Увидеть весь мир в крупице песка…

… На следующий день мы выехали в маршрут. Остановились в точке наблюдения у колодца. Молодой инженер Володя Колесников, который был старше меня на три года, описывал маршрут, находясь в кабине машины, а я делал замеры у колодца, записывая их в специальный «Журнал водопунктов». Из юрты появились две девушки и подошли к колодцу. Разговорились. Я им рассказал о гидрогеологической съёмке, которую мы проводим. С помощью «хлопушки» замерил глубину колодца и уровень воды в нём. Ведром на верёвке отчерпал воду, определил дебит колодца и секундомером зафиксировал время восстановления уровня воды. Всё это сопровождалось беседой. Вспомнили о байге.

– А вы знаете, кто победил?– спросила одна из девушек.

– Знаю, девушка победила – отхлестала парня плёткой,– ответил я.

– Победительница здесь перед вами – вот она, её зовут Алмагуль Крыкпаева,– указала она на подругу.

Это была смуглая симпатичная девушка с длинными чёрными косами волос и весёлыми лукавыми глазками. Я поздравил её с удачной байгой, а в конце встречи она вынула из кармана халата круглое зеркальце и протянула его мне на память. Так мы расстались… Сцена благоухающей степи, покрытой маками, девушки, и вообще та радость жизни, которой в то время было заполнено моё сердце долго не оставляли меня в покое. По ассоциации в конце концов появилось стихотворение «Элегия»:

Синь-то какая

Звонкая!..

Степь задыхается

Злаками.

Помню -

Явилась девчонка

В зареве алом

Маков.

Дали лебяжьи

Светятся,

В мареве лёгком

Заливы…

Юная жрица

Соцветий

Больше не скажет

«мой дивный».

Струны звенят

Ковыльные,

Тают рассветные

Росы…

Нет теперь кос её

Длинных,

Нет больше глаз

Раскосых.

…Статья была напечатана в газете «Вечерняя Алма-Ата» о бригаде В. П. Коллара 10 мая 1973 г. под названием «Чтоб цвела степь». Она начиналась так:

«Раннее утро. Поднимается солнце в степи. В зелёной траве вспыхивают алые тюльпаны. Краски ярки, свежи. Но пройдёт месяц – другой, и, кроме серой полыни до седого ковыля, ничто уже не украсит степь. Солнце высушит влагу, и земля потрескается от зноя. Но на помощь природе приходят люди. В степи высятся вышки, это геологи бурят скважины, ищут подземные воды. Искать самое драгоценное ископаемое – их работа, повседневный труд».

* * *

…Всё произошло предельно просто.

«Проезжая участок трассы Топар – Колченгиль, между 71-м и 72-м километрами водитель потерял бдительность… из-за резкого поворота и имеющегося наклона дороги машина опрокинулась. Находившиеся в кабине начальник геологического отряда М.С. Тэн и водитель Н.С. Вдовин получили травмы».

(из Акта расследования группового несчастного случая).

Когда Моисей Семёнович очнулся, он не сразу сообразил, что лежит в степи, в стороне от дороги, под машиной, и что правая нога его придавлена передним колесом, а голова находится у заднего ската под явной угрозой при малейшем движении автомобиля быть

раздавленной. Тупая, неутихающая боль в области живота заглушала всякое желание сосредоточить на чём-либо внимание. Рядом тихо стонал шофёр Коля. Он сидел на обочине дороги бледный, потрясённый случившимся. Голова его была окровавлена. Тело ныло от ушибов. На душе было тяжко от сознания того, что всё это произошло по его вине, и так глупо: стрекоза, которую он пытался прихлопнуть в кабине на ходу, ускользнула от него и стала причиной этого ужасного инцидента. «Она, пожалуй, летает сейчас по пустынной степи, – с тоской думал он, – и трезвонит обо всём своим сородичам-стрекозам».

–Коля, Коля…– вывел из оцепенения зовущий на помощь голос Тэна.– Помоги высвободить ногу…

Но сделать это оказалось нелегко. Надо было как-то стронуть с места машину.

–Включи стартер и попробуй рывками,– посоветовал Тэн. Он был уже в полном сознании,

хотя и недвижим.

В конце концов нога была высвобождена.

– Теперь останавливай любую машину, – дал указания Тэн, – и проси оказать помощь.

Однако вид спокойно стоявшего у дороги уазика (кто мог подумать, что он перевернётся и снова станет на колёса) не вызывал у проезжих особой тревоги. Никто не предполагал также, что под машиной лежит пострадавший человек.

Прошло немало времени, прежде чем удалось остановить частный «Москвич», следовавший к озеру Балхаш. Двое парней попытались приподнять Тэна, но острая боль лишила его сознания. «Без врача не обойтись», – решили они. Остановили грузовик, державший путь в Бала-Топар (посёлок, находящийся в 70-ти километрах от места происшествия) и попросили сообщить о случившемся в медпункт. Однако прибывшие вскоре из посёлка капитан милиции и медсестра существенной помощи оказать не смогли.

Положение становилось критическим. Пострадавший по-прежнему лежал под машиной, истекая кровью. Везти по тряской дороге его в ближайшую больницу, которая находится в трёхстах километрах, было весьма рискованно. Оставалось одно – ждать из экпедиции вертолёт (капитан милиции сообщил в Алма-Ату о несчастии). Люди, сознавая свою беспомощность, не находили себе места.

…Садвакасов ехал в Бала-Топар по вызову совсем к другому больному. От Акши, где он заведовал хирургическим отделением в районной больнице, до посёлка – 350 километров. Путь не близкий, безлюдный и пустынный. Было семь часов вечера, когда он заметил впереди на дороге скопление машин и людей…

При виде приближающейся «Скорой» все, кто находился у попавшей в аварию машины, облегчённо вздохнули. Уныние, царившее среди людей, с появлением доктора исчезло…

Молодой, высокий, подвижный и уверенный (таким он показался Моисею Семёновичу) Садвакасов предстал перед Тэном совершенно неожиданно, хотя, изнурённый страданиями, тот только и жил ожиданием врача. К счастью, это оказался тот человек, который знал, что в данной ситуации надо делать. Осмотрев больного, Садвакасов решил срочно транспортировать его к себе в больницу. У проезжих ленинградских геологов, также пришедших на помощь своим коллегам, нашлась раскладушка. Осторожно положили на неё Тэна и поместили в их машину. Из-за потери крови он сильно ослабел, ему срочно надо было поднять артериальное давление. Тут же в кузове газика к каркасным дугам Садвакасов приспособил одноразовую систему, предназначенную для внутривенного вливания. Медсестре и одному из ленинградцев он поручил во время движения в пути придерживать флаконы с кровезаменяющей жидкостью и строго следить за тем, чтобы процесс внутривенного вливания проходил беспрерывно. Только когда машина с пострадавшим тронулась в путь, Садвакасов поспешил к неотложке, которую, может быть, с не меньшим нетерпением ожидал тот, другой больной в Балык-Топаре. Хирург спешил. Он должен был сделать ещё многое.

…Везти изнемогающего Тэна было трудно, из-за плохой дороги. Малейшее увеличение скорости причиняло ему невыносимые муки. Процесс внутривенного вливания, как и требовал врач, шёл беспрерывно.

Где-то посреди пути, возвращаясь от больного по вызову, Садвакасов нагнал машину. Спросил, жив ли пострадавший, и, получив утвердительный ответ, пошёл на обгон. Надо было как можно скорее связаться по телефону с Алма-Атой – вызвать анастезиолога, и до прибытия больного подготовить операционную.

…На дворе уже стояла глухая ночь, а пострадавший всё ещё не был доставлен в больницу. Садвакасов нервничал. Наконец, решившись, он вскочил в «Скорую» и велел шофёру гнать навстречу как можно быстрее. В двадцати километрах от посёлка ночную тьму высветили встречные фары.

– Почему так медленно?– беспокойно спросил врач.

– Не велят быстрее,– виновато оправдывался шофёр.

– Тогда позволь мне!

И не успел шофёр подумать, уступить ли ему руль, как оказался в кабине на месте пассажира. Умение отлично водить машину пригодилось хирургу.

Через полчаса Тэн уже находился в операционной. Диагностические методы подтвердили предположение Садвакасова: у пострадавшего внутреннее кровотечение. А это значило, что операцию надо начинать незамедлительно. Пригласив сестру, хирург принялся за работу.

Диагноз больного: «Закрытая травма живота с многочисленными разрывами кишечника. Обширное внутрибрюшное кровотечение. Ушиб почек. Множественный перелом костей таза. Тяжёлый травматический шок».

… Только к утру Садвакасов, сняв после операции хирургические перчатки, уже сам, а не ассистирующая сестра, смог смахнуть испарину со лба. Но для того, чтобы вздохнуть свободно, надо было ещё раздобыть кровь и сделать больному переливание. Первой мыслью было кого-нибудь направить в Алма-Ату. Но вдруг вспомнил: сегодня суббота, могут не дать. «Поеду сам!» – твёрдо решил Садвакасов, направляясь к «Скорой».

…Десять дней находился Тэн между жизнью и смертью. Сознание не принадлежало ему: мучили кошмары. И невозможно было понять, где явь, а где провалы. Родные, озабоченные лица так же неожиданно уплывали, как и появлялись. Постоянно что-то напрягало и давило, тревожило и угрожало. Жизнь и смерть противоборствовали. И неизвестно ещё, «чья бы взяла», если бы на страже жизни не стояли внимательные глаза Садвакасова. Они с предельной зоркостью следили за малейшими изменениями в организме Тэна, чтобы, едва почувствовав чуть заметное приближение живительного начала, тут же помочь ему разрастись и наполнить теплом человеческое тело…

Рассказ М.С. Тэна: «Жакен Садвакасович Садвакасов удивительный человек. Я не знаю, чего бы я для него не сделал. Считаю себя обязанным ему жизнью. За два месяца, проведённые у него в больнице, я собственными глазами наблюдал, как легко исцеляются у него больные люди. Однажды я говорю ему:

– Жакен Садвакасович, а ведь вы волшебник, и честное слово, владеете каким-то своим секретом исцеления больных.

– Увы,– я пользуюсь прописными истинами: со скальпелем в руке продвигаюсь вглубь поражённого очага строго послойно, с минимальной травмой мягких тканей и с чётким представлением анатомии повреждённой области».

Постскриптум. Что же касается «капитана Тэнкиша» (так районный хирург с любовью называл Моисея Семёновича Тэна), то он уже стал забывать о перенесённых потрясениях и, как все выздоравливающие люди, начинает жить мирскими заботами…

– Как ты думаешь,– недавно исповедовался он мне,– может, отложить диссертацию и приложить максимум усилий для написания давно созревшей в душе монографии, оставить след после себя.

…Я лично не был знаком с Жакеном Садвакасовичем Садвакасовым. Но тешил себя тайной надеждой: не просто встретиться с одарённым хирургом, и вместе с друзьями-геологами порадоваться знакомству с прекрасным человеком, чей самоотверженный поступок можно смело приравнять к подвигу, не просто поблагодарить его за спасение нашего товарища, а сделать приятный сюрприз – поведать об этом человеке и его благородных делах людям и вовсеуслышанье сказать: «Спасибо тебе, Садвакасов, за повседневный исцеляющий труд!»

Статья моя под заглавием «Когда человек в беде…» была опубликована в газете «Огни Алатау». И ещё об этом событии была сделана радиопередача.

Павлодар

Ноябрь 1973 год.

Василий Иванович Дмитровский – главный гидрогеолог нашего управления, заслуженный геолог, кандидат геолого – минералогических наук. Очень прост в обращении.

В 1950 г. он задал скважину в песках Кызылкумы, которая впервые доказала, что в песках, диких раскалённых зноем песках, где многие исследователи погибали от жары, – есть вода, и какая вода?! Скважина вскрыла артезианские воды, и с той поры фонтаны чистой пресной воды стали менять лик песчаного безмолвия.

– Сейчас как-то мало используют геологи авиацию. Я ж в своё время очень много облетел на двухместном самолёте. И лётчики мне попадались отчаянные. Где только не производили посадку. Кстати, благодаря самолёту и воду я нашёл в Кызылкумах. Солёные воды с самолёта выглядят желтоватыми. Но однажды я обратил вниманием, что в одном месте небольшое озерцо голубовато – зелёного цвета. Сделали посадку. Попробовали воду – пресная, отобрали пробу. Я понял, что это зона выклинивания артезианских вод. И велел пробурить скважину рядом с озерцом. Так появился первый фонтан в Кызылкумах. – Об этом Василий Иванович мне рассказал, когда мы находились в гостинице «Речной Вокзал» в г. Павлодаре.

Рассказал он мне ещё и о том, что, например, в пустыне Бет Пакдала особые критерии поисков подземных вод.

– Обычно при поисках таких вод скважины задаются в низинах, там, как правило, наибольшее скопление грунтовых вод. В Бет Пакдале совсем наоборот. Вскрывают воду именно те скважины, которые задаются на возвышенных каменистых местах. Мне удалось установить эту закономерность. Атмосферные осадки поступают в обнажённые скальные породы и скапливаются на глубине в тектонических разломах и трещинах. Отсюда-то и надо извлекать эту воду.

…Василий Иванович не курит и я, чтобы не отравлять воздух, вышел покурить на балкон. Балкон оказался общим на две смежные комнаты. В соседней комнате горел совет, окно не было зашторенным. У самого окна я увидел девушку лет 20. Она сидела за столом, курила сигарету и гадала на картах. Рядом с картами лежало только что написанное письмо. Девушка гадала на бубновую даму и после того, как в её руках оказался веер пиковых мастей, покачала головой, затянулась покрепче сигаретой и тяжело опустила руки на стол.

Неудобно было оставаться вне видения её, и я постучал в окно.

Сначала она не среагировала, потом слегка вздрогнула и повернула лицо в мою сторону. «Так можно оставить заикой», – пробормотала она и задвинула одну половину штор. Затем вторую довольно плотно придвинула к первой. Примерно через час я снова вышел на балкон и заметил, что между шторами расстояние около метра. По-прежнему горел свет. Проходя мимо я, увидел, что девушка лежит в постели. Кровать её как раз напротив окон. Глаза её были закрыты, но пальцы левой руки шевелились. «Если бы она хотела спать, то непременно выключила бы свет, зная, что посторонний взгляд может её увидеть», – подумал я. По скрипу и стуку моей двери, она, вероятно, поняла, что я уже на балконе. Если она рассчитывала на это, то должна сейчас будто во сне как – то сбросить с себя одеяло. Так и случилось. Проходя ещё раз мимо образовавшейся ниши, я увидел, что ноги её сильно обнажены и, хотя глаза были по-прежнему закрыты, лицо пылало. Тут я сделал непоправимую ошибку – постучал в окно.

Она открыла глаза и прикрыла ноги, но не совсем. Загородив лицо руками, она стала наблюдать за мной, осознавая вдруг своё нелепое положение. Когда я возвращался в свою комнату, то услышал, как она соскочила с постели и вскоре выбежала из комнаты. Стыд за мгновенную страсть, свидетелем и виновником которой я оказался, её обозлила. И когда потом, много позднее, я сказал иронично «добрый вечер», она промчалась мимо, молчаливая и чужая.

…– Не знаю, – продолжал Василий Иванович – может, мне просто везло, что я не погиб. – Сколько пришлось мне работать в песках?! – Все казахстанские пески пришлось мне исколесить. Какой там исколесить – изъездить на лошадях и облететь на самолёте. И удивительно, ни разу я не попадал в пиковое положение.

Работали мы в песках Сарыишыкатрау, в междуречье рек Или и Каратал. Пески те особенные. Машины по ним не проходили. Буровую перевозили, подкладывая под колёса брусья. Если за день продвинемся километров 15 – хорошо. Так, от точки до точки и переезжали. О том, чтобы подъехать на машине к бригаде и речи не могло быть. Я приноровился сбрасывать продукты питания для буровиков с самолёта. Причем старался сбросить на край бархана, так они лучше сохранялись. Обычно хлеб долетает

благополучно, мешок рвётся, булки рассыпаются, но можно их употреблять в пищу. Однажды я сбросил мешок картошки – от него осталась каша.

Была глубокая осень, сильно похолодало. Буровики нуждались в тёплой одежде. Я загрузил тюки с одеждой в самолёт и полетел. Обычно маршрут самолета я делал вкрестпростирания песков. Потому что трудно порой отыскать точку. Лечу до пересечения дороги, которую пробили буровики, потом разворачиваю вдоль дороги и где-нибудь уже нахожу их. Так и в этот раз сделал. Выбросил благополучно груз. Вдруг замечаю, бортпроводник что-то руками машет и кричит. А ничего не слышно. Садись, говорю, лётчику. Сели нормально. Оказывается, одни ватные штаны зацепились где то сзади самолёта. Об этом и кричал бортмеханик. При посадке штаны могли здорово нам навредить. Но всё обошлось хорошо.

…Пески Сарыишыкатрау особенные пески. Если в голодной степи иногда можно встретить токыры, по которым в сухую погоду едешь, как по асфальту, то эти пески просто не проходимы. Очень сыпучи. Правда, осенью после дождя, когда барханы заледенеют, возьмутся морозом – хорошо по ним ехать. Но надо выбирать момент.

…– А слышал о том, как заблудились Валя Прокопова и Аня Мухоряпова в Голодной степи? – спросил меня Василий Иванович, когда мы ранним утром ехали на уазике в экспедицию. – Хотя сейчас уже не успею. Расскажу вечером.

И вот вечер в гостинице.

…Я вышел на балкон покурить. Шторы соседки были плотно занавешены. И я знал, что теперь будет так всегда. Внизу на площади два мужика – один высокий, другой, наоборот, – низенький крепыш, затеяли драку из-за денег, которые вместе пропили. Они решительно хватали друг друга за грудки и даже однажды грохнулись об асфальт головами. Снег медленно осыпал деревья, землю, площадь и дома. На балконе тоже образовался белый коврик с отпечатками моих следов…

– Это было в Голодной степи лет эдак 20 тому назад. Я работал техноруком партии. Михаил Михайлович Сорокин, который сейчас у «тематиков», был начальником. Удивительно спокойный человек. Однажды рабочего засыпало в шурфе, другой его напарник хотел ему помочь. Но из попытки откопать его ничего не вышло и тот погиб. Когда сообщили об этом Михаилу Михайловичу, я заметил, что у него только пот под носом выступил, больше никакой реакции происшествие у него не вызвало. Хотя в то время очень строго за это наказывали.

База наша стояла в Кызыл-Орде, и мне нужно было срочно туда лететь. Пролетая над буровой, я обратил внимание, что возле вышки нет девчат, которых я вчера ещё послал в маршрут. Чтобы удостовериться и заодно выяснить обстановку, я посадил самолёт и узнал от буровиков, что со вчерашнего дня девчата не возвращались. Снова полетел на подбазу, сбросил записку, чтоб высылали машину на поиски. Сам снова вернулся в место маршрута и начал облёт территории. Заблудиться, в общем-то, было сложно. С одной стороны проходило русло, с другой – дорога, которые должны вывести к населенным пунктам, но тревога моя не утихала. Долго мы летали над песками, уже и машина кружила в поисках. Но ничего утешительного не могли увидеть. И тут летчик заметил внизу что– то белое, промелькнувшее на жёлтом фоне песков. Произвели посадку. Но когда вышли из самолёта, то не знали, в какую сторону идти. Снова взлёт. Снова кружим, но теперь в определённом месте. Наконец, увидели и приземлились.

Девчата уже не пытались выйти. Они набросили на саксаул свои платьишки и лежали под ними. Жара была невероятная. Надо сказать, в тех краях воздух страшно сухой и жар беспощадный. Девчата были в плохом состоянии. Валя уже подумывала закопать партбилет. Всё это она восприняла по-фронтовому. Ты знаешь, что она была на войне? – обратился, между прочим, Василий Иванович ко мне. Да, я знал.

Посадили их в самолет. Мне и бортпроводнику пришлось дожидаться возвращения на их месте.

На буровой положили их в корыта, заполненные водой, и они дня три там отмокали.

…В полдень обычно над песками стоит марево и трудно различить предметы на земле. Миражи застилают её. Только движущие предметы можно заметить с самолёта. Валя, завидев самолет, подбросила вверх пикетажную книжку. Мы заметили, и это спасло их жизнь.

…Василий Иванович Дмитровский был уже заслуженным геологом Казахстана, когда в возрасте 50-ти лет защитил кандидатскую диссертацию по Приаральским Кызылкумам, в которых в своё время обнаружил огромные запасы пресных вод. Тогда это была настоящая сенсация – появилась возможность использовать целое подземное море пресной воды, которая может озеленить и облагородить пустынный край.

Этот уважаемый человек послужил примером, как надо работать и жить, для нового поколения специалистов-гидрогеологов. Со многими из них он совместно работал, курировал их деятельность и индивидуально беседовал, направляя в нужное русло. По его советам и личному примеру, они стали, параллельно с производственной деятельностью, собирать материалы и защищать диссертации без отрыва от производства, становясь гораздо сильнее тех, кто просто занимался научной работой. Его учениками могут считать себя кандидаты наук нового поколения такие, как Василий Дмитриевич Малахов, Эдуард Капитонович Ким, Виктор Васильевич Дурнев, Евгений Сергеевич Егоренков, Александр Алексеевич Свищёв, Виталий Игоревич Андрусевич, Августа Павловна Кобзарь и другие. Все они защитили диссертации по разным аспектам гидрогеологии и продолжили путь своего учителя.

…Спустя более двух десятков лет после открытия колоссальных скоплений артезианских вод, мне довелось по долгу службы побывать в Приаральских Кызылкумах и как раз в тех местах, где когда-то Дмитровский обнаружил воду. Признаюсь, я думал встретиться с обновлённым краем. Ведь если вода в пустыне – это уже не пустыня, – думалось мне. Но я ошибся. Громоздкие пески по-прежнему господствовали в царстве безмолвия. И каждый бархан был серьёзным препятствием на нашем пути. То и дело приходилось выпрыгивать из кузова и лезть с лопатой под осевшие в песок колёса. Редкие поросли саксаула были единственным вспомогательным средством в нашей борьбе с песком. А что, если автомобиль откажет, и каким-то образом я окажусь наедине с пустыней? Фантазии уводят меня дальше. Я еле бреду, измождённый жарой и безводьем. Помощи ждать неоткуда, а фляжка моя давно пуста. Миражи туманят сознание. Почти интуитивно продвигаюсь на юг, навстречу реки Кувандарьи. Река спасёт меня. Не голод, а жажда движет мной. Воспоминания о воде, мучительной агонией отдаются во мне, усиливая муки, и в то же время бросают на схватку со стихией…

Однако не надо фантазий. Мы у целого озера живительной влаги. И спасибо Василию Ивановичу Дмитровскому – таких озер, вытекающих из скважин в Кызылкумах, сейчас тысячи. А заслуженный геолог уже думает о том, как сохранить, уберечь эту воду, которая бесцельно орошает пески, образуя озера, в которых купаются верблюды, и которые являются рассадником москитов, мириадами витающими вблизи водоёмов.

Ассоциации.

…Он продвигался почти бессознательно. От мучительной жажды язык во рту распух, горло горело. Тяжело дыша, он шёл какой-то спотыкающейся походкой, так в обычной жизни ходят пьяные. Он двигался словно по инерции, заданной ранее ещё не помутившимся сознанием. Сейчас им руководило скорее подсознание, упрятанное где – то внутри раскалённого мозга. Он, казалось, не замечал окружающей его природы, но где– то глубоко внутри него ещё жили инстинкты. Они-то, вероятно, и побуждали его к действиям. Они, видимо, и возвращали его к жизни. В пустыне жизнь там, где есть вода. Что значит пища в пустыне? В ней почти не испытываешь потребности. Разве только ночью, когда невыносимая дневная жара сменяется прохладой и желудочные позывы заявляют о себе.

Была б вода, пусть даже чуть солёная, ещё лучше – соли заменяют пищу. Изнурённый зноем организм, как губка впитывает влагу, перерабатывает её в себе каплю за каплей.

Когда он все-таки увидел артезианский колодец, у него, как ни странно, не прибавилось радости, может, от того, что интуитивно он ещё сомневался, а есть ли в нём вода, а может, просто человек был до того измучен, что душой его завладело тупое опустошение. Одним словом, колодец не прибавил ему ни сил, ни ликования. И даже тогда, когда он обнаружил, что это не просто колодец, а искусно оборудованная скважина, из которой по отведённой от устья трубе вытекала тонкой струйкой вода прямо в водопойное корыто, он не бросился к воде. Он той же безнадёжной походкой подошёл к колодцу, зачем-то огляделся по сторонам, подставил руку под струйку воды, и только потом вдруг упал как-то весь сразу в водопойное корыто и потерял сознание.

Очнулся он, может быть, через пять минут, а может, через пять часов – неизвестно. Солнце ещё стояло высоко и исторгало своё пекло на землю. Но теперь это для него ничего не значило. Тонкая струйка воды омывала его лицо. И то, что он увидел сквозь брызги воды удивило его: прямо на него уставились два широко – поставленных змеиных глаза. Холодный блеск, презрение и высокомерие выражали они. Как только он приподнял веки, вдруг увидел аскетическую голову старца – йога, склонившуюся над ним. Широко-поставленные змеиные глаза смотрели на него с холодным презрением и высокомерием. На макушке лысого йога торчало всего несколько волосинок. Старец недовольно крутнул головой и фыркнул.