Увидеть весь мир в крупице песка…

…Заходит Бернадский и прерывает моё чтение словами:– Я тебе не успел сказать, что твою статью вчера на планёрке похвалили. Сам Эдуард Зор, от которого не дождёшься

доброго слова, отозвался о ней лестно. Радуйся. Делаешь успехи.

– Очень рад, Василий Анисимович, спасибо,– отвечаю я.– Тем более, что это мой первый обзор поэтической почты. И с Вашего позволения, надеюсь, не последний.

– Теперь, конечно, да, Не последний,– сказал Бернадский. И снова удалился в подвал.

А я продолжаю теперь уже «смаковать» свою статью: «…Случилось так, что мне, геологу по профессии, постоянному читателю «Вечерней Алма-Аты», редакция доверила сделать обзор поэтической почты. Я тоже люблю стихи, пишу сам, читаю их друзьям и печатаю в стенной газете.

И вот передо мной ровно двадцать поэтических писем. Двадцать человек разных профессий и возрастов делятся с редакцией своим, может быть, самым сокровенным в надежде услышать хорошее слово и добрый совет. А правильно ли это?

Может быть, всё-таки лучше было бы сначала прочесть свои стихи друзьям, напечатать их в стенной газете, выступить на вечере художественной самодеятельности, организовать, наконец, кружок любителей поэзии?.. Ведь всё-равно, если стихи получились, они будут поняты, взяты на вооружение, будут любимы, а значит, будут жить и доставлять людям радость. А для автора это хорошая проверка своих поэтических сил и возможностей. Говорю это из чисто товарищеских побуждений, ссылаясь на собственный опыт. Читать свои стихи мне приходилось и в узком кругу товарищей по работе, и в театре перед большим количеством казахстанских геологов, и на телестудии. Но всё начиналось со стенных газет и поэтических вечеров…». Далее я делаю детальный анализ ряда стихотворений с весьма типичными, на мой взгляд, поэтическими промахами, привожу конкретные примеры и продолжаю: «Общеизвестно, что контекст становится стихотворным только при условии его ритмической организованности. Это, так сказать, первое требование, предъявляемое к стихам. Правда, чаще всего в стихах наших авторов наблюдаются слышимые уже ранее ритмические интонации, то есть чужие, не свои интонации… Но самый главный, на мой взгляд, недостаток в прочитанных стихотворениях – это отсутствие поэтических образов. Именно поэтический образ – продукт самобытного восприятия окружающего мира, восприятия «по-своему», через призму своих чувств – является основой поэзии. Без образного мышления поэзия не может быть полнокровной и выразительной.

Стихи В. Ильина (они приводились в самом начале статьи) побуждают меня напомнить всем, кто пытается работать в литературе, о необходимости знания родного языка, его словарного фонда и правил грамматики. Например, если слесарь-сборщик перепутал детали механизма, собрал их не так, как того требует чертёж,– механизм бездействует. А неправильно употреблённое слово, особенно в поэзии, режет слух, отвлекает внимание и даже раздражает. И только единственно верное, точно поставленное на отведённое ему место, оно может в полной мере раскрыть и заставить заиграть всеми красками поэзию вашего сердца.

Внутренний голос души, пытливый разум и упорный труд ведут человека к открытиям.

Если наука заглядывает вдаль, то поэзия расширяет границы познания. Вот почему ни один поэтический талант не имеет права на забвение. И задача наших редакций, по моему мнению, не «учить писать», как этого хотелось бы В.Игнатовичу, который заведомо знает, что его стихи «плохие», а своевременно выявлять поэтические дарования и направлять их творчество в широкое русло поэзии».

…Следует заметить, что и в дальнейшем мне доводилось делать обзоры поэтических писем, приходящих в редакцию «Вечерней Алма-Аты». Так, в разное время выходили мои статьи: «Чувства, взволнованные событиями», «Я, оказавшийся поэтом…», «Где искать мне лиры звуки?..», «…Та же добыча радия» и другие.

05.12.1972г

…В тот день мы с поэтом Бернадским сидели у Кудериных за столом – прошло десять лет со дня смерти Сарыма Кудерина – мастера спорта по альпинизму. Сидели среди семьи погибшего и его друзей – альпинистов. Естественно, мы с Вас. Анис. Восхищались мужеством этих спортсменов и старались, как могли, вникнуть в ту психологическую обстановку, или вернее понять, те взаимоотношения, которые существуют там – наверху. Вдруг один из парней с бородкой, только что спустившийся с гор, проговорил: – – Отношения, такие же, как везде. Конечно, он (товарищ по команде) тебя не бросит, но сильный всегда будет подчеркивать, что он сильный, а ты «слабак». Будет задирать, и даже унижать. – Ты злой человек! – выпалил Вас. Анис. И, обратившись к соседке, спросил: – Ведь, правда, он злой человек? – Та пожала плечами, как-то по-новому посмотрела на парня с бородкой, и ответила: – Витька-то (может, и не Витька) – какой же он злой? Нет, не злой. Витьку, однако, этот диалог нисколько не смутил. Он спокойно поведал нам, как на недавней олимпиаде, международной причем, у нас в горах они оставили наверху трупы двух погибших товарищей по команде. Какая-то горечь была в его спокойном повествовании. Мы вспыхнули:

– И никто из команды не предложил спустить их?

– Там слушаются «старшего»,– сказал он.

– А «старший» что же?

– Видите ли, тут свои тонкие нити: надо было выйти «победителем» и тренер счёл целесообразным до поры не раскрывать «ЧП».

…Мы были страшно разочарованы. Вообще же вечер прошёл интересно и содержательно.

* * *

…Отправил в «Юность» пять стихотворений, в надежде, что хоть одно («Язык камней») пройдёт. Хотя совсем не уверен. Но под лежачий камень водичка не течёт.

…Пора что-то писать своё, не статейки о чужих находках, а самому искать их, зёрна искусства.

* * *

…С похмелья чувства обострённей, ты становишься чувствительней, хотя и боязливей. С похмелья надо начинать, а потом уже доводить до конца творения. Главное схватить идею.

* * *

Замысел к киносценарию «Геологи»

1 действие:

Где-то на берегу реки – моря. Лагерь геологов. Пьяный Баскарма в одних трусах идёт к реке, на руках несёт собаку, которая пытается его лизнуть в лицо, иногда это ей удаётся. Идёт навстречу кто-то, может, повариха.

Повариха: – Баскарма, собака только что жрала тухлую рыбу, а вы её на руках носите… Тьфу, срамота какая – ещё лижется (выразительно плюёт и отворачивается).

.

Баскарма: – Да? тухлую рыбу? (глупо улыбается). Это же фосфор и к тому же белки, а белки (обращается к собаке), Рыжик, как известно, строители организма. (Заходит по колено в воду, бормоча: «Ну, ну, давай, Рыжик, искупаемся». Потом отпускает собаку, и сам бросается в воду)…

Контора.

Евгений – карьерист:

– Нет, брат, хватит романтики, мне уже, слава богу, сорок пять лет – пора, наконец, подумать и о будущем.

Раечка – машинистка (его любовница):

– Женечка, дорогой мой, золотой, хороший, когда же мы теперь встретимся?

Евгений:

– Приходи в среду… (размышляет) нет, пожалуй, в четверг. Можешь в четверг? (Раечка пожимает плечами). Ну, так в четверг, часам к трём на старое место. – Смачно целует Раечку в губы, и хочет быстро уйти, но, словно спохватывается: – Да, вот что, Рая, захвати, пожалуйста, готовый, отпечатанный материал диссертации, ну и (заговорщически подмигивает) винца хорошенького, не забудь. – Евгений, уходя, в знак прощания помахивает кистью руки. Раечка неотрывно и с любовью смотрит ему в след.

* * *

Сцена у колодца.

К колодцу подъезжает машина. У колодца знакомый чабан поит овец.

Из машины выходит Коля – геолог, он же народный умелец, рыбак:– Здравствуй, салам, аксакал. Так вот ты, оказывается, где стоишь?

Чабан: – О, Коля, салам, джигит. Черви барма?

Коля: – На днях привезли много червей. Приезжай, порыбачим. Что-то давно, тебя не видно в наших краях.

Шофёр, он же по совместительству рабочий, достает из машины пустые бутылки и соски, которыми закупоривают бутылки, и подносит всё это к колодцу.

Чабан: – Пока некогда. – У нас стрижка.

Коля: – Вчера поймал жереха килограмма на два.

Чабан: – Люблю рыбачить. Скоро приеду, Коля. А вы что пробы воды будете отбирать?

Коля: – Да, затем и приехали.

Чабан: – А здесь уже отбирали. Сказали чистая, можно пить.

Коля: – Нет, аксакал, мы для других целей. Мы по воде руду ищем.

* * *

Расщелина на берегу моря. Берега обрывистые. Обрывы до 15 метров. В логу временная стоянка геологов. Костёр. Силуэты людей, автомобиля. Волны большие. Место таинственное. Разговор у костра.

– Да, братцы, (с пафосом) исчезла свежесть ощущений. Сейчас бы какого-нибудь городского корреспондента или поэта сюда. Наслушались бы «ахов восхищения».

– Что поделаешь, если мы сами составная часть этой поэзии.

– Колоритные фигуры самой матери – природы. Особенно цыган. (Цыган – толстый шофёр. Спит при первой возможности. И сейчас он спал. При слове «цыган» просыпается):

– Что такое? Кому помешал цыган?

Все смеются:– Цыган и во сне спит. Не мешайте ему…

( Использовать стихи «Баллада геологов»).

* * *

Город. Встреча начальника партии Арсения Николаевича Иванова с доктором филологических наук Арсением Михайловичем – Х. Х Махмудовым.

Х. Х.: – Здравствуй, тёзка Сеня. Долгонько же мы, однако, не виделись. Что новенького на геологических ступеньках познания мира. А ты, брат, я вижу, ещё сильнее раздобрел. Бери пример с меня, старика. Каждое утро физзарядка, больше движений и никакого обжорства.

– Раздобреть-то, может, и раздобрел, да вот дела мои не совсем важные, Арсений Михайлович.

– Что такое, голубчик?

– Нашу геологическую партию опять хотят разогнать. Это просто ужас какой-то – каждый год одно и то же. Подходит новый год – кому в радость, а нам хоть в траур рядись – не дают денег… (Иванов продолжает беседу, потом отходит к своим коллегам).

… – Кто этот старичок?

– Профессор, доктор филологических наук. Забавный тип, нравится он мне – ругательский такой. Всё тоже воюет и не без серьёзных оснований. В больнице мы познакомились с ним. Знаешь, его инициалы в научных работах X. Х. Но все зовут его Арсением Михайловичем. Он татарин. Но мы с ним, как видишь, тёзки…

– Кстати, как то говорил мне Х. Х.: – Помните стихотворение «Как хороши, как свежи были розы»?

– Ещё бы,– отвечаю, – Тургенев, Иван Сергеевич.

– Вот то-то и оно, что не Тургенев, а Мятлев. Читайте, говорит, мою работу за 1955 год в Филологическом сборнике Университета. Тургенев просто использовал несколько строк из стихотворения Мятлева.

– В русском языке и литературе,– продолжал он, – много парадоксов, я, говорит, имею в виду учёный мир этой отрасли. Лет пять назад защищал в АН один соискатель докторскую диссертацию, так у него само название работы было возмутительно:– « А. С. Пушкин – основоположник русского языка». Это ж абсурд. Я прямо так и заявил:– Что же это, господа хорошие, до Пушкина не существовало русского языка?– И вы знаете, что там было? Чуть не освистали меня!

Опять у костра.

Продолжение разговора.

– «Открылась бездна звёзд полна – звездам числа нет, бездне дна!»,– когда-то восхитился Ломоносов.

Не знаю, кого как, а меня, как представлю эту бездну – в дрожь бросает. Подумать только, вечная ночь, без конца и начала – жуть. По-моему, претендентов в космонавты с богатым воображением нельзя набирать. С ума сойдут…

Сценка у пляжа в лагере.

Подходит девушка. Может быть, её где-то обидели, и она пришла в лагерь геологов. А вернее всего её привёл в лагерь Гена – ловелас (он с бородкой и очень обходителен). Усадил гостью на раскладной стульчик у походного стола, стоявшего у потухшего ночного костра, налил девушке чаю.

– Девушка,– вежливо заговорил Гендос.– Я вижу, Вас кто-то очень обидел. Можете не говорить кто и за что. Всё это было у Вас до встречи со мной. А я сейчас, конечно, если позволите, загляну в вагончик, возьму гитару и постараюсь поднять Вам настроение песней. Предупреждаю, песни мои для Вас будут только о любви (удаляется в сторону вагончика).

Девушка, обращаясь к Василию Ивановичу Сташкову: – Скажите, пожалуйста, а кто этот, симпатичный молодой человек, как хотя бы его зовут?

– Его зовут Гендос.

Девушка: – Странное имя. А фамилия?

– Парадонтос. Он у нас эллинских, греческих кровей и девушки его любят.

– Вы шутите, он совсем не похож на грека. – Шучу, шучу. Его зовут Гена.

Вернулся Гендос с гитарой и, придвинув поближе к девушке чурбак, устроился на нём:– Я, пожалуй, начну свой «концерт» вот с этого романса (настраивает гитару, затем поёт):

Я нежно держал твои руки -

Никто так теперь их не нежит.

Ласкал, целовал твои груди,

Вселяя любовь и надежду.

Такого ты прежде не знала -

Ты кроткой была, нелюдимой.

От неги моей задыхалась -

Впервые была ты любимой.

Любимой была и счастливой,

Ты только о том и мечтала,

Но время необратимо -

Что было, увы, то пропало.

Но время необратимо -

Что было, увы, то пропало…

– Ну как?– спросил Гендос.

– Классно. Но только… всё было так здорово, а потом всё «пропало».

– Но это уж как водится. Особенно в песнях… А знаешь,– можно я тебя на «ты»?-

я сейчас для тебя лично от себя спою. ( Поёт):

Не упрощай себя, хорошая моя,

Ты звёздочка в миру неповторимая,

Твои глаза о многом говорят:

В них чувства добрые и негасимые.

Они чаруют полнотой любви,

Любви красивой, нежной,

нерастраченной…

Во мне они, как искорки зажгли

Костёр души. И пламенем охвачен я.

Таинственная девочка моя,

Любимая, застенчивая, сладкая,

Тоскую о тебе теперь украдкой я,

В душе от всех любовь свою тая.

…Девушки постоянно должны интересоваться Гендосом. И потом, когда он уже погибнет, в лагерь приходит, одна из девушек и диалог почти повторится.

Девушка: – Скажите, пожалуйста, а как зовут симпатичного молодого

человека, который у вас здесь работает?

Ответ (грустно): – Гендос, а фамилия Порадантос, он у нас эллинских кровей.

– (Изумлённо): Что вы говорите? Вот бы не подумала (отходит).

Ответ тихий для себя:

– Да, эллинских кровей. Но теперь его нет с нами…

Анархай

03. 04. 1973 г.

Дует южный, но почему-то холодный ветер. Я только что проводил Николая Георгиевича и прочих. Вымыл руки и лёг на своё очень удобное место, чтобы, наконец, осмыслить вчерашний, первый в этом году полевой день. Теперь я снова в поле. Ехать не

хотелось, потому что поездка для меня была неожиданной. Пока собирался очень злился на Баса. С таким настроением и сел в машину. Встреча с полем особого впечатления не произвела и всё от того, что пока ещё не ощущается наступление весны, хотя снега уже нет, но травка лишь кое-где и еле заметно охватила зеленью унылые суглинистые холмы. В обрывистых местах холмов у выдолбленных ячеек сидят угрюмые галки, безразлично провожая автомобили. Правда, грачи ведут себя более оживлённо: при приближении машин они поднимаются с асфальта и с граем устремляются к придорожным карагачам. Стволы у карагачей тёмные, ветки светлые, но нет на них даже признаков почек. Всё ждёт тепла. Уже стемнело, когда свернули на грунтовую дорогу, обогнув с востока Анархайскую гряду гор, и въехали на территорию партии № 35. Оттуда был виден одинокий огонёк метеостанции. Урочище Копылсай оказалось маловодным, проехали без труда. Перед самым подъездом к метеостанции увидели, как в свете электрических фонарей стремительно несётся девушка. Бежала она к площадке, где, видимо, надо было провести замеры.

– Почувствовала, наверно, что едет комиссия и решила срочно произвести замеры, – острили мы, направляясь к домику метеостанции. Около деревянных ступенек мы решили подождать её, в надежде порасспросить о месте стоянки наших буровиков. Первое удивление. Девушка пробегает мимо нас с таким видом, будто нас и нет совсем. Поднимаемся за ней. Сидит и лихорадочно заносит в журнал какие-то данные.

– Девушка, – обращаемся к ней, – а мы ведь к вам. – Ни какой реакции.

– Девушка, вы разве не видите, что к вам «приехал ревизор»?

Берёт со стола журнал и устремляется в соседнюю комнату к рации. Мы преспокойно разгуливаем в служебных комнатах, щупаем аппаратуру. Наконец с передачей в эфир «покончено» и мы можем вновь обратиться к ней. Мы, кажется, начинаем понимать, что ей срочно надо было передать сводку погоды.

– А можно ли у вас переночевать? – спросил кто-то из нас.

Девушка оторвалась от занятий, распахнула одну из дверей и сказала: «Не знаю». Больше в это странное свидание мы от неё ничего не услышали. Вошли в комнату. Чисто, уютно. Три кровати, над каждой– вырезки из цветных журналов, в основном красивых женщин. Исключение– Саша Масляков у микрофона, очевидно, перед телезрителями. Попутчики мои сели прямо на кровати – стульев не было. А я удалился следом за молчуньей в служебную комнату. Сел почти напротив и стал с нескрываемым откровением рассматривать её. Среднего роста. Шатенка. Красный в клеточку брючный костюм. Черты лица правильные, но нельзя сказать, чтобы очень привлекательные. Как-то очень уж чётко отстукивали часы, отчего становилось грустно и одиноко. Я огляделся, пытаясь отыскать эти жуткие часы, но обнаружил только «Молнию» (такие карманные часы у меня когда – то были). Они висели перед глазами девушки.

– Что это тикает? – удивился я.

– Баромер, – ответила она, по-прежнему не отрываясь от бумаг. Меня удивило, почему «баромер», а не «барометр»?

– Что ж, – оказал я на прощание, – спасибо за безмолвие. До свидания.

…Через полчаса мы уже были на буровой.

05. 04. 1973 г.

Третий день среди буровиков. Лежу на верхней полке в вагончике и разглядываю свои утратившие свежесть ногти. Приходилось помогать рыть зумпф, ставить антенну, в горах дергать сарымсак (лук) и, само собой, заниматься основной работой: наблюдать за прокачкой, искать скважины, чертить графики и главное – делить все неудачи, которые сейчас преследуют буровиков. Все намеченные планы рушатся неожиданно скоро и вынуждают принимать новые решения. Приготовили для геофизиков скважину, переехали на новую точку. Возникла проблема с машиной, которую необходимо отправить на техосмотр. Чтобы не терять времени, хотели заняться откачками скважин, оказалась, что они забросаны камнями. А тут подъехали геофизики. Сунулись в прежде пробуренную скважину, а её подвалило. Откачка оживила водоносные породы и они осыпаются, не дают возможности геофизикам дойти до забоя. Снова снаряд разрабатывает ствол скважины, уже десять часов вечера, а ребята не дошли до забоя. Подъехали и каротажники, тоже ждут результата. Народу собралось много. Повариха, обаятельная наша тётя Тоня, не вылезает из кухни.

А ведь ещё вчера после прокачки скважины мы ездили в горы за луком. Ваня, весьма остроумный сменный мастер, как древний грек гонялся с ружьём по горам за зайцами и кекликами. А мы втроём: я, молодой, но серьёзный коллектор Вова, и совсем не серьёзный помбур, тоже Вова, сделали восхождение на самую высокую гору, которая будто безголовый верблюд заблудилась среди холмов. В бутылке на горбу верблюда оставили свои автографы.

Иван подстрелил зайца и кеклика. Кеклик очень красивый. Красные клюв и лапки и удивительно приятная расцветка – чёрно-белая рябь – под крылышками. С гор возвращались в сумерках. Слегка волновался камыш, потрясая своей крашеной в жёлтое, седой гривой, превращая, в общем-то, обжитую долину Копылсай, в дикие степные

прерии.

При выезде из щели машина прибавила скорость и наверху заметно похолодало. Как – то сама собой пришла на помощь песня. Сначала запел кто-то один, потом дружно подхватили все. Особенно согревала песня «От зари, до зари». В промежутках Вова мурлыкал песни из бременских музыкантов. В отряде нас ждали гости.

…Работают они (буровики) играючи. И удивляешься, как после таких больших физических нагрузок они находят силы для баловства, которое также требует усилий. Например, после короткого сна и 12 – 13 часов работы, они, обутые в тяжёлые сапоги, начинают состязаться по прыжкам в длину.

Такой задор иногда обходится боком. Сегодня, например, выбивая шлам из трубы, три буровика чувствовали себя, как «молодые бычки». Они смеялись и били по трубе в три удара тяжёлыми кувалдами. После этого, при подъёме штанги неожиданно раскрылся элеватор и вместе с тросом полетел вниз с высоты десять метров. Случай оградил от несчастия. Элеватор упал как раз между людьми, не задев, к счастью, никого. И всё потому, что никто во-время не глянул наверх и не заметил неполадки.

…Влияние женщины, а именно тёти Тони, очень изменило жизнь буровиков. Во – первых, она при входе в вагончик всех обязала разуваться. В результате в вагоне чисто. Распивать алкоголь она категорически не позволяет на кухне. И они уходят в машину. При приезде на двухнедельную вахту буровики получают от неё чистую постель. Что касается кухни, то я не видел, что многим из нас дома преподносят такие блюда. Кормит тётя Тоня буровиков всегда мясными борщами, супами; пирожки с мясом и рисом не редкость, постоянно к чаю изделия наподобие ватрушек. Картофельное жаркое, пельмени, компоты – обычный рацион в этом отряде.

И сама она очень миловидная аккуратная женщина, одним словом – располагающая. Поражаешься, как у неё всё получается ловко и главное – когда она находит время. Постоянно чем – нибудь занятая, она многое делает параллельно. Мне кажется, это самая лучшая повариха, каких я когда – либо видел в геологии. Ребята при ней не ругаются, знают – она не выносит этого.

Каждый месяц на восемь дней буровики отпускают её домой на отдых. Сами же две недели работают круглые сутки двумя сменами, потом отдыхают, а в это время работает другая половина отряда. Всё это делается вопреки наших законодательств. Зато хорошие специалисты держатся в экспедиции. Они и при семье могут быть и работают с полной отдачей сил. Хотя сил у них, особенно у этих ребят не мало.

Руководит бригадой Вас. Петр. Коллар. Состав бригады:

Гусак Иван Сергеевич, сменный мастер, 27 лет,

Семенищев Владимир Васильевич, 26 лет, служил в армии.

Балдин Виктор Парамонович, 28 лет, служил в армии.

Никифоров Кирилл Эмануилович, 1922 г. р.

Балдин Михаил Петрович, 42 – 43 года.

Найдёнов Иван.

Бригада – одна из лучших в экспедиции. В комфортабельном вагончике, где они живут, есть телевизор, приёмник с проигрывателем, не говоря уже о рации – этой непреложной необходимости разведчиков недр. Ничто не проходит мимо этих людей. Любая информация доходит до них сразу.

В бригаде я пробыл чуть менее месяца и уезжал из неё с одной стороны с чувством досады, потому что приходится расставаться, и в то же время с чувством радости, что удалось встретиться с таким прекрасным коллективом. Вспомнились разговоры о литературе. Эренбург, Хемингуэй, Липатов, фантасты: Беляев, Лемм. Шахматы, книги. Состязания в остроумии – оставили глубокий след. И я решил, что непременно, напишу об этой бригаде статью в газету. Напечатают её в «Вечерней Алма-Ате», корреспондентом которой я являюсь.

…Мы расставались в раннее утро, когда малиновый диск солнца только выкатил из-за горизонта. Жаворонки заливались весенними трелями, купаясь в предрассветных ранних лучах. Буровики, теперь уже дорогие моему сердцу друзья, трогаются в новый путь, на новое место, чтобы дальше искать подземную воду, чтобы и там зазеленели поля, и зацвела земля.

На меня нахлынули воспоминания, которые не покидали на протяжении всего пути домой. Я заметил, что именно во время езды они надвигаются легко и незаметно, поглащая целиком твоё внимание, конечно, если не ты за рулём.

…Это было неподалёку от мест, где бурила бригада Коллара, только не осенью, как сейчас, а майской весной 1958года. Наш выездной лагерь остановился в степи. С утра старшие коллеги уехали на рекогносцировку, оставив меня за «дневального». И вот я лежу на «груди» у цветущей и благоухающей степи, сплошь покрытой алыми маками. В руках у меня «Физика». Мне надо поступать в институт. Я должен готовиться. Но… не могу. Совершенно безоблачное синее небо. Бархатная, нежная травка, на которой я лежу. И в небе жаворонок. Он повис высоко надо мной, трепеща крылышками, и поёт, захлёбываясь собственной песней. Я замер, хотя сердце моё колотилось сильно. Кругом маки, палатка и я, с задранной вверх головой. Какая Физика?! Большего ощущения счастья я ещё никогда не испытывал:

Песню жизни, жаворонок, пой:

Огласи лазоревую ширь.

И взвихрись,

Ведь оба мы с тобой

Рвёмся в светлый, лучезарный мир!

…К обеду вернулись наши и сообщили, что в два часа в степи будет «байга» и что там во всю гуляет народ. Сегодня праздник… Мы подъехали в тот самый момент, когда девушка на гнедом коне, догнав джигита и хлестнув его плёткой по спине, умчалась в широкие долы под крики ликующих очевидцев. Народу было много. Здесь же прямо в степи кипели котлы с мясом и с баурсаками. Выездные буфеты и промтоварные лавки вели торговлю своими товарами прямо с машин. Народ радовался встрече весны и лета, а главное чудесному расцвету степной природы.