Книга без названия

Я промолчал. Вот так всегда, ты ему слово, а он тебе десять.

– Мы будем делать особенный жезл. Раскинь своим умишком, для нормального жезла необходимы следующие вещи: медное цинковое кольцо, золотой и серебряный порошок, призма…

– Кто?

– Призма, болван. Да еще шелк, магический нож или золотой серп. Есть это у нас? – Тимофей шумно отдышался и сам себе ответил. – Нету, а потому мы будем делать все наоборот. В результате мы получим абсолютно неправильный жезл, при помощи которого сможем осуществлять наши желания, но при этом желать-то будем совсем не то, что хотим.

– Ничего не понимаю, – я обхватил свою голову руками: «с этим Тимофеем действительно с ума сойти можно, зачем я ввязался во все это?» – То есть как? Если я захочу ну-у… утку, начиненную черносливом, и помашу этой палочкой, то получу чернослив, начиненный утками? Зачем он мне нужен? Утки же получатся очень маленькие…

Тимофей с сожалением посмотрел на меня:

– Вот так становятся ослами от избытка мудрости или тупости. Но ослами точно! Нашел чего желать. Утку! Ты б еще индюшку пожелал. Желать надо с умом, а его у тебя нет. Вот, допустим, я захочу получить должность библиотекаря при дворе нашего короля. И я ее получу при помощи моего жезла, но желать я буду потерять ее.

– Да у тебя ж ее нету?

– И не надо! Вот проблема-то… Просто перед началом магического опыта я представлю, что она у меня есть, и что я вовсе не Тимофей, а этот… ч-черт, все забываю, как его зовут…

– Бонифаций, – подсказал я.

– Ага, точно, Бонифаций… И считай, что должность эта у меня в кармане.

– Хм…– я недоверчиво посмотрел на философа, – ну, я не знаю…

Но Тимофей уже потерял ко мне всяческий интерес, он ломал древесный ствол, как медведь пыхтел при этом и приговаривал:

– Истинный и совершенный жезл должен представлять собой прямую ветвь миндаля или орешника, срезанную единственным ударом магического ножа пред восходом солнца в момент цветения. Мы же изготовим оный из осины, выломанной руками пасмурным вечером в момент… Ну, в момент не получится, но тем не менее.

– А осина цветет?

– Еще и как, – буркнул Тимофей, с серьезным видом рассматривающий будущий жезл, который ему, наконец, удалось выдернуть чуть ли не с корнем, – но нам повезло.

– А заклинание когда говорить? – спросил я.

– Успеется, спешишь, как на пожар. Нам вообще сегодня везет. Только представь, что если бы мы все делали по правилам, нам бы пришлось сверлить это дерево по всей длине насквозь и загонять ему внутрь железную спицу. На один конец цеплять призму, а на другой – смоляную фигурку. Потом надевать на жезл медное кольцо, следом цинковое, золотить и серебрить его, а после… – Тимофей перевел дух и поднял вверх указательный палец, пот все еще катил с него градом, – все обтянуть шелком.

Я внимательно слушал:

– И смоляную фигурку?

– Дурак! Ни в коем случае, фигурка и призма шелком не обтягиваются, более того освящать жезл нужно семь дней, начиная с новолуния… Короче, долгая история. Потому ничего этого мы делать не будем.

И широко усмехаясь бородатым лицом, Тимофей протянул мне изуродованное дерево со словами:

– Жезл готов! Твердью небесной и солью земли!

Я боязливо взял растение в руки, какой-то сучок больно оцарапал кожу. Моя челюсть отвисла от удивления, но Тимофей хлопнул себя по лбу и, вырвав «жезл», воткнул снова в землю и извиняющимся голосом произнес:

– Освятить забыли, – после чего шумно помочился на несчастную осину, радостно засмеялся, взвалил ее на плечо и стал выбираться из орешника. – Воистину было сказано скопцам …От расширения сознания до размягчения мозга – один шаг!..

* * *

Куко. Средневековье. Жилище Амадеуса.

– Говно есть все, что движется, и все что движется, есть говно, – торжественно изрек Тимофей и присел на корточки.

Я с интересом наблюдал за ним и думал о том, какой это удивительный человек. Ну чем, скажите, Тимофей хуже моего любимого короля Георга?.. Да ничем не хуже. Король, правда, немного богаче, и у него есть красивый перстень и еще один камешек на цепочке, он его на шее все время носит. У Тимофея всего этого нет, но какают они действительно одинаково.

Я высказал эту мысль Тимофею и тот утвердительно качал головой в такт моим словам, но на самом деле создавалось впечатление, что думает он о своем.

– Ты рассуждаешь о серьезнейших вещах, – наконец произнес Тимофей, утвердительно подняв вверх грязный палец. – Этот процесс остался последним обрядом, который все, заметь, все как один совершают одинаково без деления на касты, кланы, сословия и даже половые признаки. Когда наступит Апокалипсис, все оставшиеся в живых соберутся в окрестностях Иерусалима, усядутся на корточки в кружок и восславят Господа. А потом восструбит Седьмой ангел и…

– И всем станет благостно! – я чуть не заплакал от умиления.

– И потекут реки говна, дурак! – распрямляясь, произнес Тимофей, – А ты, между прочим, обещал, что сегодня мы зайдем к твоему приятелю Амадеусу за книгами…

Я хлопнул себя по лбу. «Боже милостивый! Я совсем забыл про это!»

– Тимофей! Его нет в городе! Он будет только на днях.

– Ты обещал! – зарычал на меня философ, – Где он живет?

– Он живет недалеко, но как мы пойдем к нему в гости, если хозяин отсутствует?

– Мне он триста лет не нужен, – нахмурился Тимофей, – Я хочу посмотреть его книги.

– Подожди, подожди, мы же не можем смотреть их без спроса!

– Книги на то и пишут, чтобы их читали…

– Но хозяин может обидеться!

– Ты же сказал, кажется, что он в отъезде…

– Я не хочу туда идти!

Тимофей схватил меня за плечо:

– Ты обещал…

– Воровать грех!

– Мы только посмотрим…

« Вот ведь упрямое создание! Привязался. Книги для Тимофея, что кость для собаки, покажи кусочек, и он вцепится в тебя мертвой хваткой. Что ты будешь делать!»

И мы пошли к Амадеусу, хотя того не было дома…

…Нам удалось пробраться в жилище Амадеуса через заднее окошко. Оно было незаметно с улицы и теперь в полумраке Тимофей, кряхтя, пытался разобраться в скопище книг, которые в превеликом множестве были рассыпаны на полу, столах и полках жилища. Свечи зажигать я не позволил, во-первых, чтобы не привлекать внимание, а во-вторых, опасаясь пожара.

Тимофей все кряхтел и ворчал, похоже, он выбирал себе чтение на ощупь.

– Что есть сказка? – говорил он, – чушь, глупость, небылица. Но сколько тайного смысла и скрытых намеков! Например, ну, например сказка про Красный Ноготок!

– Что? – я очнулся, – Ты не рассказывал мне этой сказки!

Тимофей почесал бороду и сердито пробурчал:

– Можно подумать ты помнишь, что я тебе рассказывал, что не рассказывал. Глупая это сказка и нехорошая. Чушь! Гадость! Бред собачий… Но тем не менее…

– Расскажи! – мне было скучно, к тому же я боялся, чтобы нас случайно не застукали.

– Да что там рассказывать, – Тимофей перебрался с пола на табурет, – Жила себе женщина, так, ничего особенного, не очень красивая. И была у нее дочка. А в городе в то время завелся страшный и жестокий убийца, и не могли его поймать. И вот глупая баба отправила ребенка на рынок за, скажем, хлебом и устрицами… Да, точно, за устрицами…– он мечтательно почавкал губами. В животе у меня заурчало и я добавил:

– И лимонным соком.

– Молчи, идиот, – мягко перебил меня рассказчик. Стопка отобранных книг росла, и настроение Тимофея повышалось в соответствии с ее ростом. – Молчи и слушай, так вот. Перед тем как отправить дочку на рынок женщина выкрасила ей ноготь руки в алый цвет.

– А почему в алый? – спросил я.

– Потому, – огрызнулся Тимофей, – Ты будешь сегодня слушать или нет?

– Буду, буду, – закивал я, – только давай побыстрей собирайся и пойдем.

– А я и так спешу, хотя этого никогда делать не нужно, – степенно отвечал Тимофей и медленно почесался. – И кто ж такое придумал?.. Да… Мать сидела, сидела и проголодалась видимо, наконец…

– И я проголодался! – вставил я и добавил, – Наконец…

Тимофей пропустил крик моего желудка мимо ушей и продолжил свой рассказ:

– И пошла тогда она сама на рынок…

– И тоже не вернулась! – я уже не мог тут больше находиться, – Забирай книги и скорее пошли отсюда.

Тимофей кивнул, добавил к стопке какую-то совершенно немыслимых размеров книгу и, кряхтя сильнее обычного, поволок всю эту гору бумаги к заветному окошку.

– Купила она себе на рынке мелко нарубленное мясо, – зловеще бормотал сказочник, пока мы протискивались наружу, – принесла, ох, домой и стала готовить из него пищу, а в мясе обнаружила …Что?

– Сокровища! – попытался угадать я, – Как у казначея короля Георга!

– Дурак ты был, Куко, дураком и умрешь, – произнес Тимофей назидательно, – в мясе был Красный Ноготок ее дочки!

Я остановился:

– Кошмар-то, какой!

– Конечно кошмар! А ты как думал? – Тимофей уже был на улице и укладывал книги в холщовый мешок. – К чему это я тебе рассказал? К тому, что в каждой сказке, есть доля правды, но еще большая доля лжи, глупости и свинства.

Мы молча брели по улице и каждый думал о своем.

– Слушай Тимофей! – мне не давала покоя одна вещь. – А почему эта женщина ей только один ноготь накрасила?

– Краски не хватило, – зевнул Тимофей.

– Ну а чего тогда, зная, что по городу бродит убийца, она малого ребенка в одиночку отправила на рынок?

– А она больная была, – Тимофей поковырялся в носу. – У нее паралич был наверное…

Еще какое-то время мы шли молча. Мне виделись ужасные картины того далекого времени.

– Тимофей!

– Чего тебе еще?

– А как же она с параличом сама потом на рынок пошла?

– Вот пристал! Говорю же – чушь сказка!

– Ну, все-таки…

– Не знаю… – Тимофей серьезно посмотрел мне прямо в глаза, – не знаю! Хотя…– он прищурился голод не тетка. Это такая вещь что…

– Что?

– А то, что жрать захочешь, и без ног побежишь за едой, лишь бы деньги были в кошельке. Кстати, а не зайти ли нам поужинать к Вильяму? А то у твоего друга Амадеуса, кроме книг ничего, даже хлебной корки не оказалось…

– А это специально, чтоб крысы не пришли и книги не испортили, -пояснил я,– Он, когда уезжает, все корки съедает сам или соседским собакам отдает.

– Боже! – перекрестился Тимофей, – Меня окружают идиоты. Кто ж собак кормит хлебом, а крыс книгами? Надо наоборот. Корки прятать между страниц, тогда крысы съедят хлеб и не тронут буквы. А так у него половина книг объедена. Знаешь, мы сейчас поужинаем, а книги Амадеусу отдавать не будем вовсе! Только ты молчи. – И Тимофей резким движением руки прервал мой протестующий вопль.

– У друга твоего книг и так очень уж много, и если бы мы не спасли сегодня их часть, то они наверняка были бы сожраны крысами.

Я вздохнул и промолчал. Доводы Тимофея были как всегда убедительны. Но еще от одного вопроса я все-таки не удержался: – А скажи, Тимофей, та женщина…

– Какая женщина?

– Ну, из сказки. Она, наверное, дочку свою нарочно на рынок отправила, ведь так?

Тимофей промолчал.

– Ты знал ее?

Тимофей продолжал молчать.

–Как ее звали?

Тимофей повернулся ко мне, и я увидел, что он плачет. Мне стало его ужасно жалко.

– Не плачь, Тимофей, ну пожалуйста! – сказал я, – если хочешь и вправду оставь себе эти книги…

– Правда? – Тимофей улыбнулся слегка сквозь слезы.

– Правда, правда. Как ты говорил? Знаний много не бывает?

Философ кивнул. Шут обнял бродягу за плечи и два идиота отправились ужинать к Вильяму. Одинокая луна ярко светила над их головами, наполненными беспокойными мыслями.

* * *

1244 год крепость Ла-Фортье

Шел 1244 год и месяц был октябрь. Тревога висела в воздухе от Антиохии до Монсегура как выпущенная хорезмийская стрела. Пал Иерусалим. Пришедшие с востока принесли с собой разрушение и смерть. Их было слишком много и они шаг за шагом теснили к морю немногочисленные христианские островки, отвоевывая у крестоносцев и иже с ними крепость за крепостью, обращая в прах людей и дела их рук. Так продолжалось четыре года, с тех пор как было нарушено перемирие с египетским султаном.

Салих Эйюб – последний султан династии Эйюбидов с окровавленным мечом вышел на дорогу Джихада. Мирное население Газы и Аскалона, других городов побережья, где все еще сохранилась власть Иерусалимского королевства, все эти годы провело в ожидании неизбежного. Страшно бил колокол под заунывные звуки мусульманских дудок. К войне против неверных призывал Коран: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в последний день, не запрещает того, что запретили Аллах и Его посланник, и не подчиняется религии истины – из тех, которым ниспослано писание, пока они не дадут откупа своей рукой, будучи униженными…» И летели с плеч головы рыцарей Храма под арабскими клинками и шла по Святому городу жуткая процессия, потерявших конечности жителей города, похожая на гигантскую умирающую гусеницу и улыбки блуждали на смуглых лицах захватчиков, озаренные светом пожарища. Пал Иерусалим.

И те, кто сумел, уходили к морю, уходили к надежным пока еще стенам, уходили к Ла-Фортье…

* * *

15 октября 1244 года.

…Гарнизон оказался невелик. Наш капитул Тибериус уповает на крепость стен и ожидает помощи с Кипра и из Франции, но Франция далеко, и иногда я сомневаюсь в том, есть ли она вообще. Ветераны говорят, что Тибериус своими глазами видел ту надпись на могиле Буйона в Иерусалиме: « Здесь похоронен знаменитый герцог Буйонский Годфрид, который отвоевал эту землю христианской церкви. Да воспарит его душа во Христе. Аминь». Он старый воин и может быть, мы действительно выдержим осаду, очень хочется верить в это. Дозорные на вышках до слепоты всматриваются в линию горизонта, но паруса флотилии никак не желают появляться. Зато появились неверные.

Я был на стенах и видел, как линия горизонта со стороны Иерусалима сначала немного поменяла очертания, а потом исчезла, совсем превратившись в медленно надвигающееся неприятельское войско. И стало понятно, почему накануне так странно улыбались, уезжая домой, генуэзские купцы из Ибелина и грозили нам пальцами. Они знали, что уж им-то точно ничего не грозит. Удивительный народ. Похоже на то, что они ухитряются снабжать оружием и нас и султана и при этом остаются живыми, да еще и в прекрасном настроении. А Ромуальд вчера пожаловался на качество итальянской кольчуги, похоже, что нам продали то, что не пожелали приобретать азиаты, интересно, что они придумают на этот раз?

16 октября

Мы выстроили каре из собственных тел, а вокруг гордо смотрели вверх четыре зубчатые башни, украшенные красно-белыми флагами. 500 госпитальеров в красных одеждах с белыми восьмиконечными крестами и 500 рыцарей Тампля в белых плащах с крестами красными.

На днях подошло небольшое подкрепление. Из госпиталя Святого Лазаря для прокаженных. Ну и вояки! Двуручного меча от обыкновенного отличить не могут! Господь, да упокой их души! Хорезмийцы съедят их на завтрак. Монахи очень молоды и напуганы, наверное, Тибериус оставит их в резерве. Толку, правда, от этого.

Вчера скончался Ромуальд, раны, полученные под Иерусалимом оказались слишком серьезны. Да примет Господь его душу! Жаль, хорошее было копье. Мы несем потери, когда еще ничего не началось. Впрочем нет, это будет только продолжение, и, похоже, переходящее в финал. Их все-таки слишком много…

17

октября

…Поговаривают, что Алиса Кипрская не спешит высылать нам помощь, потому что находится в позорной связи с сыном самого Салиха. Я не верю ,и многие тоже не верят. Фридрих никогда бы не допустил того, что случилось в столице и того, что неизбежно случиться с нами. Мысли о смерти больше не преследуют меня. Я осязал ее слишком близко и даже, кажется, слышал запах. Она пахла конским потом и кажется миндалем, как тот азиат, которого я убил, и в котором остался кинжал, подаренный мне Освальдом. Хороший был кинжал…Интересно, тот хорезмиец ощущал какие-то запахи за мгновение до смерти?

Христианский флот стоит в дельте Нила и бездействует. Все чего-то выжидают, даже арабы. Противник не спешит нападать, но, похоже, судьба наша решена. Какое ужасное слово «предопределенность». Боже всевышний! Спаси и укрепи! Без помощи извне Ла-Фортье не выдержит ни осады, ни штурма. Нас все-таки слишком мало по сравнению с нашими врагами. Вчера под стенами крепости обнаружили послание от этих шутников, грозятся украсить пики во славу своего Аллаха нашими головами. Молодые монахи были в восторге.

Воистину, когда Саладин вырвал крест из рук короля Гвидо при Гатчине, он вырвал сердце из Иерусалимского королевства. А дома наверняка не спеша готовят новый Крестовый поход. Папа Иннокентий уже дал свое согласие, но, разумеется, им нужно собрать силы. А островки христианства тают, как сложно будет все восстанавливать тем, кто придет вслед за нами.

О войске Тибо Шампанского не слуху ни духу. Когда был взят Иерусалим, неверные согнали на площадь всех пленных и раненых и заставили маршировать среди неостывших трупов. Кровавая река тянулась за участниками этого парада. Потом они убили всех…Нет все-таки оставили немного знати, с которой хотели получить выкуп за право остаться в живых. Как-то будет здесь?

Войско они собрали неслыханное. Говорят, что поддержать султана пришли вавилонцы и даже эфиопы. Это совсем дикие люди, абсолютно черные как демоны ада, безжалостные и жестокие. Правда, воюют без доспехов. Это немного утешает…

18 октября

Госпитальеры шли в бой с возгласами «Про файд!» Как мы и предполагали первыми пошли на нас эфиопы. Они гибли десятками, и запугать рыцарей не сумели. Поначалу даже показалось, что наметился наш перевес, но тут ударили хорезмийцы. Осыпая ряды госпитальеров тучами стрел, они бросили на них конников в остроугольных шлемах с пиками и небольшими круглыми щитами. В маневренности они превосходили нашу конницу, но не намного, не зря же капитул приказал снять тяжелое вооружение, а крутиться нам приходилось прилично. Может быть, надо было отсидеться за стенами, но Тибериус решил встретить врага на подступах к крепости. Бой получился очень кровавым и недолгим. С первого раза у них все же ничего не получилось. Они отступили прямо по черным телам изрубленных африканцев. Наш отряд ударил сильно и вовремя.

Мальчишки из монастыря для прокаженных получили второе крещение и, наконец-то боем. Их ставили к нам через одного, чтобы набирались опыта. Но, по-моему, они все-таки больше молилась, чем воевали. Атаковать намного легче. Как-то будет, когда придется обороняться?

Задали мы им жару и вернулись в крепость. Ворота за нами захлопнулись. Аминь!

19 октября

Сегодня все повторилось снова, правда, противник повел себя осторожней. Они не лезли на рожон, но стрелы летели гуще и потери наши были больше. Тем не менее, и этот день нам удалось пережить. Смертельно хочется спать…

Ночью Тибериус подсчитал наши силы, и мы окончательно перешли к осадному образу жизни. Этой же ночью ждали атаку, но ночь прошла спокойно…

20

октября

Штурм начался утром после их традиционной молитвы с завываниями. Похоже, что нас предали. Боже милосердный! Караул перебит изнутри. Кто-то открыл ворота…Ад начинается внутри крепости, если бы я имел родных, то попрощался бы с ними. Но их у меня нет… Приветствую тебя Неизвестный, читающий по Воле Божьей эти строки! Да сбудется Воля Всевышнего! Прощайте живущие. Живым – да увидеть восставшую из пепла благословенную Землю Святую, а нам да услышать на небесах Ваши молитвы…

* * *

Книга могла восстанавливать все, что было когда-либо написано на земле, стоило только подумать о нужной теме, и книга выдавала все что необходимо. Это было одно из ее свойств.

* * *

Владимир Гречкин. Чикаго. Наши дни.

« В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей» – мелодия этой незатейливой песенки крутилась в голове у Володи Гречкина с самого начала этого хмурого американского дня. Он не придавал этому ровно никакого значения, также как и перебивавшим эту песенку время от времени фразам типа «Imposible» и «Good morning my ameriken frends», он еще неважно знал великий американский язык. И ему было достаточно уже одного, что наконец-то, сегодня, шикарный клубный автобус везет его на первый в его жизни матч Национальной Хоккейной Лиги с его непосредственным участием.

Нет, вы не подумайте, Володя не дрейфил, ни в коем случае. Он вообще был парнишка спокойный, на подмосковных вечерах воспитанный. Поезжайте как-нибудь в Подмосковье и прогуляйтесь вечерком бесцельно, так от нечего делать, где-нибудь в Черемушках или Раменском. Вы скоро убедитесь, что Подмосковье не любит праздношатающихся, а вот Володя бродил, не всегда конечно бесцельно, но… Родом-то он был из Воскресенска, и это во многом помогло ему адаптироваться тут за океаном, как в тот второй его американский вечер, когда скучно стало в гостинице и пошел прогуляться Володя по тихим американским улочкам, хотя предупреждали его в клубе – вечером на улицу не ходить, не знал Володенька, что берегут хозяева российские самородки, ан нет, вышел-таки подышать.

На пятнадцатой минуте его первой чикагской прогулки подошли к нему, поинтересовались «how many money?», а если не «мэни», то «о клок» у тебя «вери гуд…Андестенд?» Володя еще не знал тогда великого американского языка, но смысл понял, к нему жителю Воскресенска в Черемушках неоднократно подходили с подобными вопросами, паренек он был с виду щупленький, на Стивена Сигала похожий весьма отдаленно, но ребятам подошедшим ответил вполне достойно и насчет «о клоков» и всего остального. Витрина, правда, в одном магазине разбилась, но в полиции, слава богу, тоже люди работают к «Блэк Хоукс» неравнодушные, а особенно к тем, кто их «ястребов» из подвалов турнирной таблицы вытаскивать будет в ближайшем будущем.

* * *

Вообще-то Володя был парнишкой спокойным, может быть даже чересчур для своего возраста. Да и выдержка у него была, что надо.

Как-то в Сокольниках дело было. Володе четырнадцать только стукнуло. На область играть приехали. Обычно как? Электричкой с утра до столицы доберутся и сразу на каток. Перекусили, туда-сюда, раскатка и игра вечером. Старались командой держаться, мало ли что.

А тут так получилось, что чего-то со льдом у «хозяев» непорядок, вроде как холодильник испортился. Ну, и отпросились у тренера на часок. Тем более что у братишки день рождения намечался через неделю, хотел Володя прикупить по случаю. В общем, отбились от стаи с товарищем. Тут и прицепились к ним четверо «спартачей». А куртки у ребят хорошие были, спонсоры подсуетились, все-таки Воскресенск – это фирма! Понравились курточки москвичам… А тех мало того, что четверо было, так года на четыре постарше, чем хоккеисты. Слово за слово, зацепились.

Роман, товарищ Володин, уже напрягся весь как струна, «врешь, не возьмешь, умрем, но не сдадимся». А Володя, молча так, куртку снимает и «спартачам» протягивает, и Роману потихоньку «снимай» говорит.

Тот аж побелел от злости. Да и «спартачи» удивились, но куртки взяли и отвалили. Роман на Володю накинулся:

– Ты чего, братан, Воскресенск позоришь?

Поглядел на него Володя и отвечает спокойно так:

– Мы их на льду сегодня накажем, нельзя нам сегодня драться, сегодня игра.

–

Ну, ты даешь! – только и ответил Роман и поспешил за Гречкиным трусцой, потому, как тот уже рванул с места, мороз был градусов тридцать

, и замерзнуть, а значит простудиться, Володя не мог позволить ни себе, ни товарищу.

Ну, чистый профессионал! Понятно, что упрись ребята, и переломай им ребра московские «отморозки», о хоккее можно было забыть надолго, если не навсегда.

Пять шайб отвез спартаковской спортшколе в тот вечер Володя, и счет 10: 0 получился, красивый такой счет…

Смешное самое в этой истории, что когда радостные и возбужденные «юные химики» выходили со своими баулами с арены, подбежали к ним два мальчонки лет десяти, сопливые еще совсем. Бросили на снег синие спонсорские курточки и так же быстро удалились.

Победа была полной и безоговорочной.

…Ну, а тут, в Чикаго, другая история получилась. Американские товарищи на святое покушались. Часы эти были Володе отцом подарены. Дорожил он ими, тем более, отец его умер после этого вскоре, и тут уже отступать Володе было некуда. Да и силы своих противников Гречкин оценил по достоинству. С виду они только грозными оказались, а на деле гниль и отсутствие всяческой физподготовки…

По приезде в Америку Володю, как и большинство новичков в фарм. Фарм-клуб был не ахти, но рубились в играх жестоко.

Гречкин быстро усвоил закон: тут, как впрочем, и везде, выживал сильнейший. Удивляло другое, игроков, похоже, мало заботил конечный результат игры. Нет, конечно, заботил, но большинство играло, чтоб как можно ярче проявить свои личные достоинства и обратить на себя внимание. Нет, играли неплохо, но в основном каждый за себя. Выручало то, что у соперников картина была та же самая. Текучка кадров была приличная, обмен игроков из команды в команду был вполне обычным делом.

…И Володя включился в работу. В команде приняли его прохладно, но к этому он был готов. Да и не интересовались тут особенно жизнью товарищей. Каждый сам по себе решал главную задачу – пробиться в первую команду, а на остальное наплевать.