Ая стояла прямо у воды и холодным безучастным взглядом смотрела куда-то вдаль. Если бы я не знал её, то решил бы, что ей сейчас очень грустно. Одежда Аи лежала неподалёку, а вместо неё по телу девушки бежали яркие электрические разряды.

Ая вдруг оглянулась и посмотрела мне прямо в глаза. У неё самой они сейчас, от сверкавших в них молний, были почти что белыми. Прямо как тогда, в миг её рождения.

У меня перехватило дыхание. Я остановился. Все слова, вдруг ставшие тяжёлыми, словно камни, застряли у меня в горле. Я хотел сказать ей так много, но не мог сказать ничего.

Самая прекрасная. Та, что выглядит такой хрупкой, но по твёрдости превосходит алмаз.

Она совершенна. Если она поёт – её слушают птицы, если танцует, то ветер стыдливо замирает, боясь сравнения с ней. С той, что рождена повелевать. С богиней, которой подвластно всё. Она пришла в этот мир, чтобы наследовать.

Ая отвернулась, ступила на воду… и пошла по ней. Выглядело это как нечто само собой разумеющееся.

Я слышал, как запела река. Капли дождя падали и сливались в музыку. Такой прекрасной мелодии, я уверен, не слышал никогда и никто.

Ая дошла до середины реки и начала танцевать.

Танец в потоках ливня. Танец на воде.

Её светом были вспышки молний, её музыкой был ветер, её ритмом был гром.

Уверен, что она поняла, что я смотрю. Ей было всё равно.

Она могла убить меня одним ударом молнии и знала это.

Как знал и я.

Когда она запела, мне показалось, что содрогнулись горы. Звука столь яркого и чистого не слышал никто.

Спокойная песня звучала с силой камня. Слова ложились, словно твёрдый мост. Мост от человека и до небес.

Я… был здесь лишним, но я… смотрел. Смотрел молча. Парализованный. Не в силах сдвинуться с места. Это была даже не любовь. Это было восхищение. Без капли гнева и зависти я признал, что я никто по сравнению с ней.

Ая закончила свои песню и танец, вернулась на берег, подобрала одежду и молча прошла мимо. Я вздрогнул. Окружившее её тело поле ощущалось физически. И оно… меня оттолкнуло.

Домой я отправился не сразу. Некоторое время просто стоял под дождём и глядел на реку…, вернее в никуда. Небо, к этому времени, уже заметно посветлело. Наступало утро.

В голове у меня было пусто, как и в сердце.

Что я делал всё это время? Зачем её изучал?

Теперь я вдруг понял, почему Ая отказалась проходить мои тесты. Всё, что они показывали – ложь.

– Обезьяна, изучающая человека…

Я поднял голову и напоследок взглянул на тучи.

Дождь уже кончился. Вдалеке сверкали зарницы, и тихонько урчал гром.

Небо было серым и каким-то необъяснимо чистым.

Можно ли назвать прекрасным небо, на котором нет облаков? Кто-то может и назовёт, я – нет. Где нет движения, там умерла жизнь. Так мне кажется…

Я повернулся и медленно побрёл к дому.

Прошла неделя, затем две. Ая в мои дела не вмешивалась и большую часть времени проводила наверху, у себя в комнате. Я после того утра с головой ушёл в работу и тоже, по возможности, старался её избегать.

Безразличие Аи, отсутствие у неё эмоций, теперь раздражало меня куда сильнее, чем раньше. Раздражало, если не сказать прямо – бесило. В какие-то моменты я вообще доходил до мыслей, что она попросту притворщица, лгунья…, доходил и ненавидел себя за них.

Для излишне логичного человека, вроде меня, чувства – опаснейший яд. Я всегда держу эмоции под контролем, знаю насколько они у меня разрушительны.

Сейчас же…, всего лишь, наверное, тонкий лёд отделял меня от бездны. Я отчаянно пытался не думать об Ае. Пытался, но не мог. Она снилась мне каждой ночью. Её танец, её голос, её чёрные, обворожительные, глаза.

Причину того, что со мной происходит, я, конечно же, уже понял. Понял, но боялся, не желал её признавать. Потому что это значило бы, что я проиграл.

Продолжаться так, впрочем, всё тоже не могло. Чем больше проходило времени, тем больше я волновался. Раньше я хоть немного понимал, что у Аи на уме. Что я буду делать, если она вдруг решит уйти, я не знал. Отпускать её одну к людям было слишком опасно. Мне срочно нужно было найти повод и хоть о чём-нибудь с ней поговорить.

Поднимаясь по лестнице к комнате Аи, я изо всех сил напрягал свои память и логику. Какой вопрос может прозвучать естественно и словно бы между делом? Какая тема для разговора может её заинтересовать? Идти было тяжело, а мои излишне медленные шаги по ступеням звучали наверняка глупо. Все чувства Аи, в частности и слух, были в разы острее человеческих. Это мне вспомнилось уж и совсем некстати.

Дверь комнаты Аи была закрыта. Это было странно, потому что раньше она, кажется, её не запирала. Руку, чтобы постучать, я заносил и опускал несколько раз. Чувствовал я себя при этом донельзя жалко и глупо.

– Входи! – раздался вдруг из-за двери холодный резкий голос.

Я вздрогнул, повернул ручку и, судорожно вдохнув, зашёл.

Ая сидела прямо на полу, у кровати, и читала. В её случае это, правда, выглядело как обычное переворачивание страниц. Я про себя отметил, что книга, которую она держит, написана на японском. Руководство по классической медицине, кажется. Я всё хотел посмотреть его в оригинале, даже заказал, попытался перевести, но затем понял, что лишь теряю время, отвлёкся на что-то и, в общем, всё забросил.

На меня Ая внимания не обращала. Я быстро и по возможности незаметно её осмотрел. Со здоровьем у неё, вроде бы, всё было в порядке. Эта мысль неожиданно слегка меня успокоила, как и само поведение… моей подопытной.

За попытку думать об Ае в таком ключе мне вдруг стало стыдно, кроме того мой разум сам собой зацепился за слово «моя». В горле у меня пересохло, а все темы для разговора я забыл. Молчание затягивалось. Хотя неловкость от него, кажется, ощущал лишь я.

– Я…, прости, что не заходил…, работа… – пробормотал я, наконец.

Ая лишь, не отрываясь от книги, кивнула.

Я откашлялся. Голос у меня был севшим, тихим, а сам тон, против моей воли, вышел слабым и извиняющимся.

– Ты… выучила японский?

Я сделал очередную попытку её отвлечь. На мне бы это сработало точно. С моей-то шизоидной акцентуацией характера.

– Вчера.

Ая перевернула последнюю страницу, закрыла книгу и взяла из стопки следующую… на немецком.

– Твоя сила… Ты можешь сделать молнии другими?

Я подошёл чуть ближе и остановился, как бы изучая прочитанные ей книги. Их в стопках «законченных» было уже около тридцати-сорока штук.

– Другими?

Ая неожиданно отвлеклась и пристально на меня посмотрела. От её спокойного холодного взгляда мне почему-то вдруг стало не по себе. Глаза её были полностью чёрными. Глядя в них, я вспомнил, как давно не было гроз.

– Цветными…

Я вдруг почувствовал, что краснею. Зря я, наверное, вообще завёл этот разговор.

– Глупость.

Ая посмотрела в книгу, но затем вдруг неожиданно отложила её, поднялась и вышла из комнаты. Даже без слов я понял, что должен следовать за ней.

Проходя к выходу, я мимоходом бросил взгляд на часы. Была половина шестого. Почти вечер уже.

Снаружи было прохладно и почему-то неожиданно тихо. Край неба почернел, откуда-то издалека доносилось тихое урчание грома.

Ая шла впереди, меня не дожидаясь. На калитку она просто взглянула и та, словно от резкого порыва ветра, сама перед ней распахнулась. Я вдруг почувствовал в воздухе сильнейшее напряжение.

Ая свернула на тропинку, ведущую к реке. Я поспешил за ней, оставаясь, впрочем, всё же чуть позади. Куда она точно идёт, я не знал, а спрашивать её в таком состоянии мне не хотелось. Если бы я не был уверен в том, что Ая не может испытывать эмоции, то решил бы, что она сейчас злится.

До того места, где она тогда танцевала, мы дошли в молчании. Меня охватило недоброе предчувствие. Ая остановилась у самой воды и обернулась.

– Иди сюда!

Она поглядела на меня как-то странно, даже пристальнее обычного. Немного растерянный, под её изучающим взглядом, я медленно подошёл.

– Смотри!

Она подняла руку и указала на небольшую тучку. Та при этом вдруг сильно замедлилась, зависла на месте, хоть и продолжала медленно, сердито, клубиться.

– Слышишь? – Ая начала плавно вращать пальцем, и туча покорно закружилась, превратилась в спираль. – Ты должен слышать… музыку…

Она явно хотела уточнить, добавить ещё что-то, но вдруг остановилась. Взгляд её, прямой и холодный, упёрся мне в переносицу.

Небо вдруг резко потемнело. Я неверяще поглядел на него.

Палец Аи продолжал медленно вращаться. В грозовой водоворот вокруг бывшей мелкой тучки собирались и другие. Ветер усиливался. В центре «глаза бури» уже начали мелькать первые яркие молнии…, как и у Аи в глазах.

Я вдруг с холодной отчётливостью понял, что если она не остановится, если захочет, то эта её спиральная тучка превратится в мощнейший, разрушительный, торнадо. Стоящая передо мной девушка была… совершенным оружием.

На реку налетел сильнейший ветер. В лицо мне хлынул поток брызг. От неожиданности я вдохнул слишком много воздуха, задохнулся и инстинктивно отвернулся, прикрыв руками лицо.

Ая опустила руку. Ветер тут же ослаб, а затем и стих вовсе.

– Теперь ты!

Она подошла ко мне вплотную, вдруг взяла меня за руку и подняла её вверх.

Я вздрогнул. От внезапно нахлынувших эмоций мне показалось, что по моему телу пропустили мощнейший ток. Пальцы Аи были прохладными, длинными и нежными, но хватка неожиданно крепкой. От запаха озона у меня закружилась голова.

«Я… не могу ей сказать», – мелькнула у меня паническая мысль. Я не мог. Не мог сказать ей, что мы разные. Только не сейчас. От нахлынувших на меня стыда и отчаяния мне хотелось плакать. Я должен был всё рассказать ей. Должен был объяснить…, но не мог.

Сердце стучало как бешеное. Вся моя оставшаяся логика, весь лёд объективности, что я отчаянно собирал в себе, треснул от одного её прикосновения. И я… провалился в бездну. Прямо сейчас я бы всё отдал, чтобы ещё хотя бы несколько секунд вот так постоять.

– Ну!

Ая отпустила мою руку и выжидательно на меня посмотрела.

Я поднял голову к небу, даже попытался прислушаться, услышать ту «музыку», о которой она говорила…, но, естественно, зря.

Простоял я так минут, наверное, пять-семь. Достаточно чтобы показать ей, что я пытаюсь. Хотя…, я и пытался. Не знаю, что на меня нашло. На что я надеялся.

– Ты должен слышать музыку.

Ая сделала шаг назад, от меня, затем, медленно, ещё один.

Я наконец опустил руку и виновато покачал головой. Скорее всего, взгляд созданной мной девушки по-прежнему ничего не выражал, но я видел, чувствовал, в нём разочарование.

Я отвернулся. Где-то глубоко внутри меня зарождалась злость. «Они слушаются сами», – она не сказал этого, но я всё равно понял. Для неё это естественно. Нормально. И значит ненормален я.