Читать книгу: «Повесть о Сером Лисе: семейные ценности», страница 3

Глава 6.

Утро для Эсперансы началось неприлично рано, особенно по ее меркам, и совсем не так, как можно было бы надеяться после восхитительной ночи. Все дело в том, что дворецкий Бьерна, господин Беккет, хотя и был потрясен накануне вечером видом гостьи и разговором о помолвке, не мог вообразить, что гостья останется на ночь, тем более, обнаружится в спальне хозяина. А потому, следуя давно установленному порядку, рано утром он без стука вошел в комнату, чтобы открыть шторы и подать завтрак.

Испуганный вскрик и непристойное зрелище голой женщины обратили его в бегство. А когда несчастный дворецкий спешно захлопнул за собой дверь, выскочив в коридор, в спину ему ударил нервный смех. Все это едва не заставило господина Беккета выронить поднос, что было бы недопустимо и оскорбительно для человека его опыта. Дело довершил сам весьма смущенный господин Лефрид, вскоре появившийся из-за двери в спешно накинутом халате и давший распоряжение подготовить завтрак на двоих в семейной гостиной. Возмущенный в лучших профессиональных чувствах дворецкий поспешил на кухню, где, передав указания, присел выпить чаю и пожаловаться кухарке и экономке на падение нравов, которое неизбежно ждет их дом в случае, если “Эта Женщина” тут задержится.

Сам же Бьерн, хотя и был несколько выбит из колеи этим происшествием, был слишком счастлив видеть Эсперансу. Тем более, утром, растрепанная и заспанная, она казалась ему еще более очаровательной. В свою очередь, певица, пусть и смущенная вторжением дворецкого, и несколько раздосадованная невозможностью выспаться, пребывала в том чудесном расположении духа, которое может подарить женщине только ночь с любимым мужчиной.

– Вас не слишком шокирует, если я позаимствую что-то из вашего гардероба, а то боюсь, мое платье не слишком подходит для завтрака? – Заметив, что инквизитор на этот раз запер дверь, она без стеснения, обнаженная проследовала в сторону ванной.

– Да, конечно, мы что-нибудь придумаем, чувствуйте себя, как дома, – он, словно завороженный, провожал ее взглядом.

Когда же Эсперанса вернулась в комнату, уютно закутавшись в найденный в душевой халат, Бьерн ждал ее, держа в руках утреннее женское платье. Он неуверенно сжимал розовую ткань, с легкой тревогой поглядывая на женщину.

– Я подумал, что, возможно, это подойдет вам чуть больше. Оно осталось от Мадлен… – в его голосе слышалось сомнение.

Как всегда, интуиция Эсперансы верно подсказала ей причину его смущения – Бьерн явно чувствовал себя неуютно, предлагая невесте вещи первой жены. Смесь старых сожалений и чувства вины боролись в его душе с новым страхом обидеть или напугать женщину, стоящую перед ним. И сомнения его были не беспочвенны. Кинув взгляд на еще одну дверь, которая, судя по всему, вела в бывшую комнату госпожи Лефрид, Эсперанса действительно почувствовала укол ревности. Но быстро отмахнулась от него и со спокойной улыбкой направилась к Бьерну. Она осторожно отложила предложенное им платье на ближайшее кресло, взяла его за руки и поймала взгляд:

– Не стоит. Мне кажется, для нас обоих будет лучше, если я останусь так, – она поправила воротник халата.

– Как скажете, – Бьерн немедленно притянул Эсперансу к себе и зарылся лицом в ее волосы, – если честно, я бы предпочел оставить вас обнаженной и запереться вдвоем в этой комнате, но боюсь, внешний мир не позволит нам такой роскоши.

– Тогда не будем заставлять его ждать, – ответила она с легким сожалением, а потом позволила проводить ее в семейную гостиную.

Эта комната располагалась на втором этаже, рядом с хозяйскими спальнями и предназначалась для узкого семейного круга. Несмотря на замешательство среди прислуги, вызванное новостями, принесенными дворецким, завтрак уже был накрыт, а одна из горничных почтительно замерла в ожидании дальнейших указаний.

Все также облаченная в просторный мужской халат, Эсперанса отточенным элегантным движением присела за стол и принялась разливать кофе, но смутилась, заметив, что Бьерн не сводит с нее пристального взгляда.

– Что-то не так? – она попыталась скрыть свою реакцию, иронично изогнув бровь, но, как и всегда, не могла играть перед ним.

– Я просто рад, что мы завтракаем вместе, – инквизитор казался не менее смущенным, но все же решился продолжить, – с учетом обстоятельств, как бы вы отнеслись к идее сегодня же переехать сюда?

Было заметно, что вопрос поставил ее в тупик.

– Сливки, сахар? – Эсперанса вопросительно взглянула на Бьерна, явно взяв паузу, чтобы обдумать его слова.

– Нет, благодарю, – он принял из ее рук чашку черного кофе, но продолжал вопросительно смотреть на нее.

– И вы ожидаете, что я перееду к вам в каком качестве? – все же ответила певица вопросом на вопрос.

– Моей невесты, очевидно. Я хотел бы сегодня же дать объявление о помолвке, если вы не возражаете, – инквизитор чуть нахмурился, опасаясь новых возражений с ее стороны.

– Конечно, как вам будет угодно, – тут же кивнула Эсперанса, показывая, что не намерена больше спорить по этому поводу, – но относительно переезда, вы хотите видеть меня своей гостьей, или мне приступить к обязанностям хозяйки дома?

– Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы вы сразу заняли в доме подобающее вам место. Если вас это, конечно, не затруднит. – Бьерн, не в силах удержаться, поймал ее руку и поцеловал тыльную сторону запястья.

Он уже успел убедиться, сколь чувствительна ее кожа в этом местечке, и был тут же вознагражден чуть слышным стоном, который она не смогла сдержать. Но Эсперанса, вспомнив про присутствие прислуги, уже отняла руку, хотя и одарила его многообещающей соблазнительной улыбкой.

– Это ни малейшим образом меня не затруднит, если таково ваше желание, – подтвердила певица, – но для сохранения мира в доме очень важно, чтобы вы представили меня персоналу надлежащим образом. Правда прежде, чем я смогу переехать, мне нужно выполнить еще одну свою обязанность: мне нужно срочно съездить в Линтер, забрать оттуда мою подопечную. К тому же, я надеюсь, ваше приглашение распространяется и на нее?

– Да, конечно, – кивнул Бьерн, – но я совсем забыл сказать вам, нет никакой необходимости ехать в Линтер, она в городе. Еще позавчера она была в приюте и сейчас взяла на себя временно заботу о его воспитанниках.

– О Создатель! Что она успела увидеть? Она не пострадала? – чашка жалобно звякнула о блюдце, выдавая волнение Эсперансы.

– Не тревожьтесь, с ней все хорошо. Пожар и предшествующие ему события ее не затронули. Девушка в безопасности и ничуть не пострадала, – поспешил успокоить ее инквизитор, – если желаете, я могу немедленно после завтрака отвезти вас к ней.

– Да, благодарю, только мне потребуется все же заехать в “Маргаритку” и переодеться во что-то более подходящее.

После завтрака, провожая хозяина и его гостью, выглядящую при свете дня даже более скандально, чем накануне, господин Беккет получил еще один болезненный удар. Ожидая, пока женщина спустится, господин Лефрид подошел к дворецкому и сообщил, что она сегодня же переедет в дом, причем вместе со своей подопечной, якобы молодой леди. В голове господина Беккета едва успели мелькнуть чудовищные мысли о том, какой сорт леди может представлять из себя юная протеже такой женщины. Но требование подготовить для старшей гостьи вторую хозяйскую спальню было уже выше сил преданного слуги. И только появление этой самой женщины на лестнице позволило ему скрыть свою неподобающую реакцию от хозяина.

Глава 7.

Всего час спустя экипаж Бьерна подъехал к зданию работного дома, в котором временно разместили сирот из сгоревшего приюта. Они с Эсперансой договорились, что после ее разговора с Умкой, она вернется в “Маргаритку” и соберет их вещи, а вечером, когда инквизитор разделается с делами службы, он заберет их обеих и поможет с организацией переезда.

Трудно было представить себе более унылое место, чем работный дом. Мыслилось, что там бедняк овладевал профессией, которая позволяла ему устроиться в жизни самостоятельно. Но поскольку имущие классы, особенно из новых богатеев, полагали, что бедность – результат личных пороков и лени, отношение к людям в таких заведениях было соответственное. Более того, многие филантропы искренне полагали, что плохие условия жизни и изнурительно тяжелые условия труда в работных домах не стоит улучшать, ведь они должны заставлять людей стремиться покинуть это место и взять свою жизнь в собственные руки.

Но для многих сирот из трущоб работный дом был обычным будущим. Следовало отдать должное сестре Анжеле, ведь она старалась найти своим воспитанникам такие профессии, которые позволили бы им миновать это печальное учреждение. К сожалению, не всегда, даже в растущем городе новые фабрики были способны поглотить всех желающих получить работу. И именно работный дом оказался готов принять более чем тридцать сирот разных возрастов, оказавшихся без крова после пожара.

Теперь же Эсперанса стояла перед длинным приземистым серым зданием с маленькими грязными окнами, назойливо стрекочущим станками, словно назойливые сверчки. Каменный мешок двора был завален всевозможными инструментами вперемешку с мусором и заполнен не просыхающей вонючей грязью. Вдоль стен сидело несколько человек неопрятного вида, смолящих папиросы. Но теплое весеннее солнце изо всех сил старалось разукрасить и это место, разбудить чахлую траву и деревья, ютящиеся у забора. Детский смех, заполнивший колодец двора, помогал ему в этом, споря со стрекотом станков и унылостью окружения.

Умка возвышалась над большой группой детворы, сжимая в руках большой кожаный мяч, и, размахивая руками, громко объясняла всем правила игры. Дети спорили с ней и кричали, но по их румяным щекам и сияющим глазам было заметно, что они увлечены игрой. Тут же пара старух самого опустившегося вида присматривала за несколькими младенцами, устроенными у стены в импровизированных яслях.

Недолго думая, Эсперанса направилась к подопечной, не слишком заботясь о том, что грязь двора, как и окружающий запах, цепляются к ее шелковому платью.

– Умка, ты здесь! Я так рада, что с тобой все хорошо! Но нам нужно переговорить!

Хотя голос певицы звучал радостно и приветливо, в душе она испытывала нарастающее волнение из-за предстоящего разговора.

Девушка, услышав голос наставницы, упрямым жестом откинула волосы со лба, кинула мяч одному из мальчишек постарше и стала выбираться из толпы.

– Как ты здесь оказалась? Почему не уехала в Линтер? – волнение заставило Эсперансу довольно сурово взглянуть на нее.

– Ну, как выяснилось, в Линтере мне делать было нечего, а тут во мне нуждались, – в ответ на претензии тут же насупилась Умка.

Женщину поразило, что, хотя они не виделись с подопечной всего несколько дней, за эти дни девушка, почти девочка, словно повзрослела на несколько лет. И, подтверждая эту мысль, Умка тут же отбросила капризно-обиженный тон, приобняла Эспи и сказала:

– Могу задать тебе тот же вопрос, между прочим. Но то, что я оказалась в городе, было весьма удачно: вряд ли кто-то бы взял заботу об этих детях без моего вмешательства. А ты как меня нашла?

– Мне рассказал господин Лефрид, – от внимательного взора беспризорницы не укрылось, что при его упоминании на щеках Эспи вспыхнул румянец, так не вязавшийся с ее образом, – мы с тобой можем поговорить? Многое случилось за эти дни. И тебе нужна помощь?

– С детьми? Нет, довольно много доброходов набежало, прослышав о пожаре, и нас тут весьма неплохо разместили. Пойдем, поговорим вон там, – и она указала на скамейку, притулившуюся у входа во двор.

Эсперанса последовала за Умкой, размышляя о том, как лучше преподнести девушке новости, которые могли ее не порадовать. А потому, стараясь оттянуть момент, снова заговорила о детях и приютских делах:

– И ты одна со всем справляешься?

– Да, вполне. И знаешь, – Умка неожиданно улыбнулась, – мне это даже нравится. Возможно, правы были миссионеры, предлагая мне что-то подобное. Я чувствую себя полезной и нужной. Тем более, дети очень болезненно переживают то, что случилось с Анжелой. Ты же слышала об этом?

– Да, в общих чертах. А что известно тебе? – певица напряглась, понимая, что не знает, какую версию событий удалось выяснить девушке.

– Ну, что она оказалась магическим чудовищем, которое жрет людей, а теперь сбежала от полиции и этого детектива Ригориуса. Но он ничего такой мужик, помог мне тут устроится, прежде чем отправился дальше ее ловить. А ты про это знала?

– Да, именно из-за этого дела господин Ригориус и привлек меня к сотрудничеству. Но я рада, что для нас все закончилось, – женщина чуть расслабилась, убедившись, что Умка не слишком глубоко влезла в эту историю.

– Да, он так и объяснил. А где ты сама пропадала? Я знаю, что ты была в “Пяти углах”, а потом?

– У меня были кое-какие личные дела, и я как раз хотела с тобой о них поговорить, – Эсперанса нервно теребила шнурок своего ридикюля, потом набрала в легкие воздуха и решительно продолжила, – ты ведь помнишь господина Лефрида? Старшего инквизитора?

– Да, конечно, – с подозрением взглянула на нее Умка.

– Видишь ли, он сделал мне предложение, – еще одна пауза перевести дух, – и я сочла возможным согласиться.

– Ну, честно говоря, я ожидала чего-то подобного, – девушка, видя волнение наставницы, ожидала услышать что-то более плохое, чем новости о появлении нового покровителя, – к этому все шло, он на тебя сразу глаз положил. Да и не думаю, что он окажется хуже прочих.

– Нет, думаю, ты не поняла, – возразила ей Эспи, – он позвал меня замуж.

– Ну… – задумчиво ответила девушка, – наверно, это неплохо, да? Если ты хочешь? Пожалуй, это доказывает, что он не такой лицемер, как другие церковники.

– Да, я не против, – снова вспыхнула певица, – и он совсем не такой, как другие. Но я боюсь, это затронет и тебя. Ведь по закону после свадьбы он будет считаться твоим главным опекуном. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы это никак не отразилось на твоей жизни, но все же нам всем придется научиться ладить, по крайней мере, до тех пор, как тебе не исполнится восемнадцать. Это тебя не слишком затруднит?

Умка со все большим удивлением смотрела на наставницу, поражаясь тому, насколько извиняющимся, даже заискивающим, был ее тон. И правда, первой ее реакцией было громко запротестовать, потребовать отказаться от этой затеи, ставящей под угрозу их привычную жизнь. Но потом она вспомнила, как этот человек решительно встал между ней и этим лордом-вампиром. Пожалуй, ему действительно было не страшно доверить их безопасность. К тому же, кинув еще один взгляд на приютских детей, играющих во дворе, она поняла, что их жизнь итак уже не будет прежней.

– Ладно, я, пожалуй, не против, – выдавила из себя она после небольшого раздумья и тут же услышала вздох облегчения, который издала Эспи. – Я не против, если он на тебе женится. Если только вы не будете мне мешать и дальше заниматься детьми. Тем более, мое совершеннолетие всего через восемь месяцев. После чего я, пожалуй, соглашусь на поездку в Омнистан, если к тому времени смогу устроить своих малявок. Но вроде их должны скоро отправить в какой-то загородный приют, и я буду им уже не нужна.

– Спасибо, – при этих словах Эсперанса порывисто обняла девушку, окончательно убедив ее в правильности принятого решения, – твое одобрение очень много для меня значит.

Когда они обе успокоились, певица сообщила Умке и о приглашении переехать в дом Бьерна.

– Ну, вряд ли я много времени буду проводить там, – ответила она, почесав подбородок тем самым жестом, который часто использовал Проныра, – малявки требуют много внимания, а местные бабы не слишком настроены за ними следить. Но не имею ничего против время от времени спать на мягкой кровати и есть вкусную еду. У него, небось, шикарный дом и полно прислуги?

– Да, более чем. Правда, немного запущенный без женского внимания, но я рассчитываю в ближайшее время это исправить.

Глава 8.

Как ни старалась Эсперанса организовать все наилучшим образом, переезд занял несколько дней. Все началось с кислых лиц прислуги, по традиции выстроившейся в ряд для знакомства, когда Бьерн представлял ее в качестве новой хозяйки. Тогда она не решилась привлечь внимание инквизитора к этому факту, но чувствовала, как его слова шокировали штат, читала на их лицах брезгливое недоумение, проступающее под любезными масками. Они не хотели принимать ее и подчиниться ей. И она не была уверена, что свадьба что-то изменит.

Скрытое, но упорное сопротивление прислуги ощущалось во всем, но внешне придраться было не к чему. В доме Бьерна, как и во всех домах представителей его класса, для супругов были предусмотрены две раздельные спальни, соединенные общей дверью. Размещение Эсперансы в женской хозяйской спальне, с одной стороны, отвечало ее объявленному во всеуслышание статусу. А с другой, жить в этой комнате до свадьбы было грубым нарушением приличий. И она явно видела, как кривилась экономка, госпожа Денверс, показывая ей комнату.

Более того, сама спальня оказалась заполнена вещами первой госпожи Лефрид и во всем несла на себе следы ее личности. Нежно-розовая расцветка стен и мебельная обивка с незабудками, тонкие тюлевые шторы, цветы на подоконниках и засушенные букеты, вышитые подушки и изящные безделушки, – все говорило о том, что комната принадлежала юной и трепетной женщине. Совсем не такой, какой была Эсперанса, чувствующая себя в этой обстановке потрепанной жизнью старухой. Сборники сентиментальной поэзии, фотографии незнакомых людей в серебряных рамках, даже одежда в обширной гардеробной, казалось, застыли два года назад и ждали возвращения настоящей хозяйки.

Под внимательным взором экономки Эсперанса подавила недовольство при мысли о том, что все пособия по этикету требовали от мужчины в похожей ситуации полностью обновить хозяйскую спальню до появления новой обитательницы. Но в ее положении она не считала себя вправе ждать подобного. Другое дело – мелкий саботаж служанок, призванных убрать вещи прошлой владелицы комнаты, с которыми пришлось столкнуться в последующие дни. Почти неделя под непрекращающиеся рассказы госпожи Денверс о непререкаемых добродетелях покойной Мадлен потребовалась им, чтобы, наконец, упаковать и унести хотя бы личные вещи. Но бесчисленные безделушки и вышивки словно расползлись по дому, настойчиво напоминая певице, что ей здесь не рады.

Особого усердия в помощи с ее собственными вещами Эсперанса тоже не получила. Несколько порванных платьев, помятых шляпок и, вишенкой на торте, разбитая, якобы случайно, любимая гитара, заставили певицу отказаться от их услуг и заняться вещами самостоятельно. Ей, давно привыкшей обходиться совсем без слуг, это не составило особого труда, но она понимала, что это еще больше роняло ее в глазах тех, кто должен был безоговорочно выполнять ее указания.

Эсперанса чувствовала себя потерянной. Она помнила, что Бьерн хотел видеть ее хозяйкой дома и ее прямой обязанностью в этом качестве было добиться повиновения прислуги. В памяти певицы четко всплывали с детства впитанные правила и приемы ведения домашнего хозяйства. И опираясь на эту память и свое актерское дарование, она, как по нотам, могла разыграть нужное поведение. Но странная, поселившаяся в ней неуверенность в себе мешала приступить к делу.

Возможно, дело было в понимании, как много инквизитор дал ей, отмахнувшись и от ее магии, и от ее репутации, и предложив брак. И в благодарность за это, и из любви к нему, которую Эсперанса с каждым днем чувствовала все острее, она должна стать ему идеальной женой. Но парадоксальным образом, чем сильнее она этого хотела, тем более пугающей казалась ей задача.

Еще одним неприятным сюрпризом оказалось то, что с женихом женщина виделась, по сути, только по ночам. Первое время посещение портнихи, отмена выступлений и помощь Умке с сиротами занимали все ее дневное время, но все же Эсперанса успела заметить, что Бьерн очень много времени проводил на работе, почти не обращая внимание на происходящее в доме.

Но вот поток неотложных дел немного схлынул, прислуга вполне обходилась без вмешательства новой хозяйки, и Эсперанса обнаружила себя одиноко бродящей по тихому дому, словно зачарованный призрак. Мысль о необходимости вызвать госпожу Денверс и забрать в свои руки бразды правления вспыхивала и гасла, как позабытый на ветру фонарь. Женщину охватила апатия. Она только слабо радовалась тому, что Умка, почти не бывающая в особняке, не видела ее такой.

Как назло, этот день выдался пасмурным, и то и дело барабанил по оконным стеклам мелкой изморосью дождя. Под стать погоде было и настроение. Чтение, занятие музыкой, разбор вещей в гардеробе, – ничего не могло отогнать тоску, поселившуюся в душе. А Бьерна все не было. Сегодня не было даже мимолетных записок, которые он время от времени присылал в минувшие дни.

Давно прошло время ланча, потом и ужина. Дом медленно накрывала тьма. Сначала она захватила нахохлившийся от дождя сад, укутав ночной тенью цветы и деревья, потом заполнила собой гулкие пустые пространства первого парадного этажа, и, наконец, вторглась в спальню хозяйки. Эсперанса, неподвижно сидящая в кресле у незажженного камина, не замечала этого, поглощенная своими мыслями. Она словно подчинилась магии этой комнаты, способной останавливать время. И только тупое ощущение в висках, еще не боль, но ее отдаленный призрак, давало понять, что она пока не стала одним из многочисленных застывших украшений. Но когда ночная мгла уже лизнула мыски ее домашних туфель, женщина поежилась и плотнее завернулась в любимую шаль, расшитую желтыми маками.

Забавно. Она, выросшая на южном солнце, среди буйной природы, любила алые пылающие розы и желтые дерзкие маки ее родины. А покойная госпожа Лефрид, утонченная денвирская леди, обожала бледные садовые розочки и голубые незабудки. Даже цветы, столь разные по темпераменту, подчеркивали разность между этими двумя женщинами.

– Госпожа Лефрид, – тихо проговорила Эсперанса, словно пробуя имя на вкус.

Не будь она столь щепетильна и упряма, это имя уже могло принадлежать ей. Вот только почему-то казалось, что для большинства жителей этого дома, да и многих людей за его пределами оно навсегда будет принадлежать только таинственной, давно мертвой Мадлен. Порой Эсперансе казалось, что она начинает ненавидеть эту столь не похожую на нее женщину, все еще улыбающуюся ей с фотографии на каминной полке.

Часы пробили полночь. Раньше в это время она бы только заканчивала свое выступление на музыкальном вечере и спешила в “Пять углов” или на городские улицы под маской Серого Лиса. Она привыкла быть ночным жителем. Но в ее новой жизни это было не нужно. Просто еще несколько часов изнуряющего пустого ожидания. Не вызывая горничную, она сняла простое домашнее платье и улеглась в постель. Судя по всему, сказка закончилась, и пора привыкать к этой пахнущей незабудками кровати.

Но среди ночи какой-то звук разбудил ее. В слабом свете ночника, проникающего через распахнутую дверь соседней комнаты, она различала смутный силуэт Бьерна.

– Вы здесь, – облегченно выдохнул он и решительно кинулся к ней, как только заметил, что женщина приподнялась над подушкой, – я испугался, что вы ушли.

Инквизитор практически рухнул на постель и тут же сгреб ее в удушающие объятия. Эсперанса же, задыхаясь от восторга снова чувствовать его рядом, поспешно обняла в ответ и не сразу обратила внимание, что он даже не успел снять уличное пальто.

– Вы только вернулись?

– Да, простите, сегодня выдался ужасный день, был очередной взрыв, – он ощутил, как Эсперанса испуганно застыла в его объятиях при этих словах, и сам был не в силах оторваться от нее, – не бойтесь, все обошлось.

– Расскажете мне? – ее шепот в темноте ласкал его, вторя ее рукам.

– Девушка, совсем молоденькая, – не в силах держать это в себе начал свой рассказ Бьерн, не отпуская невесту, – едва ли было больше пятнадцати. В трущобах. У нее был дар подчинять животных. Потеряв контроль, она заставила крыс и бродячих псов нападать на людей рядом с продуктовыми складами, но, к счастью, наш патруль оказался неподалеку. Когда я прибыл на место, все было уже кончено. Когда сила выходит из-под контроля…

Он пытался подобрать слова, чтобы выразить все то, что испытал, глядя в мертвые глаза девушки, которая лежала, раскинув руки на мостовой в окружении еще недавно покорных ей созданий.

– Если маг теряет контроль над силой, – все же проговорил он, – единственный способ остановить его – это лишить его сознания. Оглушить или убить.

– Ее убили? – Эсперанса заглянула в лицо возлюбленного, читая на нем сожаление и беспомощность перед лицом рока.

– Да. Мне оставалось только подтвердить правильность их действий. Теперь нас ждет долгая процедура оформления, бесконечные бюрократические проволочки. Чтобы признать один простой факт. Девушка мертва, и мы ничего не могли с этим поделать. – Инквизитор чуть отодвинулся, видя, какое впечатление его рассказ произвел на женщину.

Но она не позволила ему. Выбравшись из-под одеяла, она села на кровать рядом и прижалась лбом к его плечу.

– Вы сделали то, что должны были. Сколько бы пострадало, если бы тот, кто стрелял, сомневался? – Как ни больно Эсперансе было это признавать, если инквизиторы не успевали столь безжалостно прервать приступ магического безумия, газеты потом пестрели сообщениями о множестве жертв и разрушений.

– Я испугался, что вы ушли, – прошептал Бьерн, – вы не представляете, как нужны мне. Обещайте, что не покинете меня?

Его руки вновь легли ей на плечи. Он пытливо вглядывался в лицо женщины, отыскивая ответ на свой вопрос. И она не могла не ответить.

– Не тревожьтесь, я буду рядом, сколько вы этого пожелаете, – тут же заверила его Эсперанса, ласково гладя по щеке.

Все сомнения, что терзали ее в течение этого долгого изнуряющего дня, рассыпались, стоило ей произнести эти слова, увидеть тоску по ней в его глазах и почувствовать вкус его поцелуя.

– Но почему вы здесь? Я надеялся найти вас в нашей постели, – проговорил Бьерн, когда смог, наконец, оторваться от ее губ.

– А разве правила приличий не предписывают мне ночевать именно в этой спальне? – с легкой иронией возразила ему Эсперанса.

– Плевать я хотел на эти правила приличий, – ответил инквизитор, вставая и решительно подхватывая женщину на руки, – пойдемте, я покажу вам единственное место в этом доме, где вам стоит ночевать.

Несколько обескураженная его напором, певица могла только довольно улыбаться.