Увидеть весь мир в крупице песка…

Чтобы постичь закономерности поисков месторождений гидрогеохимическим методом, работники геохимической партии прежде всего занялись изучением литературных источников. После этого в голове Дурнева наметился план дальнейшей конкретной деятельности. Из просматриваемых отчётов по полевым работам, поступавшим в объединение, все аномалии микрокомпонентов, обнаруженные в пробах воды и грунтов, записывались в специально заведённый «Каталог». Затем наиболее перспективные из них уточнялись с выездом на места и отбором повторных проб. После этого намечались конкретные участки, где проводились поисковые работы в полевых условиях уже составом партии. Если аномалии подтверждались, то материалы передавались в специальные геологические организации. Таким образом, цикл замыкался. При этом совершался широкий охват геологических поисков. Работа стала цельной, предельно понятной и очень интересной. Курировал процесс и руководил работами, конечно же, Виктор Дурнев.

Когда произошло ЧП – утонул Попазов и был снят с должности Николай Николаевич Маньков, начальником партии мог стать Дурнев. Но он сам оказался косвенно причастен к происшествию, и даже был наказан – возможность его служебного повышения зависла. Как раз в то время завершил поиски подземных вод в песчаных массивах Мангышлака Эдуард Капитонович Ким. Его и назначили начальником Геохимической партии.

Прекрасный специалист с авантюрным уклоном Виктор Дурнев великолепно проявил себя именно под началом своего сокурсника Эдуарда Кима. Новый начальник был хотя и мягок по характеру, но очень ответствен в работе. Это редкое сочетание таких черт делали его идеальным начальником. Лично я не знал более гуманного и в тоже время более требовательного руководителя. Особенно это выразилось позднее, когда он возглавил очень сложный коллектив тематиков, где было много женщин, бывших полевичек, теперь уже озабоченных семейными проблемами.

С удивлением я узнал, что Ким на свой страх и риск выбрасывал в урну неоплачиваемые справки от врачей, выдаваемые женщинам по уходу за детьми, и ставил в табеле «восьмёрки». Это меня и поразило, и восхитило одновременно. Мне бы и в голову не пришло такое, ведь я считал, что начальник должен быть предельно честным, не задумываясь над тем, что надо порой и жалеть человека. Но Ким знал, что эти женщины всё равно выполнят работу в срок, что ответственность с них не снимается, и по-человечески помогал им.

Именно тогда я вспомнил момент, когда Ким и моего армейского друга, которого я вызвал из Ярославля, не оставил в беде, и даже помог ему перевестись в наше художественное училище, которое он благополучно и окончил. Я же тогда обиделся на друга за то, что он начал увлекаться алкоголем, и отвернулся от него. За что не могу себя простить теперь. Тогда я, чрезмерно занятый собой, не думал о том, что надо быть терпеливым и жалостливым, а не уподобляться роботу.

И Дурневу многое сходило с рук благодаря доброте Кима, который по-настоящему ценил незаурядный ум своего сокурсника.

Бывали такие моменты, когда Капитоныч усаживал Виктора в машину и отправлял на участок работы, зная, что сегодня с того не будет толку после «излишнего возлияния», зато он придёт в себя в дали от похмельного соблазна, и тогда уже по-настоящему подключится к работе

Уход в Алма-Атинскую экспедицию Эдуарда Капитоновича совпал с его защитой диссертации, которая бала подготовлена на материалах, полученных во время работы на Мангышлаке. После его ухода, именно по рекомендации Кима, начальником был назначен Виктор Дурнев.

У Дурнева, к сожалению, отсутствовало чувство коллективизма, и особой жалостью к ближним, в отличие от предшественника, он не обладал, зато было у него «шестое» чувство, которое нередко в сомнительных ситуациях помогало ему выходить сухим из воды.

У нас работал поваром Александр Фёдорович Ледак – «красный командир гражданской и Отечественной войн», который каждое лето приезжал к нам из «далёкой холодной Сибири», так как был заядлым рыбаком и любителем путешествий. Он так полюбил Каратал и нас, что ежегодно задолго до летнего сезона, уже готовился к встрече с нами. В тот год он всю зиму у себя на заводе в Киселёвске мастерил лодку для рыбалки, а ранней весной отправил её в Уштобе, где мы по договорённости встретили его с лодкой, названной «Геология», на которой тотчас же решили добраться по реке до лагеря. Радостно-возбуждённые, мы втроём: Дурнев, Ледак и я – взгромоздились в неё и поплыли. Виктор, который заранее запасся вином, с удовольствием пил его, и все втроём мы любовались надвигающимся вечерним закатом. Прошло часа полтора-два, но расстояние до лагеря, как нам казалось, почти не сокращалось. Река меандрировала с запада на восток, а север, к которому мы стремились, почти не приближался. Начало темнеть. Погода портилась, стал накрапывать дождь. Холодало. Одеты мы были почти по-зимнему, на нас были свитера, брезентовые спецовочные плащи, а на ногах кирзовые сапоги. Края бортов лодки то и дело прикасались поверхности воды, которая беспокойно колыхалась, того и гляди – опрокинемся. Стало темно. Виктор был уже изрядно пьян. И тут пробудилось в нём «шестое» чувство: «Причаливай к берегу!» – резко скомандовал он Александру Фёдоровичу, и как только мы приблизились к суше, тотчас вышел на берег, прихватив с собой бутылки с вином, и пошёл сквозь заросли в сторону дороги. Мы с дедом опешили, но потом решили плыть дальше. Однако через полчаса, когда дождь усилился, мы вынуждено пристали к берегу. Закрепили лодку и стали пробираться к дороге. Звёзд не было видно, воздух был насыщен моросящим туманом. Мы прилегли на склоне бархана, но условились не засыпать и не лежать на земле больше двух-трёх минут, чтобы не простыть. Поднимались и шли, не задумываясь, в какую сторону. Поэтому на миг перепутали юг и север. А в голове моей уже зарождались строки «Баллады» геологов, которые где-то, почти как мы – только по серьёзному – пробивались к цели.

Ты помнишь,

Как на ощупь шли:

Впотьмах без звёзд

Десятки вёрст

Сквозь дождь и снег

Руду несли?

Припав

К застуженной земле,

Борясь со сном,

Ты о былом

С тоской в глазах

Поведал мне.

А помнишь,

Как однажды вдруг

Я занемог в пути

И слёг,

Не ты ль тогда

Помог мне, друг?

Нам трудный путь

Пришлось пройти,

Но дым костров

И взлёт орлов

Всегда с геологом

В пути.

Когда с тобой

Мы заодно,

Пусть наш маршрут

Не лёгок – крут,

Его пройдём мы

Всё равно.

Но если стать спиной к прибрежным зарослям, то есть к реке, то север будет по левую сторону. Так и порешили, выйдя на дорогу. И уже ложились головой только в одну сторону, то есть к северу. Хотя река меандрировала, и если быть ближе к руслу без дороги, то можно всё перепутать. А здесь спасало то, что барханы находились с востока, если ты на открытой местности. Так мы шли, и ложились отдыхать только на две-три минуты. Хорошо, что мы были в полевых плащах с капюшонами, хотя они, постепенно намокая, тяжелели. Да, было бы ужасно, если бы лодка опрокинулась, не выбрались бы мы в такой одежде из воды, тем более, что течение в Каратале быстрое.

У Дурнева действительно было «шестое» чувство, только он с нами об этом даре не обмолвился и не потребовал выйти вместе с ним из лодки на берег, ведь он был на положении старшего по должности, а значит, ответственным и за нас. Теперь я вспомнил, что он и тогда бросил, покинул Володю Попазова, оставив на берегу, хотя тот был еще без опыта выживания в полевых условиях, где люди не должны разлучаться…

Наконец, восток посветлел – началось утро, погода угомонилась и выглянуло солнце. Показалась из-за бархана какая-то палка, напоминавшая весло, а за ней появился и Дурнев. Поравнявшись с нами, он сообщил, что заночевал в кошаре с чабанами. И теперь мы уже втроём пошли по дороге в лагерь, до которого оставалось ещё не менее семи-восьми километров.

После обеда машина съездила за лодкой, которая была пришвартована к берегу и укреплена верёвкой к дереву.

…На третий день в воскресенье намечался после обеда отъезд гостей в Алма-Ату.

Шофёр Иван Филиппович с утра занялся профилактикой машины: проверял состояние «никрола» в трансмиссии и вообще двигающихся частей автомобиля. Анатолий Зубашев напоследок заходил в воду и окунался, наслаждаясь тёплыми волнами Каратала. Игорь Кочергин совершал прогулку по берегу, следя за тем, как удод порхает по веткам у знакомого дупла, а дикие фазаны перекликаются в гуще прибрежных зарослей. Вячеслав Пемуров с удручённым видом собирал по территории свои злополучные учебники, которые не удалось даже полистать. После купания Зубашев пошёл через бархан к палатке Шишкина, тот обещал достать для гостей из ямы засолённых лещей.

Дурнев с Кимом вечером попытались, было, закоптить несколько маринок и судаков в специально приспособленной бочке, снизу которой было проделано поддувало для соломы, а сверху на поперечных колосьях висела рыба, которая коптилась всю ночь. Теперь они выясняли, что из этого вышло.

Наконец тётя Шура позвала всех к достархану. Водку не пили, надо было возвращаться домой к жёнам трезвыми, к тому же в понедельник идти в контору на работу.

Посреди стола на длинной скамье сидел Василий Дмитриевич Малахов – главный гидрогеолог Алма-Атинской экспедиции, где теперь работал Ким. Среди приехавших друзей Василий Дмитриевич был центральной фигурой, не потому что он чем-то внешне выделялся. Нет. Просто потому, что его уважали. Рядом с ним и напротив расположились остальные гости: Анатолий Зубашев, Игорь Кочергин, Вячеслав Пемуров, а также шофёр Иван Филиппович, рыбак Василий Тимофеевич Шишкин, повариха тётя Шура Кугеля и я.

С одного торца стола разместился Эдуард Капитонович, а с другого – Виктор Дурнев, который сейчас громогласно напутствовал шофёра, как проехать в Уштобе к священнику Ивану Яковлевичу, чтобы передать пару кусков осетрины, а затем заехать домой к Шишкину и доставить хозяйке посылку от рыбака. На «жол аяк», то есть на добрую дорожку, пищу запивали брагой, от которой у геологов только щёки краснели, а градусы не брали. Малахов, как всегда, был молчалив и, как показалось мне, грустно-задумчив. Почему-то захотелось «всколыхнуть» его.

– Василий Дмитриевич, – обратился я к нему, – говорят, что ты разыграл Сливку Андрееву насчёт вторжения китайцев на ледник Хантэнгри, это правда?

– Ну, было такое, только не на Хантэнгри, а на наши ледники под Алма-Атой, – и лицо его озарилось лукавой улыбкой.

– И она поверила?

– Сначала нет, она спросила, а почему они с керосинками зашли на ледники.

– А ты что?

– А я ответил, что они взяли с собой керосинки, чтобы растопить ледники, и затопить Алма-Ату. – Разве можно растопить ледники керосинками? – усомнилась она.

– Можно, – ответил я, – ведь китайцев очень много.– На том разговор и закончился, видимо, поверила.

Тут уж Зубашев не выдержал: – Если бы только поверила, а то прибежала домой и рассказала всё своему отчиму, который заведует кафедрой у горняков. А тот спрашивает: – Кто это тебе, Тамарочка (на самом деле её имя было Тамара, а студенты за соблазнительный вид звали Сливкой), такое наговорил? – Кто-кто, наш главный гидрогеолог экспедиции Василий Дмитриевич Малахов, – ответила Сливка.

– И что? – не удержался и полюбопытствовал я.

– Отчим покатился со смеху, чуть не упал со стула, – констатировал Зубашев.

Беседа оживилась…

Василий Дмитриевич Малахов

В нём с детских лет ума палата –

Он завсегда смышлёным слыл,

А в школе Васенька Малахов

Почти что вундеркиндом был.

Они жили в предгорьях Алма-Аты, в колхозе Горный Гигант, но учился он в городской школе. Учился очень хорошо, а в старших классах на занятия ходил с одной тетрадкой, прихватывая с собой лишь книжку для чтения, испытывая неподдельный интерес к художественной литературе. Память у него была уникальная. Он претендовал на медаль, и никто из школьников не сомневался, что он её получит, так как нередко обращались к нему за помощью. Однако на выпускном экзамене именно по литературе его «срезали», поставив «четвёрку». Кое для кого было крайне не допустимо, чтобы сын «власовца» получил эту медаль, хотя бы и за отличную учёбу.

А «власовцем» отец стал, когда попал в окружение и был захвачен в плен с группировкой, которой командовал предатель генерал Власов. Сообразив, в какой ситуации оказался, боец Дмитрий Малахов со своим земляком-казахом при транспортировке по железной дороге проломили пол в вагоне, сбежали и партизанили в Белоруссии. Затем пробрались в свою воинскую часть, где их тотчас же препроводили в спецподразделение для выяснения обстоятельств. Выяснение длилось три года, их выпустили на свободу только в1947 году.

Но неудачником Вася Малахов себя не считал, потому что с 15-ти лет занялся спортом. Начитавшись Дюма и насмотревшись фильмов о мушкетёрах, а так же о подвигах Жерара Филиппа в фильме «Фанфан Тюльпан», будучи романтической натурой, он, не задумываясь, записался в секцию фехтования. И уже через год выступал в юношеских, а затем и во взрослых соревнованиях, занимая призовые места. Причём не ограничился поединками на штыках, куда поначалу был определён, а стал всесторонне овладевать приёмами других видов фехтования.

Все студенческие годы и даже после окончания института, он занимался фехтованием. Трижды становился чемпионом Алма-Аты в соревнованиях по штыку и многократным призёром по рапире, штыку и эспадрону. Выезжали на соревнования даже в Крым и Прибалтику. Уже тогда у него появилось желание многостороннего проявления себя.

И всё-таки, после лишения его школьной медали, он заметно замкнулся и стал более молчаливым, заставил себя быть сдержанным и собранным, хотя это далось ему не просто. Его ожидала большая карьера, потому что, как говорили бывшие сокурсники, он был «самым умным». « Мы его самым первым заталкивали в аудиторию на экзамен, – рассказывал Владимир Колесников,– остальные боялись, знали, что Вася умный и всё знает, кому же идти первым, если не ему».

Смолоду его звали по имени-отчеству. Василием Дмитриевичем он стал почти сразу после окончания института. Ценили его, за скромность и ум, хотя и внешне он был привлекательным. Высокий, кареглазый с волнистыми тёмно-русыми волосами мужчина, он всегда был внутренне сдержан и не многословен.

Первое время работал рядовым гидрогеологом в Семипалатинской партии, занимался инженерно-геологическими изысканиями под строительство моста через Иртыш, но, видимо, нагрузка для него была недостаточной. Потому что сразу же поступил заочно в КазГу на филологический факультет и проучился два курса, а когда перевели в Талды-Курганскую партию на должность старшего гидрогеолога и сделали ответственным за серьёзный объект, то из-за производственной необходимости не отпустили на сессию. Тем не менее, любовь к литературе была у него хронической. С книгой он не расставался никогда. Любил не только русскую и зарубежную классику, но увлекался и фантастикой.

Интересовало его и живое слово. Он даже собрал в алфавитном порядке все прибаутки своей матери Александры Ефимовны. «Она родилась, – как он писал в предисловии, – в одной из казачьих станиц Семиречья, отец её был родом с Украины, а мать – семиреченская казачка, была женой младшего командира Красной Армии. Всю жизнь прожила в предгорьях Заилийского Алатау. Была доброй, но могла быть и язвительно-ироничной по отношению к людям, О чём свидетельствуют изречения, которые я назвал «Прибаутками бабы Шуры».

В Талды-Курганской партии он занимался гидрогеологическими исследованиями и детальной разведкой подземных вод с целью водоснабжения областного центра. Работал увлечённо. Однажды к ним приехал на совещание по обмену опытом работы из Алма-Аты начальник гидрогеологической партии Владимир Ричардович Конопницкий и, обратив внимание на перспективного молодого специалиста, буквально переманил его в столицу, предложив должность главного инженера партии и квартиру в Алма-Ате. Он разглядел в этом парне незаурядную личность, и не ошибся. Главный инженер Малахов окунулся в работу с головой. Он занимался не только техническими работами, но и специальными. Это было как раз то, что захватило его полностью. Об этом свидетельствовали не только официальные показатели успешного выполнения поставленных задач перед организацией, но и статьи в прессе и научных журналах, автором которых был Василий Малахов. Его интересовало всё. Как главный инженер, он занимался, прежде всего, вопросами внедрения научной организации труда. Достаточно напомнить об успешном применении ударно-механического и вращательного бурения гидрогеологических скважин в валунно-галечниках предгорных районов, об опыте применения электроразведки и каротажа при поисках подземных вод, о вопросах использования промывочных жидкостей при бурении скважин, о специальных устройствах для замера расхода воды, извлекаемой из высокодебитных отложений. А когда партия переросла в экспедицию и Малахова назначили главным гидрогеологом, он вплотную приступил к составлению схемы районирования предгорной равнины Заилийского Алатау для оптимального выбора методов разведки подземных вод. Им были определены огромные ресурсы подземных вод в Илийской системе артезианских бассейнов и намечены перспективы их использования. Его, как и раньше, увлекали вопросы по разработке методики разведки подземных вод. По этой теме он подготовил и защитил диссертацию кандидата геолого-минералогических наук.

Пытливый ум и зов полей –

Труд и стремленье в сочетаньи…

Учёной степенью своей

Определил он фронт познаний.

И в результате – дивный плод

Его стараний неустанных:

Моря подземных ценных вод

Стали богатством Казахстана.

И всё-таки странным было то, что Малахова при образовании экспедиции, назначили не главным инженером, а главным гидрогеологом. Это невольно напомнило времена послереволюционные, когда «недобитые буржуи» при острой необходимости использовались, как «главспецы».

Такова была участь и у Василия Ивановича Дмитровского, который был главным гидрогеологом объединения. Впоследствии я узнал, что его отец был священником, а у Малахова отец был, хотя и мнимым, но «власовцем». А должности начальника и главного инженера экспедиции должны были занимать члены партии, куда путь был им заказан…

Ещё студентом, будучи в душе романтиком, Малахов обратил внимание на «красу Востока» ненаглядную Зауре, которая училась в параллельной группе. Девушка была внешне чрезвычайно эффектна, к тому же обладала незаурядным запалом юмора. Сразу после окончания института они поженились. С годами образовалась семья, появились дети: сын Игорёк и дочь Алла. Любовь его к Зоё, так по-русски он называл жену, была неподражаемо нежной. «Однажды, – рассказывала мне Зауре, – я захожу домой, это было ещё в Семипалатинске, и вижу Васю, ползающего по полу с линейкой в руке, перед ним толстая книга «Домоводство», из которой он делает выкройку. А ко дню рождения сам сшил мне платье: ты, говорит, любишь носить кофты да юбки, а я вот тебе сшил платье

«цельно кроенное с рельефами от проймы» – носи, а то всё по-походному: кофты с юбками, да брюками».

Постскриптум

Василий Дмитриевич Малахов ушёл из жизни в 80 лет. При жизни, когда его приглашали на телевидение, то объявляли: « Сейчас перед Вами выступит кандидат геолого-минералогических наук главный гидрогеолог города Алматы Василий Дмитриевич Малахов». Он действительно был главным специалистом по подземным водам. Участвовал в открытии и разведке крупнейших месторождений подземных вод в Казахстане: Алма-Атинского, Талды-Курганского, Талгарского, Иссык-Тургенского, Каскеленского, Узун-Агачского, Чиликского, Карадалинского, а также других крупных месторождений для водоснабжения городов и райцентров Алматинской области, орошения земель, обводнения пастбищ, месторождений лечебных минеральных вод – всего 45 месторождений, большинство из которых успешно используются сейчас.

Подготовил и опубликовал более ста печатных работ о подземных водах Казахстана.

Автор 15-ти изобретений по решению задач геологоразведочного производства и использования подземных вод. Является «Лучшим рационализатором» среди геологов страны. Был награждён Орденом Октябрьской Революции, Орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За заслуги в разведке недр».

Он помнил месторасположения каждой скважины, которую задавал лично, и знал где и на какой глубине можно вскрыть подземную воду, а затем использовать её в самых разных целях.

До последнего времени с ним искали встречи люди, которым нужна была вода. Чаще всего они усаживали его в машину и везли на участок, где он лично задавал скважину, и где можно было извлечь воду с минимальными затратами средств. Помощь его была, как правило, бескорыстной, чаще всего за «спасибо».

В последние дни я гулял с ним по берегу реки Большая Алматинка, он уже плохо слышал, указывая на обмелевшее русло, пояснял мне, куда в данный момент, и по каким конкретно каналам отведена вода. Он улыбался, созерцая склоны берегов, покрытые благодатной зеленью трав и расцветшими деревьями. Потом я подводил его к дому, где он жил и где его поджидала Зоя. Дом этот я называл не иначе как «ковчегом» в стихотворении, посвящённом хозяйке.

«Ковчег» библейский – не простой, -

Тобою добытая хата.

Когда она была пустой? –

Страстей в ней и умов – палата.

В ковчеге муж и дочь, и сын,

Сноха, и внук, и внучка.

Собаки три, да кот один,

Да голубь есть Петюшка.

В душе у каждого из Вас –

Мир утончён и светел.

Хотя в загашниках подчас

Гуляет только ветер.

Увы, что делать? – такова

Судьба в разведке недр:

Потребность в умных головах

Ушла сегодня в небыль.

Но кто сказал, что жить нельзя,

Что клан малаховский не стоек? –

Не пропадёт сия семья,

Когда главенствует в ней Зоя.

Невероятный чудодей –

Растений друг неугомонный:

Её цветы растут везде –

В земле, в воде и… на балконе.

А потом вспомнились стихи и о самом Малахове:

Не помню,

Чтобы ныл Малахов,

Хоть жизнь порой и не проста.

Душою дружен он с Аллахом,

Не отвергает и Христа.

Живи, как жил, и впредь –

С распахом,

Пусть с глаз твоих сойдёт печаль.

Желаю я,

Чтобы Малахов

С восторгом каждый день встречал.

И сгинет пусть

Печать унынья

С души, познавшей

Свет и тень,

Хочу желать тебе отныне,

Чтоб всякий день

Был светлый день.

Пусть ложными все будут страхи,

А путь расчищен от преград.

С днём Ангела тебя, Малахов,

Виват! Виват! Виват!

Г. Алма-Ата

28.10.1972г

Я нахожусь в редакции газеты «Вечерняя Алма-Ата», сижу в кабинете заведующего отделом литературы и искусства В.А. Бернадского и в сигнальном номере за сегодняшнее число вычитываю свою статью «Пегас бывает строптивым». Сам Бернадский в типографии, которая находится в подвале высотного здания, что стоит напротив Зелёного базара по улице Горького. Сегодня он ответственный дежурный за выходящий номер.

Привожу основные моменты статьи. Начинается она так:

«Воскресенье. Вы сидите у окна. У вас немножко грустное, элегическое настроение. Ну, конечно же, оно навеяно осенью. Осень всегда склоняет нас к тихому, немного печальному, но всегда светлому раздумью. Невольно вы тянетесь к карандашу, и рождаются строки:

За окном деревья

Желтизной горят,

В синем небе горы -

Вдалеке видать…

«Однако, позвольте, – прерывает вас будущий читатель,– «вдалеке видать» – это же никуда не годится!». Вы и сами, конечно, чувствуете, что не совсем годится, но после некоторой заминки, вас неожиданно осеняет: «Редакция!.. Ведь на то она и редакция, чтобы редактировать, выправлять!».

Аргумент, может, не вполне убедительный, зато своевременный. А по сему вы продолжаете:

Синие вершины,

Горные хребты,

В небе тёмно-синем

Вольные орлы.

Не останавливает вас и то, что напев стиха и даже отдельные слова удивительно напоминают с детства знакомые лермонтовские строки «Горные вершины спят во тьме ночной…». Вы в поэтическом ударе, вы пишите…

…Разумеется, всю эту сценку, кроме стихов – они принадлежат В. Ильину – я домыслил. На самом же деле такого не бывает. Хотя как знать… Кажущаяся лёгкость творить стихи (если учесть, что карандаш и бумага всегда под рукой) и большое почитание поэтов у нас в народе нередко зачаровывают случайно взявшихся за поэтическое перо людей, которые затем предлагают широкому кругу читателей поток наспех сделанных поэтических опусов».