Вообще-то, я твёрдо намеревался делать новый пол из дерева, но Оля уговорила меня постелить линолеум, нарисовав в дополнение к нашему любимому аргументу о грядущем переезде поистине апокалипсическую картину полной смены полов в квартире, где нам предстояло в то же время жить. Я с детства обладал живым воображением, поэтому картину легко представил и с Олей согласился. Но только при одном условии: у нас должен быть хороший линолеум, дорогой! И отправился за покупкой в «Мир линолеума».

О, какое это сладостное чувство зайти в магазин, где ты будешь покупать прилично стоящую вещь, которую могут себе позволить немногие! С какой тонкой полуулыбкой ты шествуешь по залу и как небрежно подзываешь к себе продавца! Ты уже был здесь вчера инкогнито, с женой, и точно знаешь, что по-настоящему дорогого товара в магазине нет, а значит, можно не опасаться неожиданностей.

– Подберите, пожалуйста, что-нибудь достойное.

И очень хочется добавить: «Любезный».

– Цена?

– Значения не имеет.

Олина сестра Наташа со своим восьмилетним сыном Фёдором отдыхали в Венгрии. И как-то раз, гуляя в городском парке, услышали русскую речь – разговаривала дама с мальчиком, примерно ровесником Фёдора. Приятно встретить за границей соотечественников! Фёдор поздоровался, и хотя те не отреагировали, подошёл ближе. Подыскивая повод для знакомства, он зашёл с одного бока, потом с другого и наконец сказал:

– Пойдёмте на детскую площадку, в эти часы там можно играть бесплатно.

Дама посмотрела на него и гордо ответила:

– Для нас, мальчик, это значения не имеет!..

А в этом году произошло, в некотором смысле, обратное. У Фёдора в школе записывали на бесплатные обеды детей из малоимущих семей. Учительница прочитала список и громко спросила:

– Фёдор, а ты почему не записываешься? У вас ведь с мамой папы нет!

Дети вокруг замолчали.

– Спасибо, – сказал Фёдор, – мы хорошо обеспечены…

И вот я всем своим видом показываю продавцу, что мы хорошо обеспечены, и цена для нас значения не имеет. Продавец это сразу начинает уважать.

– Какой линолеум хотите: английский, бельгийский?

– Давайте посмотрим английский.

Хотя с Олей мы вчера уже выбрали бельгийский. На нём я в конце концов и останавливаюсь.

– Сами будете забирать?

В магазине есть доставка, но мне не хочется целый день сидеть дома, их караулить.

– Сам.

– Один?

К чему этот вопрос?

– Конечно, один.

К чему этот вопрос я понял, когда два дюжих продавца положили мне на плечо рулон толстого линолеума размером четыре метра на шесть. Гена! Я никогда ничего не носил тяжелее рулона толстого бельгийского линолеума размером четыре метра на шесть! И надеюсь, искренне надеюсь, Гена, ничего подобного носить больше не буду!

Я подумал, что уйду сейчас по колено в землю прямо сквозь их плиточный пол. Но плиточный пол выдержал, и я, расставив пошире ноги, тоже. Дальше надо было что-то делать. А что делать? Появившись здесь с тонкой полуулыбкой и небрежными манерами пресыщенного деньгами человека, я таким же образом должен был отсюда уйти. И продавцы с тревогой наблюдали, как легко и непринуждённо я пытаюсь вписаться в двери (и они, и я в тот момент поняли – легкомысленно узкие двери!) их магазина. Но всё обошлось.

Оказавшись на улице, я первым делом попытался достать из кармана мобильный телефон, чтобы вызвать с работы «Газель» с помощниками. Телефон после некоторых усилий извлечь удалось, но в нём – какими же словами я тогда его проклинал! – села батарея. Вернуться в магазин не представлялось возможным – я бы испортил о себе впечатление – и поэтому оставался только один путь – вперёд!

Мой бывший партнёр по бизнесу Рифат считал, что имидж для бизнесмена вещь очень важная. А главным в имидже ему представлялся номерной знак автомобиля. За это он готов был бороться. У него не было в ГАИ столь тесных контактов, чтобы получить по-настоящему престижный номер, такой как, скажем, «001», или «777», но чтобы хоть пара семёрок в номере присутствовала, он правдами и неправдами добивался.

Одна машина у него ездила под цифрами «077», другая «737», и все видели: вот едет мужик не то чтобы сильно «крутой», но всё ж-таки изрядно «подкрученный».

И вот Рифат машину сменил, а семёрок ему на неё не дали! – слишком много «подкрученных» развелось, все семёрки разобрали. Он обратился к своему гаишнику: выручай. «Извини, – сказал гаишник, – единственное, что могу сделать – дать три буквы «А»: «ААА». С такими номерами, между прочим, в советские времена только номенклатура ездила». И теперь Рифат при встрече со знакомыми указывает на свой номер и объясняет, что с буквами «ААА» в советские времена ездила только номенклатура, а теперь ещё и он.

Анекдот по поводу номеров. Останавливаются у светофора две дорогие машины. В одной с номером «А 001 АА» сидит чиновник. Он опускает стекло и спрашивает владельца второй машины, с номером «О 001 ОО»:

– Что-то я вас не припомню. Вы чем занимаетесь?

– Да бабло срубаю. Ну, в смысле, бизнесмен я.

– Хм. А меня вы знаете?

– Нет, но судя по твоей тачке ты, братан, тоже не хило устроился…

…И вот, опять же, весы жизни: раз у кого-то есть престижный номер, то у кого-то для равновесия на земле должен быть номер прямо противоположный. И я вспоминаю своего московского свояка Мишу, мужа второй Олиной сестры, Гали (первая сестра – это мама Фёдора).

Купил Миша машину и пошёл её регистрировать. Пришёл в ГАИ – что такое? – возле окошка регистрации, где обычно толпится народ, никого нет. Хотя народ присутствовал, и в немалом количестве, но кучковался почему-то в отдалении.

Оказалось, в окошке выдавали номера с причудливо сложившимся к тому моменту сочетанием «СРУ». И никто из присутствующих не захотел посредством любимого автомобиля заявлять о себе столь громогласно. Одни посчитали, что это слишком нескромно, другие – что чересчур жизнерадостно. А Миша к удовольствию окружающих махнул рукой и встал к окошку, рассудив, что есть, конечно, в таком номере некоторые минусы, но есть зато и очевидные плюсы: не надо, хотя бы, сейчас в очереди стоять. И ездил потом в своё удовольствие по Москве, вызывая уважение у вмиг побледневших по сравнению с ним «крутых» и «подкрученных». У меня даже фотография этой машины сохранилась.

Но не все способны презирать условности, как мой свояк Миша. Однажды в магазине какая-то женщина спросила у моей жены:

– Вы не подскажете, где здесь находится бутик женской одежды «Koza дэрэза»? Я покупала там платье, но они, кажется куда-то переехали.

– «Koza дэрэза», «Koza дэрэза»… – стала вспоминать жена. И вдруг её осенило: – А, «Коза-дереза»! Да-да, у них вывеска «Koza dereza». Они прямо по коридору.

– «Коза-дереза»? – ошалело произнесла женщина.

Она-то думала, что одевается в бутике «Koza dereza», а оказалось, в какой-то козе, извините за выражение, дерезе.

Сухо поблагодарив, женщина пошла по коридору, но, не дойдя до «бутика», свернула и вышла на улицу. Думаю, и их платье она больше не надела. А зря: платья в «Козе-дерезе» продавались стильные.

Глава 12

Говоря об имидже, о престиже, нужно помнить, что престиж – это оружие. А любое оружие может не только сразить противника, но и ранить тебя самого.

Лет тринадцать-четырнадцать назад ехал я поездом с Урала, где получил от одной фирмы комиссионные за продажи. В этой фирме работал мой знакомый. Они никак не могли стрясти деньги с должника – сбоковской фабрики игрушек: фабрика вместо денег предлагала им свою продукцию. Тогда знакомый нашёл в Сбокове меня.

– Возьмись за продажу игрушек, – попросил он. – Комиссионные приличные, со сроками не торопим.

Ну, я и взялся. Закупил на фабрике образцы, большинство из которых составляли куклы, половину из них оставил дома Ксюше, а вторую половину засунул в огромную сумку и поехал по городам России – по универмагам и магазинам игрушек – добывать за куклы живые деньги. Вначале я путался в своей не мальчуковой продукции, но вскоре выучил её и весьма бойко рассказывал товароведам о преимуществах Маши, Даши, Саши и Наташи.

Поскольку игрушки я перевозил без коробок, то, заботясь о внешнем виде товара, каждый раз в дороге проделывал следующее. Едва поезд отходил от станции – вынимал кукол из сумки, поправлял им трусики, платьица, рассаживал в ряд и начинал расчёсывать. И один бог знает, что думали обо мне в это время другие пассажиры.

Наконец вся партия игрушек была продана. Получив полагающиеся комиссионные, я заехал на Урале к друзьям, раздарил их детям оставшиеся образцы, а одну куклу, Сашу, оставил себе, поскольку, как мне помнилось, моей дочери такой не досталось.

И вот, возвращаясь в Сбоков, купил я в Екатеринбурге с гонораров пачку сигарет «Мальборо» (да, Гена, я тогда ещё курил). Была для меня пачка сигарет «Мальборо» приобретением очень ценным и давно желанным, ибо в то время курить дорогие и редкие американские сигареты было столь же престижно, как сейчас, не знаю, иметь приличную машину. Я, конечно, таких сигарет позволить себе не мог, но тут с гонорара решил кутнуть и был этим очень доволен. И при каждом удобном случае как бы невзначай доставал узнаваемую пачку, в задумчивости крутил её в руках, а иногда даже и закуривал!

В купе поезда, которым я добирался, ехали со мной компанией трое парней, игравших весь вечер в карты. Разумеется, я не мог, да и не хотел сдержать искушения и в какой-то подходящий момент извлёк из кармана куртки «Аляски» пачку «Мальборо», неторопливо вытащил сигарету и, ещё медленней убрав пачку обратно, отправился курить в тамбур (да, Гена, тогда в поездах ещё разрешалось курить). На парней, почувствовал я спиной, мои манипуляции произвели впечатление.

Но в общем, уже «набыло чапить», что в переводе с бродинского (сбоковского) языка означает «надо было пить чай» и укладываться спать. Спал я на верхней полке, крепко и безмятежно. А когда проснулся, обнаружил, что еду в купе один: парни, очевидно, сошли на какой-то станции.

Немного повалявшись и расчесав по привычке куклу Сашу, я спрыгнул на пол и принялся искать кроссовки. Что за дела, кроссовок не было. Я обследовал купе с одной стороны, потом с другой и вдруг понял, что место, где я повесил с вечера куртку «Аляску» тоже пусто!

«Ёлы-палы! – обожгла мне голову запоздалая догадка. – Да меня же обокрали! Попутчики! Увели новенькие кроссовки, которые я надел в поездку первый раз, и тёплую куртку, не такую новую, но ещё вполне приличную, а в ней – пачку сигарет «Мальборо»!» Медленно, очень медленно я приподнял свой матрас и с облегчением обнаружил под ним паспорт и полученный за продажу игрушек гонорар. Глянул на руку – часы тоже были на месте (а что, в армии мы так и не нашли того, кто умудрялся снимать со спящих товарищей наручные часы). Кукла Саша, как уже было сказано, также осталась при мне.

Я отправился к проводнице, которая вместе со мной поохала по поводу случившегося, но ничем не помогла, как позже и милиция (билеты тогда ещё продавали без паспортов). Выяснилось только, что ехать парни должны были ещё сутки, до Петербурга – информация, поразившая меня едва ли не больше, чем сама кража. Это ж надо, не добравшись до пункта назначения, сойти ночью на незнакомой станции, позарившись на мои вещи, которые, очевидно, они приняли за очень дорогие. Или не столько на вещи, сколько на пачку «Мальборо»? Может быть, это тоже была их голубая мечта, мечта о другой, недосягаемой жизни?

Кроме мечты-то, кстати, в пачке ничего не было, сигареты мне не слишком понравились. И это неудивительно: престижный товар совсем не обязательно должен нравится. Ибо в переводе с французского и латыни слово «престиж» означает лишь «иллюзия, образ». А ещё – «надувательство» и «обман».

В холодный ноябрьский день я сошёл с поезда на станции Сбоков в рубашке, носках и с куклой Сашей за пазухой. Подобно свояку Мише я шёл походкой свободного от условностей человека и лишь иногда вздрагивал, проваливаясь в подёрнутые ледком лужи. В здании вокзала за мной тянулся шлейф изумлённых взглядов и мокрый след от носков, и мне подумалось, что, надо же, от обуви мокрого следа на полу не остаётся, а от носков – пожалуйста.

На привокзальной площади я взял такси. Разговорчивый водитель, увидев наряд не по сезону, завёл беседу о том, что многие люди сейчас занимаются закаливанием. Вот его сосед по даче… Тут водитель бросил случайный взгляд на мои ноги и замолчал. Я достал из-за пазухи куклу Сашу, пригладил ей волосы, поправил платьице и усадил на коленку. За всю дорогу водитель не сказал больше ни слова. Очевидно, он решил, что везёт сумасшедшего.

…Но вернёмся к ремонту в квартире. Значит, ехал я из магазина напольных покрытий, распугивая других участников дорожного движения, хоть и не имел в номерном знаке престижных цифр и букв. Зато из окна моего автомобиля грозно торчал рулон бельгийского линолеума, сделавшего в один миг дорогу уже на два метра. А это было пострашнее любых номеров.

Когда же я втащил неподъёмный рулон в квартиру (я ещё поднял его в квартиру!), то понял, что как обычно явился не вовремя. Катя, красная, побежала в ванную, а Женя тут же начал отправлять меня опять в магазин, уверяя, что ему срочно понадобился алебастр.

Собрав оставшиеся силы, я заставил себя идти за алебастром. А когда вернулся, Женя, покуривая на площадке, сказал, что алебастр ему, в общем-то, уже не нужен, а нужна ему пустая кухня, чтобы приступить к шпаклёвке стен. Пришла с работы Оля, и мы, не ужиная, принялись рассовывать кухонную утварь по жилым комнатам.

Это я рассказываю к тому, что ни о каком отстранении от ремонта на всём его протяжении не может быть и речи.

Но даже при том обилии проблем, которыми он сопровождается, ремонт несёт в себе и нечто замечательное: ощущение новизны и праздника! Взявшись за руки, мы бродили с Олей по меняющейся на глазах квартире и млели от восторга: как же это мило, как свежо, и как всё-таки здорово, что мы решили сделать это!

В общем, настроение, в котором мы пребывали, можно было назвать благодушным и в некоторой степени романтическим. И меня совсем не насторожило сообщение, что одну из наших торговых точек приехала проверять санэпидемстанция.

Глава 13

Меня не насторожило сообщение, что одну из наших точек приехала проверять санэпидемстанция – СЭС.

СЭС нас инспектирует периодически, а этот отдел в особенности: в нём, чтобы окупить аренду, мы кроме косметики продаём ещё бытовую химию. В самом факте продажи бытовой химии – порошков, или средств для мытья посуды – ничего преступного нет. Преступным является то, что наше помещение расположено через стену от продовольственного магазина, и стена эта не сплошная, не до потолка, как того требуют нормативы.

(Правильней сказать, требовали, так как сейчас бытовую химию разрешено продавать не то что через стену, а непосредственно в магазинах продуктов).

Арендодатель обещал сделать стену до потолка, когда мы договаривались об аренде, но не сделал. А мы уже вложились в оборудование, вывеску, рекламу. Прилично так вложились. Помню, пришёл я с претензией по данному поводу к арендодателю Коле.

– Понимаешь, – сказал Коля, – не разрешило мне управление архитектуры сплошную стену ставить.

– А нам как быть? Придёт СЭС, не к ночи помянута, проблем не оберёшься.

– Против СЭС, – поделился Коля, – есть отличный метод, только вам открою: не пускать.

– Это как?

– Закрыться, и вроде вас нет.

– Так ведь рабочее время.

– Повесьте объявление «Магазин по техническим причинам не работает», а когда уйдут, снимите.

– А если не уйдут?

– Тогда вы быстренько химию под прилавки спрячьте.

– Интересный метод, – оценил я.

Но другого всё равно не было, поэтому мы им и пользовались. Как только СЭС приходила в продовольственный магазин, оттуда на всех парусах к нам летели гонцы: «СЭС пришла, СЭС пришла!» Далее наши продавцы и охранники действовали по инструкции. Быстренько выгоняли покупателей, закрывали избушку на клюшку, вешали на дверь вышеозначенное объявление и на всякий случай спешно снимали с прилавков порошки, рассовывая их по разным труднодоступным местам: на нижние полки, в накопительные ящики и так далее. Спустя несколько месяцев наши работники так поднаторели в действиях по команде «СЭС-тревога», что им впору было сдавать по этой дисциплине спортивный норматив.

Поэтому меня совсем не насторожило сообщение, что нашу точку приехала проверять санэпидемстанция.

– Действуйте как обычно, – отдал я приказ.

К моему удивлению через какое-то время работники позвонили вновь.

– СЭС не уходит, – зашептали они в трубку.

– Как это, не уходит? – удивился я. – Двери закрыли?

– Закрыли.

– Объявление повесили?

– Как обычно.

– И не уходят?

– Нет.

– Они что, читать не умеют? Сказано: магазин не работает.

– Не знаем. Только они стучат и требуют открыть им двери.

– Стучат?.. Непонятно. Ладно, замрите пока, вас там нет.

«Странно, – подумал я, – чего это они?»

Тут мне позвонили из продовольственного магазина:

– С вами хотят поговорить из СЭС.

– Эдуард Владимирович? – спросили с того конца провода.

– Он самый.

– Ваш магазин находится через стену?

– Совершенно справедливо.

– Мы бы хотели в него попасть.

– К сожалению, это невозможно. Магазин закрыт. Временно. У нас там… сломался шкаф. Да, сломался шкаф, и мы магазин закрыли.

– Ничего, сломанный шкаф не помеха.

– Э-э-э… И ключа нет. Ключ у одного человека, а он сейчас в отъезде.

– Эдуард Владимирович. Откройте нам магазин. А то складывается впечатление, что вы там что-то скрываете.

– Мы?! Скрываем?! Да вы что! Нам нечего скрывать! Сейчас я поищу дубликат ключа, и если найду, привезу его лично.

– Вот и замечательно, – сказали они, – будем вас ждать. Лично.

«Странно», – подумал я опять.

И вместе с Олей мы поехали в магазин.

Дверь наша, как и положено, была заперта. На видном месте красовалась вывеска «Магазин по техническим причинам не работает». Я стал прохаживаться возле окон, подавая тайные знаки, чтобы те, кто находятся внутри магазина, поняли меня, а те, кто снаружи – нет. Те, кто внутри, поняли. Дверь скрипнула, и мы с Олей тихонько проскользнули внутрь.

В полумраке торгового зала – свет в целях конспирации был выключен – царила тревожная атмосфера подпольного кружка, на который делает облаву царская охранка. Работники наши ходили на цыпочках и разговаривали шёпотом.

– Недавно опять стучали, – сообщили они, – только-только ушли.

– Бытовую химию всю убрали?

– Н-н-не всю. Мы подумали, раз магазин закрыт…

– Да вы что?! – зашипел я. – Под монастырь нас хотите подвести? Быстро всё прячьте!

И работники кинулись прятать бытовую химию, а оголившиеся прилавки заполнять легальной продукцией.

– Там кто-то есть! – вдруг раздался мерзкий старушечий голос со стороны продовольственного магазина. – Слышите? Там кто-то ходит! И порошком стиральным пахнет! Понюхайте. Фу!

Ещё бы сказала: «Русским духом пахнет!»

– Да, кажется пахнет, – согласился с ней другой женский голос.

– Эй, кто там? Откройте! – вновь завякала старуха. – Кто там есть?

Хотелось подойти и сказать:

– Здесь никого нет!

Но мне было некогда, я вместе со всеми таскал бутылки средств для мытья посуды и коробки стирального порошка.

Наконец всё было попрятано. Мы последний раз окинули взглядом поредевшие прилавки и сообща покинули магазин, закрыв дверь на ключ. Продавцы и охранник отошли на не вызывающее подозрение расстояние, а мы с Олей отправились в продовольственный магазин, всем своим видом показывая, будто прибыли только что.

В кабинете заведующей нас ждала комиссия СЭС, состоящая из двух человек: старшего врача – женщины в очках средних лет – и помощницы, чей облик трогательно соответствовал голосу, который мы уже имели удовольствие слышать. Это была этакая язва-старушенция, призванная, судя по всему, в ряды санэпидемнадзора ещё в начале двадцатого века, в гражданскую войну, для борьбы с холерой и тифом.

– Мы были только что у вашего магазина, – сказала старушенция, прищурив глазки, – и нам показалось, что за стеной кто-то есть.

– Кто же там может быть? – деланно удивился я. – Один ключ от магазина у командированного сотрудника, второй у меня.

– Пойдёмте посмотрим, что там, – поднялась с места старший врач.

Едва мы вошли в наш магазин, как старушенция с несвойственной её возрасту расторопностью нырнула под нижнюю полку стеллажей.

– Вот! – послышалось радостно оттуда, и через мгновение шустрая санпризывница объявилась на свет, победно держа в руке коробку стирального порошка. – Там ещё есть!

– М-м, – сокрушённо покачала головой женщина – старший врач, словно говоря: «Я так и знала», и начала что-то быстро записывать в принесённых с собою листах.

– Вот! – послышался довольный голос старушенции уже из-под другого стеллажа, и она извлекла оттуда две бутылки отбеливателя.

Женщина – старший врач подняла на неё глаза, кивнула и застрочила вновь.

– Вот! – старушенция вынырнула с чистящим средством.

– Вот! – в руках у неё оказался распылитель от вредных насекомых.

– На себя не направляйте, – посоветовал я.

Доказательства нашей преступной деятельности росли и росли, а вместе с ними ширились записи в документах у старшего врача.

– Ну, что ж, – сказала наконец она, – всё ясно. Распишитесь, пожалуйста, в акте.

И пока Оля расписывалась, я отгонял неуёмную старушенцию от ещё не раскрытых ею тайников.

– Скажите, – поинтересовались мы, когда все формальности были закончены, – с чего вдруг такая дотошность, какой звезде мы обязаны столь длительному общению с вами?

– Вот этой, – сказала женщина – старший врач, протягивая нам исписанный лист школьной тетради. – Был сигнал.

Мы с интересом углубились в чтение. Звездой оказалась пенсионерка – покупательница продовольственного магазина. В своём письме сия немолодая уже звезда сообщала, что всегда покупает продукты в одном и том же магазине, в котором в последнее время появились коммерсанты, от которых, в свою очередь, появился запах, который ей, покупательнице, не нравится. В заключение она просила соответствующие органы принять необходимые меры для защиты потребителей.

– И что, – спросили мы, – неужели после каждого изданного бдительным покупателем сигнала вы выезжаете со столь дотошной проверкой?

– Был ещё сигнал, – сказала старший врач и протянула нам второй исписанный лист бумаги, содержание которого, к нашему изумлению, было как две капли воды похоже на содержание первого.

– А также были звонки, – продолжала она. – Мы обязаны принять меры.

– Послушайте, – сказал я. – Формально они, конечно, правы: стена должна быть до самого потолка. И здесь мы не виноваты, нам обещали такую стену. Но ведь фактически, – я покосился на старушенцию, – фактически запаха-то в магазине нет! Мы проверяли. Отчего тогда сигналы?

– Не знаю, – пожала плечами женщина – старший врач.

– А оттого сигналы, – сказал я, – что до нас здесь косметикой и бытовой химией беззаботно торговал соседний магазин, которому мы, по всей видимости, существенно уменьшили выручку. Вы являетесь свидетелями и слепым орудием нечестной конкурентной борьбы! А вы хотите быть орудием нечестной конкурентной борьбы?!

– Не знаю, – пожала плечами женщина – старший врач. – Мы обязаны принять меры.

– Что это будут за меры?

– Мы вас вызовем, – сказала, удаляясь, она.

– Но меры будут серьёзные, не сомневайтесь – добавила с гордым видом старушенция, устремляясь за ней вдогонку.

И здесь мне, очевидно, придётся прерваться вновь, ибо теперь я чувствую, что дошёл как раз до половины оставшейся половины. Но прежде мне хотелось бы добавить пару слов.

Из вышесказанного может сложиться впечатление, что я предвзято отношусь к людям старшего поколения. Это не так. Потому что «старушенция», равно как и «старая (прошу прощения, немолодая) звезда» это не возраст, а характер. «Старушенция» из СЭС, например, на поверку может оказаться не такой уж старой (раз она работает, правда?) и призванной вовсе не в гражданскую войну, а всего лишь в советско-финскую. А за образом «старой звезды» вполне может скрываться, как мы видим, хитрый «молодой звездун». И поэтому с ними надо бороться! Всеми доступными средствами!

Тем более, что у кого-то подобное получается: на днях я ехал мимо седьмого хлебозавода и обнаружил на завьяловском рекламном щите ту же даму вновь сидящей посередь дороги в чём мать родила. Значит, правое дело живёт и побеждает! А может, это пытливая молодёжь седьмого хлебозавода, презрев предостережения старших товарищей, сумела отпарить суперстойкий морально-цементирующий клей по своей собственной инициативе? Мы в своё время и не такой клей отпаривали! Мда-а…

О чём бишь я? Да, о семье.

У нас всё нормально. Детки растут, только частенько между собой воюют. Да Полина ленится выговаривать букву «р», хотя и умеет.

– Дула! – кричит она на Ксению.

– Полина! – кричим мы на Полину. – Надо говорить «дура»!

Ксения читает по программе «Декамерон» Боккаччо. Мама заглядывает в книгу, просматривает иллюстрации, и ей становится дурно. А Ксении надо выучить две новеллы на пересказ.

Осень стоит чудесная! Но мы уже чувствуем приближение зимы, потому что торговый центр «Васильевский» прислал нам очередной новогодний счёт, сумма которого на 20% (!) больше, чем в прошлом году. И это по-человечески понятно: после ухода Евсея в администрацию пришли новые люди, разутые, раздетые. И если мы не будем им помогать, то кто поможет? У них ведь другого торгового центра нет.

А бывший администратор Евсей ходит по «Васильевскому» и зазывает народ в свою лавку неподалёку, где он открыл торговлю пирожками. Чудно складывается жизнь!

Но я опять уже готов пуститься в пространное повествование, а это возможно только в следующем письме. Всех благ вам и удачи!

Искренне ваш

Эдуард Сребницкий.