтоб не испортить тебе потрясение от первого впечатления.

Следующий звонок был от младшего сына.

– Что еще случилось? – обреченно спросила Ирина Петровна, предчувствуя, что от него можно ожидать сюжет не меньше, чем на роман.

– Ничего, – спокойно ответил Тема.– Я просто хотел спросить. Помнишь, на столе лежал журнал с твоим рассказом?

– Конечно, помню, – успокоилась Коровкина. – А что? Кто-то взял почитать и не вернул?

– Никто его не брал. Кому он нужен? Лежит на том же месте Я не об этом. Ты гонорар уже получила? Я бы занял у тебя на месяц шекелей200.

– Что ты, Тема, – удивилась Коровкина наивности ребенка, – мне гонорары не платят.

–Тогда зачем же ты пишешь? – огорчился сын и повесил трубку.

« Действительно, зачем?» – спросила себя Коровкина и не смогла найти ответ на этот вопрос. В трудных ситуациях Ирина Петровна всегда советовалась с мамой. Позвонила она ей и на этот раз.

– Писать ты, конечно, можешь, – авторитетно сказала мама, – но прежде очень хорошо подумай, о чем пишешь. Вот писатель М. написал, что ему приснилась неожиданная поездка в Европу, и – выиграл приз-путешествие. А наш папа? Изобразил героя, у которого книги вместо мебели. И что? Второй год спотыкаемся о коробки с тиражом.

С тяжелыми мыслями вышла Коровкина на улицу и потащила бланки страховому агенту.

Проходя мимо мусорной свалки, Ирина Петровна заметила старый шкаф. Какая-то женщина пыталась отодрать от него заднюю стенку. Приглядевшись, Коровкина узнала свою подругу. Даже не удивившись ее поведению, Ирина Петровна на одном дыхании рассказала обо всех переживаниях сегодняшнего дня.

– Скажи спасибо судьбе, что ты начала писать, а не рисовать! – грустно сказала подруга. – Вот мой муж рисует! Если бы ты знала, сколько стоят краски, кисти, я уже не говорю про холст. Это вообще нам недоступно. Видишь, отдираю от шкафа для него оргалит. И от его картин одни проблемы. С нами уже все соседи не разговаривают. Вышел он как-то во двор на этюд. Стал рисовать нашу улицу. Подходит один сосед: «Нарисуй мою собаку, – говорит, – она уже старенькая, хочу увековечить память о ней». Другой, по той же причине, просил запечатлеть тещу. Третий, вообще, привел всю семью, включая кошек. Мой нарисовал, ему краски не жалко. Так они еще и не довольны: там мелко, где-то сходства мало, где-то, наоборот, слишком много. Короче, пиши рассказы, это еще не худший вариант.

Поблагодарила Коровкина подругу и пошла дальше. По дороге мысленно представляла себя то у мольберта с кистью в руке, то танцовщицей в бальном платье, то наездницей на лихом коне. «Нет, что и говорить, судьба благосклонна ко мне – писать рассказы и безопаснее, и дешевле», – подумала Ирина Петровна, достала свой заветный блокнот и стала записывать в него нахлынувшие мысли, чтобы осчастливить мир очередной нетленкой.

Ночь перед призывом

Было уже далеко за полночь, когда раздался телефонный звонок.

– Мама, я с друзьями. Задержусь, – прозвучала дежурная фраза.

– Шурик, тебе завтра на призывной пункт, а ты даже рюкзак не собрал, – по привычке возмутилась я, удачно поменяв слово «школа» на «призывной пункт».

– Не беспокойся, все будет ОК,– уверенно ответил Шурик и повесил трубку.

«Завтра я стану солдатской матерью»,– подумала я. В голове мелькнул образ: сухонькая старушка, повязанная белым платком, по щеке катится слеза. Я посмотрела в зеркало: стройная молодящаяся женщина, стильная короткая стрижка, джинсы, футболка.

– Ты теперь мать солдата, – строго сказала я своему отражению. – Перестань улыбаться. Пора взрослеть!

Я зашла в комнату сына. Среди обычного беспорядка валялись купленные к армии вещи. Открыла рюкзак, нашла выданный в военкомате список, стала читать: «Каждый призывник должен иметь при себе…». Призывник…

Я вспомнила наш отъезд. Аэропорт Шереметьево. Шурику два года. Мы уже прошли таможенный контроль и поставили свой багаж на весы. Вдруг я почувствовала, что сына рядом нет. Шурик пролез под заграждениями и бежал обратно, в глубь аэропорта. Я кинулась за ним, но дорогу преградил таможенник. Стала кричать провожающим родственникам, но те от горя ничего не понимали. Конечно, ребенка поймали, вернули родителям и благополучно привезли в новую страну.

– Что это было? – спросила я себя, – предостережение, знак «свыше» или просто детская шалость?

Аэропорт имени Бен Гуриона. Нас встречала делегация религиозных подростков, учащихся иешевы. Вначале они пели и танцевали от радости, потом подарили всем детям разноцветные пакетики со сладостями. Шурик был очень доволен, он всегда любил подарки.

– Кстати, завтра им тоже дадут подарочные наборы: с кремом для бритья, пачкой кофе, бамбой и жвачкой, – вспомнила я, так как это были не первые проводы в армию в нашей семье. Все повторяется, но уже на новом витке. О многом сегодня хотелось поговорить с сыном, но он предпочел провести время в компании друзей. Когда-то и я уходила из дома по важным, как мне тогда казалось, делам. Расстроенный ребенок оставался с няней. Все повторяется.

–Итак, надо все же укладывать вещи, – подумала я, достала целлофановый пакет и положила в него зубную щетку и пасту

–Шурик, ты чистил зубы?

–Я чистил их вчера, и мне теперь надолго хватить, – вспомнилась любимая в семье шутка.

«Дети легко переносят эмиграцию. Детям и старикам хорошо в Израиле», – убеждали меня. И я верила. Или хотела верить.

Первый наш дом был в кибуце. Мы с мужем сразу пошли в ульпан, усиленно изучать иврит. Хорошее знание языка – залог будущего благополучия. Шурика отправили в ясли: новая обстановка, новые слова, новые традиции. Ему нравилась пятница, когда пекли пироги, украшали стол (почти как дома, в далекой Москве) и встречали выходной день – святую Субботу. Воспитательница называла это застолье «Шабат шалом».

Услышав новую незнакомую речь, Шурик совсем перестал разговаривать. Ездили на консультации к психологу, к педиатру, к логопеду.

–Мотивируйте его говорить хотя бы знакомые слова, те, что он произносил раньше. Читайте книжки, рассматривайте картинки, – советовали специалисты…

И вот мы сидим на диване и рассматриваем одну из немногих привезенных с собой любимых детских книжек – «Заюшкину избушку»

–Шурик, кто это?

–Заяц, – с трудом произносит ребенок

–А это?

– Петушок.

И вдруг, глядя на последнюю страницу, где нарисован большой стол, самовар, бублики и счастливые петух с зайцем, он радостно кричит:

–Шабат шалом!

С этого момента в семье решили, что ребенок принял и полюбил новую страну. «Детям до пяти лет легко даются новые языки» – написано в педагогических пособиях. И, действительно, несколько месяцев спустя Шурик начал бойко болтать на иврите, намного опережая своих зубрящих грамматику родителей.

Вспомнилось, как я с кибуцниками пила чай в гостиной, с трудом подбирая слова для разговора, с напряжением вслушиваясь в незнакомую речь. А рядом Шурик легко и весело говорил что-то своему новому товарищу.

« Как хорошо он освоил язык», – с гордостью подумала я.

–Почему ты разрешаешь ребенку произносить такие грязные ругательства? – возмутился кибуцник.

А как я могла понять, что говорит ребенок? В ульпане таких слов не изучали. В тот вечер я полностью успокоилась, решив, что сын освоился в новой обстановке, абсорбировался, как говорили в Сохнуте

Я сложила аккуратной стопочкой футболки, трусы и носки, упаковала их в пакет и положила на дно рюкзака. Вещи, привыкшие лежать в домашнем шкафу, завтра уедут в неизвестном направлении.

А есть ли, вообще, у сына чувство дома, после десяти переездов по съемным квартирам? После развода и моего нового замужества?

В семье считалось, что Шурик легко относится к жизни. Цитировали его высказывания во время моего ухода от мужа:

–Мама, а папа поедет с нами?.. А телевизор? А диван?

И через год, об этом же дне:

–Мама, помнишь тот день, когда мы ушли от папы? Мы ехали на такси на новую квартиру, потом зашли в магазин, и ты купила мне пакет чипсов? Так купи мне сегодня чипсы этой же фирмы!

И никакого драматизма в поведении, а в душе?

–Шурик, я приехала к вам всего на месяц, а тебя все время нет дома, ты то на улице бегаешь, то у друзей сидишь, – огорчалась гостившая у нас бабушка.

– Как ты не поймешь, – пытался объяснить ей Шурик, – я могу гулять с друзьями, но для меня так важно знать, что ты ждешь меня дома.

Завтра он пойдет защищать тот дом, которого никогда у него не было. А может быть, все-таки, был?

Школьный психолог объяснял родителям, что сегодня дети, живущие в неполных семьях, более распространенное явление, чем ребенок в традиционно крепкой семье.

–Мне надо было поддержать детей, живущих в нестандартной ситуации, – рассказывал он со смехом, – в начале я полагал, как и вы, что это дети, пережившие развод родителей, взял список класса, и что вы думаете, только трое из сорока живут в нормальной семье! Так кто же оказался в нестандартной ситуации? Эти трое! – И психолог захохотал.

Я тогда тоже заставила себя улыбнуться. Очень хотелось, чтобы психолог оказался прав.

Я второй раз вышла замуж. Дочь мужа, Лера жила с нами.

–Мама, – как-то спросил Шурик, – а если родится еще один ребенок, кто будет его отец?

Услышав, что, скорее всего, это будет мой второй муж, он страшно огорчился:

–Бедный ребенок, на выходные я поеду к папе, Лера уедет к своей маме, а ему даже и поехать будет некуда.

Со школой отношения не складывались с самого начала.

В первый же день он зашел не в свой класс, да так и просидел все занятия с другими детьми и учителем

На уроках математики мог складывать и вычитать, только если после цифры стояло слово «шекель».

–Сколько будет три плюс четыре?

–Не знаю

–Шурик, подумай, я хочу тебе дать три шекеля, а папа четыре. Сколько денег будет у тебя в кошельке?

–Семь шекелей, мама, а ты не можешь дать больше?

В третьем классе, в самом начале учебного года, он вдруг продал все учебники. На вопрос, зачем он это сделал, по-взрослому грустно сказал:

–Деньги нужны были.

–Но ведь учебный год только начался, как же ты будешь без учебников, – спросила я.

–Мама, кто же их купит в конце года? – справедливо заметил Шурик.

Меня часто вызывали в школу.

–Учительница думает, что я не делаю домашние уроки, – объяснял Шурик и ни разу не ошибся.

«Что он понял из уроков истории и обществоведения о том конфликте, в котором будет вынужден принимать участие с завтрашнего дня»? – спросила я себя.

Родительское собрание. Раздали оценки за первое полугодие. Шурик возмущен низким баллом по истории, тянет меня выяснять отношения с учительницей. Врывается в класс. Глаза горят, уверенный голос:

–Я ответил на все вопросы контрольной работы! Почему Вы снижаете мне оценки?

Меня всегда поражала местная манера разговора с учителями. Но здесь это считается признаком демократии.

Учительница достает листок контрольной работы, читает

–Вопрос: охарактеризуйте жизнь евреев в Европе после Первой Мировой Войны. Ответ: евреи жили плохо.

–А что, они хорошо жили!? В чем ошибка?

Учительница ищет у меня поддержки:

–Объясните ему, пожалуйста, что гуманитарные науки требуют более пространного ответа.

–Конечно, конечно, – соглашаюсь я, – с ним позанимается бабушка, она кандидат педагогических наук.

–Нет, только не бабушка, – первый раз за время учебы пугается Шурик, – я не вынесу ее рассказов. Хватит с меня «Илиады».

За несколько месяцев до выпускных экзаменов мы с Шуриком пошли покупать кроссовки. Спускались к магазину по улице имени Бялика.

–Шурик, – спросила я, – что ты знаешь о поэзии Бялика? Вы же изучали ее в школе.

Шурик задумался. Ему искренне хотелось ответить, ведь я пообещала купить ему фирменные кроссовки за 450 шекелей. Но вспомнить ничего не удалось.

–Мама, – честно признался он, – помню только, что учительница сказала: «стихи Бялика будут на выпускном экзамене»

За воспоминаниями я полностью собрала рюкзак сына. Застегнула молнию, поставила его посредине комнаты, как инородный предмет среди такого родного и до боли знакомого беспорядка. Завтра Шурик наденет военную форму, получит солдатский номер и станет защитником для израильтян и «сионистским врагом» для палестинцев.

Далекая от религии и сионистских идей, до сих пор говорившая на иврите с акцентом и грубыми ошибками, порой смешная и нелепая в своей «русской» манере одеваться и со своим «советским» стилем поведения, я горячо и искренне полюбила Израиль. Смог ли полюбить эту страну и мой, вечно подшучивающий над матерью, сын? Я хотела спросить его об этом сегодня, но была рада, что не смогла.

Как хорошая мать, я два раза пыталась обучать его музыке. И оба раза неудачно.

Первый раз к нам домой пришел молодой учитель с органолой. Шурик увлеченно нажимал на клавиши, учитель с тоской разглядывал пейзаж за окном.

–Пожалуйста, не отвлекайтесь, следите за инструментом, – попросила я молодого человека. – Пока Вы смотрели в окно, Шурик открутил половину кнопок.

Учитель ушел с урока, в одной руке неся органолу, а в другой мешочек с отвинченными частями. Больше он не приходил.

Эстафету по обучению музыке приняла опытная преподавательница из Киева.

-Какую мелодию ты хочешь разучить? – сладким голосом спросила она, пытаясь вызвать у ребенка интерес к занятиям.

–Я хочу играть гимн Израиля, «Атикву», – четко ответил Шурик.

«Вырастила патриота», – гордо подумала я.

Шурик, действительно, упорно занимался и, в конце концов, научился играть гимн

Как-то, хлопоча на кухне, я услышала мелодию «Атиквы», раздающуюся из детской. Боясь вспугнуть сына, я осторожно заглянула внутрь. Шурик стоял у органолы и играл мелодию гимна. На ковре были расставлены фигурки игрушечных футболистов. В центре развевался самодельный флаг.

–Начинается первенство мира! – гордо заявил Шурик, увидев меня.

Другие мелодии он разучивать отказался и патриотических чувств больше не проявлял.

«Армия полезна для мальчика, в ней вырастают настоящие мужчины», – говорили мне знающие люди. Очень хотелось верить…

Тихо открылась дверь. В квартиру зашел высокий красивый парень.

–Почему ты еще не спишь? – удивился он. – Утром рано вставать. Разбуди меня полшестого. Мне надо сбрить бородку.

Я внимательно присмотрелась, но редкую щетинку на его лице назвать бородкой было нельзя при всем желании.

– Спокойной ночи, Шурик, – сказала я. – У нас завтра трудный день

Параллельные миры

Инна влилась в наш дружный коллектив – отдела экспорта матрасов фирмы Аминах – сразу после праздника Песах, то есть весной. Буквально через два дня мы были посвящены во все подробности ее личной жизни. А жизнь ее крутилась вокруг сына Глеба.

– Да, родила его позно. В молодости «была замужем за работой», а когда спохватилась, откладывать было уже нельзя. Пока с животом ходила, женщины останавливались, жалели – « как же ты, голубушка, в таком возрасте залетела?» – а я молодой себя чувствовала, счастливой. Родила на восьмом месяце, всего – два сто. Но зато сейчас какой богатырь!

Инна любовно показывала на фоторгафии сына. Глеб смотрел с перекидного календаря (популярное изделие местной типографии), с монитора компьютора, с большой чашки – подарок маме к дню рождения, с настольных часов, и, конечно же, с бесчисленных фотографий, висевших на стене.

– Да у тебя в семье – культ личности. – Одобрительно смеялся наш начальник Шмулик, сам сумасшедший отец четверех дочек и сына.

–Глеб страшно любит учиться, – часто повторяла Инна. – Не пропускает ни одного урока. Готовится к Техниону. «Мама, – говорит, – впереди только Технион, только Технион, о другом и не думаю».

Увлеченно рассказывая, Инна набирала номер домашнего телефона, обращаясь уже к своей маме:

– Что Глебушка? Как, еще спит?! Буди, мама, буди! Да, я знаю, что уже двенадцать! Так и что! Пусть хоть на последнем уроке посидит!

Положив трубку, тут же меняла тон:

– Да, на чем я остановилась? Технион, конечно, только Технион.

Инну никогда не смущало некоторое несоответствие ее рассказов и телефонных переговоров с семьей, невольными свидетелями которых мы были. Глеб существовал в ее представлении отдельно от реальной жизни. Это были параллельные миры, которые не пересекались.

Закончилась школа. Глеб призвался в Армию. Сменилась тематика рассказов, оставалась неизменной форма.

– Глеб сказал: «Мама, я не боюсь никаких трудностей, я иду служить, Технион подождет». Он так серьезно настроен, так мотивирован. – докладывала утром Инна.

И тут же по телефону:

– Глебушка, ты завтракал? Вас кормили? Как не было хлеба? Так я скажу бабушке, пусть сухари насушит, как же без хлеба… Что? Ах, не было свежего хлеба. Так что ж ты ел? Пять йогуртов? А разве дают пять йогуртов в одни руки? Как при чем здесь руки? Я не говорю глупости. Ты не понял.

– Все, повесил трубку, – это уже обращаясь к нам. – Не может меня понять. А нам в пионерлагере выдавали по одному вареному яйцу на завтрак, и то не каждый день. А тут сразу пять йогуртов!

– Слава Б-гу, что не может понять, – успокаивал ее Шмулик.-

Они другие. Они не воспитывались в советских пионерлагерях.

Как-то утром Инна пришла радостнее обычного, на ее руке сверкали новые модные часы.

– Подарок Глеба, – похвасталась она. – С первой солдатской получки. Ему дали кредитную карточку. «Мама, – говорит он,– если нам что-то надо купить, только скажи, я возьму на платежи». Совсем взрослый стал, ответственный, теперь мне и материально легче станет.

Затем как всегда зазвонил телефон:

– Алло! Глебушка! Что? Банкомат не выдает наличные? Ты превысел кредит. Так я сейчас сбегаю в банк. Положу тебе на счет шекелей сто. Еще успею, не волнуйся.

Шмулик разрешающе кивает. Солдат. Святое дело. Инна срывается в банк.

Время шло. Глеба определили в автороту. К Новому году он уже сдал на права для грузовой машины свыше 15 тонн. Начал делать первые робкие самостоятельные выезды на соседние базы – возил свой любимый йогурт. Судя по габаритам машин, развозивших молочные продукты, никто из солдат не знал нормы пионерлагеря, а аппетиты были хорошие. Ну и на здоровье.

Потом пошли более дальние поездки, более сложные маршруты, более секретные грузы. О них Инна многозначительно молчала, показывая, что настал момент, когда даже самый преданный сын не может быть до конца откровенным с матерью.

После Песаха мы отмечали сразу два радостных события: год успешной работы Инны в нашем отделе и получение двух нашивок на рукаве Глеба, символезирующих, что солдат уже не «зеленый молодняк», а воин, отслуживший десять месяцев.

– Мама! – кричала Инна по телефону. – Ты же не забудь пришить лычки, как тебе Глеб указал. Как не помнишь? Он же сказал, когда закатаешь рукав, должно быть непонятно: две полоски или уже три. Это для него очень важно! Это вопрос престижа!

–Бабушка никак не может понять, что им в этом возрасте важно показать себя бывалыми солдатами, – жаловалась она. – И стирает, и гладит, и чистит форму, как будто он только вчера призвался.

А время шло. Водитель становился опытнее, задания опаснее, телефонные звонки редкими..

– Глебушка. Где ты сейчас? Едешь на территорию? Будь осторожен. Автомат возьми к себе поближе, не забудь вставить магазин. Что – мама? Я не говорю глупости…

– Бросил трубку. Злится. «Я в Армии, – говорит, – а не в детском саду». Вырос. Машину доверили. На территорию едет. А для меня ребенок – ребенком.

Я представила себе машину Глеба. Вот она проехала блокпост – тревожная атмосфера, арабские деревни, поля, пустыри, встречные автомобили с зелеными номерами. Неприветливо. Враждебно.Военная машина медленно поднимается по горному серпантину. Большая мишень. В кабине сидит Глеб с любовно пришитыми бабушкой двумя лычками на рукаве, с кредитной карточкой в кармане, с мечтой учиться в Технионе…

Инна склонилась над документами, готовя очередную партию матрасов к отправке. На ее руке красовались подаренные Глебом часы.

Машина поднималась все выше и выше по крутому серпантину, все дальше и дальше удаляясь от блокпоста. Опасность исходила уже от каждого куста, от каждого камня. Темнело…

Параллельные миры. Дай Б-г им никогда не пересечься.