Теория поля

Воспоминания пробудили в его голове мысли о Вике. Нонна Алексеевна, словно почувствовав это, перевела тему на девушек.

– Ой, ты знаешь, я сегодня в университете зашла к нашему проректору, а у него как раз находилась его дочка, ну такая красавица, такая красавица! Видел бы ты ее! Высокая, стройная, длинные русые волосы, просто картинка, а не девушка!

Арсений почувствовал неладное, но виду не показал и продолжал увлеченно уничтожать ужин.

– Я ей говорю: «Юля (ее Юлей зовут), так вот, я говорю ей: «Юля, как вы хорошо выглядите, как же повезло вашему молодому человеку. Если бы я была мужчиной, я бы в вас обязательно влюбилась!» А она мне отвечает, представляешь: «Ах, Нонна Алексеевна, жаль, что вы не мужчина, потому что у меня как раз на этом фронте полная тишина». Нет, ну ты можешь себе представить!

Арсений продолжал сохранять внешнее спокойствие, но внутренне хохотал от души. Его всегда поражало умение матери быстро входить в тесный и доверительный контакт с малознакомыми людьми. Однажды они вдвоем с отцом возвращались с дачи домой. Дорога до станции пролегала мимо небольшого живописного озерца. Приближался конец сентября, стояла довольно прохладная погода. Увидев купающегося в озере мужчину, Нонна Алексеевна моментально забыла про электричку и тут же завела с ним непринужденную дружескую беседу:

– Здравствуйте! Позвольте выразить вам свое искреннее восхищение! Как же это вы не побоялись, вода же, наверное, ужасно холодная! Вы, должно быть, очень закаленный мужчина!

Несмотря на то что человек в воде не очень активно поддерживал беседу, Нонне Алексеевне удалось проговорить с ним таким образом минут десять. Ровно до тех пор, пока Павел Тимофеевич, уставший ждать и всерьез уже опасающийся опоздать на электричку, не подошел к ней и не шепнул на ухо:

– Нонна, это безлюдное, глухое место! Он наверняка купается голышом. Своим навязчивым присутствием ты ему просто не позволяешь выбраться на берег. Посмотри на него, бедняжку, он же уже синий весь от холода! Сделай милость, пожалей его, пойдем дальше.

Сын, не отрываясь, укоризненным, ироничным взглядом смотрел на мать. Такой заход обычно не предвещал ничего хорошего. Предчувствие его не обмануло. Нонна Алексеевна достала из кармана бумажку и аккуратно положила на стол рядом с Арсением. Осторожно, вкрадчивым голосом, будто боясь кого-то спугнуть, прошептала:

– Вот ее телефон! Позвони ей как бы между прочим, спроси, как дела, пригласи куда-нибудь.

– Мама! Хватит уже пытаться устроить мою жизнь, – взорвался юноша. – Я сам с этим прекрасно справлюсь! В Крыму, теперь вот. Сколько можно!

– А что, в Крыму тебе разве плохо было?

– Хорошо было. Только что теперь? Я тут, а она там!

– Ну вот тебе и замена, – Нонна Алексеевна словно не замечала его раздражения. – Сынок, пойми же, Вика для тебя не вариант. Ну что это, официантка из курортного городка, без гроша за душой, без образования. Она вообще-то обещала мне кое-что другое. «Я, – говорит, – с москвичами не встречаюсь!» А сама уже, смотри-ка, тут как тут!

Арсений обреченно покачал головой и взял листок с телефоном. Последнее время в сердце образовалась пустота, которая настойчиво требовала себя чем-то заполнить.

* * *

Возвращение Козырева из отпуска ничем особенно примечательным не запомнилось. Коллеги слово и не заметили его отсутствия, исследования продолжались в обычном ритме. И все же Арсений с удовольствием вернулся в институт. Он соскучился по этим коридорам, кабинетам, приборам, да и по людям тоже, особенно по общению с Леной. Девушка искренне обрадовалась его возвращению. Но больше всех, похоже, «истосковался» Цыпкин. Ему словно не хватало какого-нибудь подходящего человека, чтобы изливать на того весь яд своей мелкой душонки. А яду накопилось немало, и, что больше всего раздражало Сергея Львовича, главной причиной его заметно пошатнувшегося авторитета являлся именно Арсений. Только вот не таков был Козырев, чтобы спокойно мириться с назначенной ему ролью козла отпущения. Менее подходящую для этого личность даже представить себе сложно.

Несколько дней Цыпкин планомерно изводил молодого человека всякими придирками, насмешками и глупыми, бесполезными указаниями. Тот держался на удивление стойко, казалось, что он начисто абстрагировался от этого нездорового внешнего раздражителя. Однако никто не мог видеть, что реально происходило у него внутри, за внешней личиной равнодушия и видимой отрешенности. Как и все зодиакальные Львы, он был очень чувствителен к уязвленному самолюбию и хотя редко демонстрировал свои чувства публично, подобные обиды никогда не забывал и не прощал. К сожалению, в данном конкретном случае Цыпкин являлся его непосредственным начальником, а Козырев, будучи адекватным и законопослушным человеком, привык с уважением относиться к руководству.

И все же однажды лев вырвался на свободу. Такие случаи происходили с Арсением чрезвычайно редко, но когда происходили, очевидцы, как правило, запоминали столь яркое переживание надолго и уж точно не горели желанием испытать гнев разъяренного хищника на себе.

А начиналось все вполне мирно и спокойно. Козырев и Лена, сидя вдвоем за его компьютером, уже несколько часов кряду безрезультатно пялились в монитор. Они пытались найти одну очень неприятную, плавающую ошибку в программе. Вроде бы все много раз проверили, прошлись в отладчике, сверили входные параметры. Ясности не прибавилось. Ошибка проявлялась избирательно в произвольные моменты времени и по совершенно непонятному принципу. Уловить хоть какие-нибудь закономерности никак не удавалось. Юноша был на взводе, он ненавидел ситуации, когда простая на первый взгляд проблема де-факто оборачивалась громадными, несоизмеримыми затратами как сил, так и времени. Все варианты исчерпались, идеи закончились, оставалось предположить вмешательство высших сил, и это ужасно его раздражало. Не то чтобы Козырев принципиально не верил в чудеса, близкое общение с Малаховым несколько поколебало его стойкие материалистические убеждения, но в данном конкретном случае он напрочь исключал наличие любых сверхъестественных факторов.

– Очевидно, влияют какие-то внешние обстоятельства, которые никоим образом не должны были оказывать влияния. Возможно, неоднозначное поведение каких-нибудь библиотек, – предположил он.

– Не думаю, сто раз их использовали. К тому же мы посмотрели выход, все в порядке.

– Если бы нам повезло нарваться в отладчике на тот самый случай, когда происходит сбой… Только как же его поймаешь. Так, а ты этот класс от кого наследовала?

– Стандартный, библиотечный.

– Да уж. Как говорится, если раньше, до появления ООП^[17], разработчики просто делали ошибки, то теперь они их наследуют. Прямо ДНК какая-то, мать их.

– Ага, как в том анекдоте. «Посмотри, где у меня ошибка» – «В ДНК!»

– Лен, вот мне, блин, сейчас реально не до смеха!

– Ты все-таки грешишь на библиотеки?

– Да я уже не знаю, на что и грешить! Мы все проверили! Методом исключения остаются только библиотеки. А в них дебагером не залезешь, даже кода исходного нет.

– Дизассемблировать объектник…

– Шутишь? Смешно.

– Ладно, извини.

В помещении появился Цыпкин и сразу же направился к погруженным в глубокую отладку спецам. Прямо с ходу, проигнорировав обычные нормы вежливости, на повышенных тонах произнес:

– Козырев, я бы попросил вас, вместо того чтобы флиртовать с сомнительными дамами, хотя бы изредка, так, для разнообразия, заниматься своими прямыми обязанностями!

– Насколько я помню, Сергей Львович, я все ваши (в уме Козырев произнес слово «тупые», но вслух не озвучил) поручения выполнил.

– Ах, ты выполнил, тогда обработай еще вот этот отчет. – Цыпкин шлепнул на стол увесистый труд. – В расчетах где-то ошибка, нужно найти. Ты же любишь у нас искать чужие ошибки!

Подчиненный недоуменно осмотрел фолиант, затем перевел взгляд на начальника:

– Я что, похож на Золушку?

– Мне нравится твоя аллегория. Заметь, ты сам себя так назвал, так что потом не обижайся.

– Да здесь на месяц работы, и то, если повезет! Почему бы автору самому не поискать ошибку?

– Автор сейчас занят другими задачами!

– Представляю себе! Наверняка плодит новые ошибки! Сергей Львович, если у вас много свободного времени, можете сами этим заняться, а я отныне буду исполнять поручения только от Акименко лично!

– Пока что я твой начальник, и я буду решать, чем и когда тебе заниматься! Так что давай, прекращай свои шуры-муры и бегом заниматься делом! Ишь ты, устроили тут порнопритон!

– Да пошел ты, тупой придурок! – Арсений демонстративно отвернулся к монитору.

– Что ты сказал? – опешил Цыпкин.

Козырев встал в полный рост, отодвинул стул, подошел к Цыпкину вплотную. Тот едва доставал макушкой до его подбородка. У Арсения внутри все клокотало. Глаза затянуло туманом, в центре этой белесой, мутной пелены ярко и отчетливо проступали очертания врага, остальные предметы вокруг размывались и как бы уходили по значимости на второй план. Точно так же и в голове осталась одна только единственная мысль, но зато мысль эта была абсолютно четкой и ясной: «Есть враг, которого необходимо уничтожить». Больше ничто не отвлекало от цели, все остальное ушло, отступило на время в глубину подсознания. Посмотрев на противника сверху вниз ледяным взглядом, он громко, на всю лабораторию, но со спокойной, убедительной интонацией, разделяя слова многозначительными паузами, произнес:

– Я сказал «тупой придурок». К тому же еще и глухой! Хочешь оспорить?

За доли секунды Цыпкин побледнел как мел. В его глазах застыл ужас. Как загипнотизированный кролик, он не мог оторвать взгляд от глаз надвигавшегося на него «удава», наполненных жуткой ненавистью. Козырев стоял вплотную к обидчику, далее приближаться не было никакой возможности, но Цыпкину казалось, что тень перед ним продолжает увеличиваться, достигая невероятных, чудовищных размеров и заполняя собой все пространство от пола до потолка. Он попятился прочь от этого всепоглощающего монстра. Отступая, наткнулся на небольшой столик. Вниз полетел цветочный горшок, с глухим звоном разбился, и земля из него рассыпалась вокруг широким веером. Сверху упал графин с водой, разлетелись листки бумаги. Сам Цыпкин, кубарем перелетев через лежащий столик, успешно увенчал собой неприглядную композицию из влажной почвы, осколков посуды и перепачканных документов. Картина вышла вполне завершенной, хотя и не совсем эстетичной: «грязь превращает в грязь все, с чем соприкасается, с ней же и сливается», только вот оценить шедевр оказалось некому: всем участникам инцидента сейчас было не до искусства. Павши ниц, Сергей Львович продолжал торопливо отступать. Суетливо семеня коротенькими ножками, проскальзывая по черной жиже, он в панике медленно продвигался к стене, размазывая костюмом по полу гадкое месиво.

Арсений медленно двинулся на поверженного врага. Неизвестно, чем бы закончилось скандальное происшествие, сумей он достигнуть своей цели. К счастью, Лена, вполне сохранившая самообладание, крепко схватила его за руку, не пуская дальше. Козырев вырвался, но несколько секунд ушло на преодоление неожиданного препятствия, и гнев, так внезапно нахлынувший, теперь столь же быстро отпустил. Враг лежал у его ног, поверженный и жалкий, и хотя молодого человека все еще трясло мелкой дрожью, продолжать экзекуцию не имело никакого смысла.

После того как стихли последние звуки несостоявшейся битвы, в комнате установилась гробовая тишина. Все сотрудники встали со своих мест и как зачарованные следили за развитием событий. Арсений молча, как ни в чем не бывало, сел за компьютер, намереваясь продолжить отладку. Лена присоединилась к нему с тем же невозмутимым видом. Цыпкин встал и под пристальными взглядами присутствующих мокрый и грязный поспешно покинул помещение.

Уровень адреналина в крови все еще зашкаливал, сосредоточиться не получалось. Минут через пять, едва только стало понятно, что с пользой работать пока не получится, девушка не выдержала:

– Нет, так не пойдет! Нужно сходить перекурить!

Они вышли на лестничную клетку и поднялись на один пролет вверх. Лена достала сигарету. Закурила. Протянула пачку Арсению. Тот сначала взял ее, рассеяно повертел, но потом, передумав, вернул обратно. Руки дрожали. Возбуждение было еще слишком высоким.

– Да, Козырев, а ты, оказывается, страшный человек!

– Собственно, что я такого сделал? Подумаешь, назвал его придурком.

– Назвал придурком? – повторила за ним Лена. – Да видел бы ты себя в этот момент! Я думала, все, нет у нас больше Цыпкина! Ты изменился до неузнаваемости! Абсолютно другой человек! Я такого злого, бешеного лица никогда не видела! Даже мне стало страшно! Представляю, что он испытал…

– Нужно было наконец поставить его на место. Хотя, если признаться честно, я себя в тот момент не контролировал. Если бы ты меня не удержала, я бы мог с ним что-нибудь сделать. Наверное. У меня такое не часто, но пару раз уже бывало.

– Глядя на тебя, не подумаешь. А вообще тебе не идет. Это не твой стиль, ты же у нас интеллектуал. Но ты меня напугал! На всю жизнь! Я теперь никогда тебя злить не буду, ну его на фиг! Не дай бог, еще раз такое увидеть.

– Знаешь, не применительно к этому случаю, а так, вообще, в целом я считаю, что с людьми нужно разговаривать на доступном им языке. Иначе они просто не поймут тебя. С хамами надо разговаривать по-хамски. Твою вежливость или учтивость они воспринимают как слабость и наглеют еще больше. А если использовать их наречие, они, может, и не исправятся, но, по крайней мере, хоть поймут, что им сказали. Коли человек воспринимает только силу, то с ним и разговаривать нужно с позиции силы.

– Но ведь тогда ты опускаешься до их уровня!

– Да, это так. Конечно, лучше с такими людьми и вовсе не иметь дела, но как себя вести, если все-таки приходится? Молча терпеть и успокаивать себя, что ты выше этого? Культурные люди обычно предпочитают не отвечать хаму в том же стиле, но почему? Что важнее – сохранить лицо или все-таки решить вопрос окончательно? Подняться до моего уровня он не сможет, а значит, мне приходится опускаться до его методов общения. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы на время стать другим. Раз уж иначе поговорить с человеком невозможно. Ты же с англичанином беседуешь по-английски, и это вовсе не значит, что ты теперь отныне и навсегда англичанка. Точно так же вынужденное хамство с моей стороны не означает, что и сам я стал хамом. Я так считаю. Вот тебе, к примеру, я бы никогда не смог нахамить!

– Ты меня успокоил, – улыбнулась Лена. – Нет, а все-таки потешно он завалился. Весь этот мусор на полу, и Цыпкин в середине в мокрых штанах. И ты такой нависаешь над ним злобной, незгибаемой скалой!

Лена начала смеяться. Уровень адреналина упал, напряжение стало отпускать, а впечатления все еще оставались яркими и свежими. К тому же организм остро нуждался в разрядке. Перед глазами вновь проносились картинки недавнего эпизода, но теперь они представлялись скорее комично, нежели трагично. Молодые люди, вспоминая эти моменты, смеялись все сильнее и сильнее, пока не зашлись оба в неуемном, оглушительном хохоте. Здоровый смех позволил расслабиться окончательно.

– Пойдем, надо убрать весь этот бардак, – все еще хихикая, сказала Лена, и они дружно направились обратно в лабораторию.

* * *

Вечером, часов уже около десяти, зазвонил домашний телефон Козыревых. Взяв трубку, Арсений услышал приятный женский голос:

– Привет!

Это была Вика.

– Привет!

– Узнал?

– Узнал, конечно, рад слышать!

– Ну вот, значит, богатой не буду.

Несмотря на напускную веселость, девушка заметно волновалась. Молодой человек решил поскорее ее успокоить.

– Хорошо, что ты позвонила. А то я уже думаю, куда пропала, где теперь искать. Ну рассказывай, как там у тебя дела, чего нового?

– Да что тут может быть нового? Ресторан закрылся, сезон закончился. Съездила в Симферополь, купила себе кое-что. Все лето работала, захотелось как-то себя порадовать. Теперь вот надо найти хоть какой-нибудь доход на зиму.

– Есть варианты?

– Меня обещали в ларек устроить, торговать там газетами, журналами, сигаретами всякими. Пока не открылся, бездельничаю. Зато у нас такая погода теплая! Гораздо теплее даже, чем когда вы были. Солнышко, море двадцать два градуса! Народу никого нет. Можно целый день на пляже валяться!

– А у нас тут промозглая осень. Дождь и слякоть. Холодно и мерзко.

– Приезжай, я тебя согрею.

– Я бы рад, только праздник закончился, суровые трудовые будни.

– Да я понимаю. Это я так, шучу. Как сам вообще? Расскажи, что делаешь?

– Похвастаться особенно нечем. Работаю. Мама вот тут меня в аспирантуру сватает, но я пока сопротивляюсь. Тебе, кстати, привет от нее!

– Спасибо. Ты слушайся маму, она плохого не посоветует.

– Хорошо, я постараюсь.

– Знаешь, мне не очень удобно тебе звонить. Я сейчас у соседей. Давай лучше договоримся, когда ты сможешь позвонить мне. Я приду и буду ждать.

– Хорошо, давай телефон. В какое время тебе удобно?

– Да в любое. Как сейчас, например.

– Договорились! Через неделю в это же время я тебя наберу.

– Ладно. А у меня над кроватью висит твой попугай.

– Теперь он твой, – улыбнулся Арсений.

– Для тебя он мой, а для меня он твой. Когда мне грустно, я смотрю на него и вспоминаю тебя. Я часто на него смотрю.

– Не грусти, малыш!

– Я постараюсь.

На какое-то время в трубке повисла неловкая пауза. Арсений не знал, что сказать, а Вика подбирала слова. Наконец, она нарушила тишину:

– Я тебе письмо написала.

– Письмо? Настоящее, бумажное? – Козырев начал уже забывать, что кроме электронных писем бывают еще и обычные. – Я пока не получал. И что там?

– Узнаешь, когда прочитаешь. Только бы дошло.

– Да уж, наша почта не самая надежная. Но теперь буду ждать с нетерпением!

– Я тоже буду ждать. Твоего звонка. Ты только позвони обязательно, хорошо?

– Хорошо, я обещаю.

– Тогда пока?

– Целую тебя. Очень рад был тебя услышать! Правда!

– Не знаю, мне стало еще грустнее… Но все равно… Ладно. Целую!

Арсений положил трубку и задумался. Перспективы продолжения отношений выходили весьма туманными. Тогда зачем он пообещал позвонить? Ведь она действительно будет ждать. Зачем он вообще оставил ей свой номер? Он просто не мог поступить иначе. И он, конечно же, ровно через неделю исполнит данное ей обещание. Но как быть потом? Может быть, честнее сказать девушке правду? «Ты знаешь, мне кажется, у нас вряд ли что-то получится». Но она сама это знает и не спрашивает о перспективах. Просто порвать отношения? Особых причин не было. Разрывать отношения просто потому, что, как ему кажется, из этого ничего не получится? Только из-за этого, пожалуй, не стоит. «Ведь мне приятно, что она позвонила, – думал молодой человек. – И вообще, нам хорошо вместе, пожалуй даже, она мне нравится. Но, с другой стороны, если я не собираюсь продолжать отношения, правильнее и честнее сразу сказать ей об этом. Ей, конечно, будет больно, но не так больно, как, скажем, через год. Ладно, если бы этот год мы оба прожили счастливо. Так ведь нет, все это время она будет страдать и на что-то надеяться, а надеяться-то особо и не на что. А я, получается, просто держу девушку «про запас», так, на всякий случай. Нет, это неправильно, не по-мужски. Итак, решено! Нужно немедленно все прекратить! Зря я оставил свой номер. Через неделю скажу ей, что нам не стоит больше общаться».

Ровно через неделю в точно назначенное время Арсений набрал телефонный номер, оставленный Викой. Она сразу взяла трубку. Голос был очень радостный.

– Привет, я знала, что ты позвонишь!

– Приветик! Конечно, я же обещал.

– А мне тут никто не верил! Говорили, что зря жду. Я уже полчаса как пришла.

Арсений с удивлением посмотрел на часы. Он был уверен, что звонит вовремя. Часы с неумолимой твердостью подтвердили эту его уверенность.

– Да, но мы ведь договаривались…

– Я знаю, это я раньше пришла, никак не могла дождаться! Я боялась, а вдруг ты раньше, а меня еще нет! А я же свободна, я могу в любое время. Я бы себе этого не простила. Как же все-таки хорошо, что ты позвонил!

– Вик, я должен тебе сказать…

– Подожди! – Вика задорно его перебила. Похоже, девушку переполняли эмоции. – Дай я расскажу сначала. Ты знаешь, мы ведь даже поспорили с нашими друзьями, ну теми, к которым я пришла из-за телефона. Они все меня в один голос убеждали, что ты не позвонишь. Ну конечно, приехал москвич отдохнуть на курорт, развлекся и уехал. Зачем, мол, ты ему нужна. А я говорила им, что ты не такой, что ты хороший! Иначе зачем бы ты мне свой телефон оставил? И видишь, я оказалась права! Правда, я у тебя тоже хорошая?

Вика отвернулась от трубки и показала язык соседям, которые с дружелюбной улыбкой следили за их разговором. Хорошие и давние друзья, которые всегда желали Вике только добра, которые искренне хотели для нее счастья, даже они не верили, что это ее новое летнее увлечение имеет перспективу серьезных, длительных отношений.

Арсений понял, что разговор пошел не совсем так, как он предполагал изначально. А причиной снова явился он сам и никто другой. Будь он менее порядочным человеком, он мог бы, конечно, и не звонить, не обнадеживать девушку понапрасну. Но он был таким, каков он есть, и теперь уже с трудом мог представить себе, как сможет прямо сейчас порвать с воодушевленной девушкой. Она всю неделю переживала, подогреваемая скептицизмом родных и знакомых, и теперь, только что облегченно вздохнув, едва сбросив гнетущий камень с плеч и ненадолго воспарив в облака, вынуждена будет вновь опуститься с небес прямо на грешную землю. Так он с ней поступить не мог! «Ладно, – решил он для себя, – в конце концов, пусть все идет своим чередом. Будем перезваниваться. Письмо, опять же, почитаю. Если не судьба, все само по себе так или иначе затихнет». Успокоив себя этой нехитрой мыслью, он внутренне расслабился, тяжелая тема отложилась до лучших времен.

– Так что ты хотел мне сказать? – Вика возобновила прервавшийся диалог.

– Просто хотел сказать, что рад слышать твой голос, – слукавил Арсений.

– А, это хорошо. А то мне показалось, что ты чем-то расстроен.

– Нет, все в порядке, тебе показалось.

Они проговорили довольно долго. Обо всем и ни о чем. Просто им нравилось общаться, нравилось слышать голоса друг друга. И все же камень лежал у него на сердце. Он был зол на себя, зол за то, что смалодушничал, за то, что не исполнил свой же изначальный замысел. При этом умом он прекрасно понимал – такая ситуация сложилась объективно, по независящим от него причинам. И все же где-то глубоко в душе не мог убедить себя в том же.

Положив трубку, юноша испытал новую гамму эмоций и ощущений. Злость дополнилась чувством вины и гнетущей, всепроникающей пустотой. Он был лишен возможности прикоснуться к близкому человеку – к девушке, с которой он только что с удовольствием разговаривал, а ведь за минуту до этого собирался порвать навсегда. Злость усугубляла ощущение вины, вина усиливала пустоту, а та, в свою очередь, не имея возможности заполнить себя кем-то, лишь добавляла злости. И чувства эти, подстегиваемые друг другом в бесконечном круговом вихре, с каждым новым витком заводили спираль эмоций на новый, более высокий и оттого еще более мучительный уровень. Требовалось срочно разорвать сей порочный замкнутый круг.

Арсений нашел бумажку с телефоном и набрал номер. Ответил взрослый мужской голос:

– Алло, слушаю.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте.

– Извините за беспокойство, не мог бы я поговорить с Юлей?

– Да, а с кем имею честь?

– Я еще раз прошу прощения, вы, наверное, Владимир Борисович?

– Да… – мужчина был явно озадачен.

– Владимир Борисович, это Арсений Козырев, сын Нонны Алексеевны. Это она дала мне ваш номер.

– Голос в телефоне сразу стал приветливым.

– А… Арсений! Очень рад, очень рад! Наслышан! Приятно, так сказать, лично познакомиться. Так вы спрашивали Юлечку? Одну минутку, я ее сейчас приглашу.

Козырев почему-то разволновался. Не то чтобы он боялся общения с противоположным полом, вовсе нет, но сама ситуация несколько выходила за привычные рамки. Фактически он звонил совершенно незнакомой девушке с совершенно определенными планами завязать романтическое знакомство. Причем все участники были прекрасно осведомлены об этом, но внешне свою осведомленность абсолютно никак не демонстрировали.

– Алле! – раздался наконец Юлин голос.

– Юля, привет! Меня зовут Арсений. Ты видела мою маму, они с твоим папой вместе работают.

«Что за чушь я несу. И почему я сразу перешел с ней на «ты»? Как-то на меня не похоже», – ругался он на себя. Но девушка ответила очень дружелюбно, моментально развеяв своим располагающим голосом и мягкой, доверительной интонацией все его страхи и опасения.

– Да, привет! Я знаю, что ты должен был позвонить, поэтому можешь особо не объяснять. Я даже, если честно, немного ждала твоего звонка.

Арсений облегченно выдохнул и с улыбкой произнес:

– Ты меня успокоила! А то я, признаться, даже не знал, что и сказать.

– Ну что ты, все нормально, со мной можно запросто, без церемоний.

– Это хорошо. Это мне подходит.

– Ну тогда, чтобы с чего-то начать, расскажи немного о себе.

«Ух ты, а она уже, похоже, умудрилась завладеть инициативой. А ведь я мужчина, и это я ей звоню, а не наоборот», – успел заметить он про себя, но такой расклад, впрочем, вполне его сегодня устраивал.

– Недавно окончил университет, работаю по специальности. Работа нравится, но платят не очень. Поэтому еще в парочке мест подрабатываю. По тому же направлению.

– О, да у нас с тобой, оказывается, еще и общая альма-матер.

– Действительно? Я не знал. Но думаю, что специальности у нас вряд ли совпадают, иначе я бы тебя запомнил.

– Ну да, ты же физик. А я чистый гуманитарий. А еще я до сих пор в универ хожу на бальные танцы.

– Правда, что ли? Не поверишь, я тоже танцами занимался. Давно правда, в школе еще.

– Как много у нас, оказывается, общего, – засмеялась Юля.

– Слушай, – Арсений как-то сразу расположился к новой знакомой и решил перевести разговор в более практическую плоскость, – на основании первого впечатления я бы с удовольствием пригласил тебя сходить куда-нибудь вместе. Как ты на это смотришь?

– Давай сходим, почему бы и нет. А куда ты меня хочешь пригласить?

– Предлагаю для начала что-нибудь банальное и традиционное. Как насчет театра?

– Театр это хорошо, театр подходит.

– Тогда я подберу спектакль поприличнее и позвоню тебе. Есть какие-нибудь предпочтения?

– Что-нибудь классическое. Без всяких этих новомодных экспериментов. МХАТ, «Современник», «Маяковка», «Сатирикон». «Ленком» было бы идеально, но туда разве попадешь!

– Я для себя пометил, – улыбнулся Арсений. – А в какой день?

– У меня вечера заняты по вторникам и четвергам. Танцы. А в остальное время – без проблем.

– Отлично! Тогда что, до связи?

– Да, звони! Приятно было познакомиться!

– Мне тоже! Даже очень приятно. Пока!

Настроение молодого человека заметно улучшилось. Пустота перестала зиять бездонной пропастью. Появилась близкая цель и надежда. Нонна Алексеевна высоко оценила Юлины внешние данные, разговор показал ее легкость в общении, и мозг Арсения уже рисовал в своем воображении весьма привлекательные картинки.

* * *

Занятия у вечерников в этом году начинались с 1 октября. Свежеиспеченный преподаватель Арсений Козырев получил первую в своей жизни группу, в которой он теперь целый год должен будет проводить лекции и практические занятия. Курс на его долю выпал несложный, назывался «Введение в теорию атомного ядра», но в силу отсутствия опыта задача представлялась ему довольно трудной, а главное, чрезвычайно ответственной. Впрочем, ровно так же он относился бы к любому серьезному делу, которое предстояло выполнять впервые. Козырев, естественно, предмет знал хорошо, и даже отлично. Но одно дело знать самому, а другое – суметь научить обычно ленивых студентов, да к тому же еще и вечерников. Каким он окажется преподавателем? Вдруг он не предназначен для такой работы? Хватит ли у него способностей и терпения? Все эти вопросы всерьез волновали молодого человека, и он с удвоенной энергией приступил к подготовке своих самых первых лекций.

Группа оказалась довольно большой – около тридцати человек. Они учились вместе уже не первый год и хорошо знали друг друга. В основном это были молодые ребята и девчата, примерно соответствующие студенческому возрасту, но несколько человек все же выглядели значительно старше, что не редкость для вечернего отделения. Арсению, который и сам-то едва только покинул студенческую скамью, еще предстояло завоевать их авторитет, противопоставить свои знания, свой характер их гораздо большему жизненному опыту. Мужской пол в группе заметно преобладал над женским. Сей факт тоже не являлся сюрпризом, за годы своей учебы Козырев успел привыкнуть к такому несоответствию. Ничего не поделаешь, специфика выбранной специальности.

Новоявленный лектор внешне держался уверенно. Окинув быстрым взглядом аудиторию, он торжественно прошествовал к преподавательскому столу и ничтоже сумняшеся занял свое законное место. Без малого тридцать пар глаз заинтересованно и откровенно его разглядывали. Арсений выдохнул, мысленно перекрестился и серьезным, строгим голосом начал свое первое выступление:

– Добрый день! Меня зовут Арсений Павлович Козырев. В этом году я буду преподавать вам курс под названием «Введение в теорию атомного ядра». Предмет достаточно интересный, программа насыщенная, уверен, скучать нам с вами не придется. В конце первого семестра предстоит зачет, а по завершении всего курса – еще один зачет и экзамен. Для начала немного об организационных моментах. Чтобы у нас с вами не возникло потом недопонимания, прошу внимательно послушать, как будет осуществляться контроль знаний. В первом семестре в связи с некоторой задержкой начала занятий всего двенадцать учебных недель, соответственно двенадцать сдвоенных пар.

Козырев встал, взял мел, подошел к доске и написал там число 12. Стеклянная доска неприятно скрипела, от этого звука он непроизвольно поежился. Затем повернулся лицом к студентам и продолжил:

– В конце каждого занятия вы будете писать небольшую самостоятельную работу минут на десять – пятнадцать. Каждая работа оценивается по пятибалльной шкале. – Он изобразил на доске число 5. – Кроме того, каждому необходимо сдать курсовую и одно домашнее задание. Они оцениваются по 10 баллов. Итак, давайте посчитаем.

На доске появились две десятки. Козырев немного подумал и, приняв решение, резюмировал.

– Будем считать, что 4 балла – достаточная оценка для самостоятельной работы. А для больших работ пусть это будет 7 баллов. – Он стер с доски пятерку и десятку, написав на их месте четверку и семерку. – Таким образом, 48 баллов приходится на самостоятельные работы и 14 остается на остальные. Итого 62 балла. Давайте сделаем скидку и для ровного счета будем считать, что за семестр каждому из вас необходимо набрать всего 60 баллов. Данная сумма автоматически означает получение зачета. Надеюсь, что такой подход заставит вас работать весь семестр, а не откладывать удовольствие до сессии.