Теория поля

Но на Жидкова эти отрезвляющие слова не произвели должного эффекта. Он продолжал открыто возмущаться:

– Он еще спрашивает! Можно подумать, что он не знает! Да знаете ли вы, как это называется? Это обыкновенная подстава, вот как это называется, милостивый государь! – последнюю фразу Жидков произнес совсем уж издевательским тоном, вложив в нее весь присущий ему сарказм и дополняя речь специфическими движениями головой и плечами. – Ладно, хотите поиграть в эти игры, давайте поиграем. Вот, полюбуйтесь, что мы получили при проверке вашего протеже! – Куратор безопасности швырнул на стол перед Малаховым папку с документами.

– Как, спрашивается, вот это я могу теперь принести начальству? Что они мне скажут? Кого ты нам, дорогой товарищ Роман Валерьевич, предлагал? Ты что, хотел погубить на корню столь важное государственное дело? Да ты, товарищ Жидков, провокатор, вредитель и шпион! Вот что они мне на это скажут, и будут правы! А я уж не беспокойтесь, в долгу не останусь! Я сразу сообщу им, от кого поступил сей замечательный подарочек!

Малахов обратил внимание, что слово «сообщу» чекист употребил в будущем времени. «Значит, когда он рекомендовал взять нового ученого в команду, он представил это как свою собственную инициативу, – логично рассудил профессор. – Мол, смотрите, какой я борец за общее дело. Отлеживаю молодые, перспективные кадры и вовремя сигнализирую о появлении восходящей звезды. Потому теперь и ерепенится. Чуть только что-то пошло не так – сразу же рванул на попятную, пытается найти крайних». Жидкову же он ответил:

– Знаете что, Роман Валерьевич, я не намерен общаться в подобном тоне. Если вы хотите что-то обсудить со мной, вам придется прийти в себя и зайти попозже. Благодарю! До свидания!

Раздраженный куратор вышел, громко хлопнув дверью. Малахову, конечно, было интересно содержимое принесенной папки. Как он и предполагал, внутри находилось личное дело Козырева. Забыв про текущие дела, профессор погрузился в их детальное изучение.

Первый листок содержал копию рапорта Жидкова на имя Ибрагимова о необходимости расширения состава группы. В нем же он рекомендовал Козырева. Предположения Малахова подтвердились. В рапорте отсутствовали какие-либо упоминания о нем. Второй лежала характеристика с места работы Козырева, подписанная Акименко и начальником первого отдела института. Характеристика эта рисовала перед читателем образ какого-то монстра от науки. Чего стоят одни только эпитеты, которыми невзрачный листок бумаги награждал молодого человека: «заносчивый», «неуравновешенный», «склонен впадать в крайности», «презирает начальство и коллег», «существуют примеры действий, подвергающих риску безопасность сотрудников института», «неуправляемый», «самоуверенный» и даже «некомпетентный» и «не обладающий необходимыми способностями».

«Что же, – подумал Малахов, – если это и выглядит странно, то, по крайней мере, вполне объяснимо. Не думаю, что такое мог написать Акименко. Не обошлось здесь без недоброжелателей».

Следующей в папке обнаружилась справка из отделения милиции по месту жительства Козыревых. На удивление Евгения Михайловича, она полностью соответствовала предыдущей бумаге и недвусмысленно подтверждала созданный ею образ.

Кроме того, папка содержала в себе еще несколько в целом нейтральных документов, которые никоим особенным образом Козырева не характеризовали. В основном это были ответы на запросы из различных баз данных и картотек.

«Ах, Арсений-Арсений, – проворчал про себя ученый. – Как же тебе удалось в свои молодые годы испортить отношения со столькими людьми? Надо же как-то гибче быть, терпимее, что ли».

Тем не менее, сдаваться Малахов не собирался. Сжав кулаки, он произнес вслух:

– Ну погодите, злопыхатели, мы еще повоюем!

Несмотря на свой зрелый возраст и мудрость, соответствующую еще более почтенному возрасту, профессор искренне верил в торжество здравого смысла.

* * *

Тем временем сам Козырев-младший, ничего не подозревающий о разворачивающихся военных действиях вокруг его персоны, продолжал спокойно трудиться как в НИИ, так и в университете. Работа шла своим чередом: делались теоретические выкладки, проводились эксперименты, обрабатывались, интерпретировались и анализировались данные, писались статьи, готовились доклады. В неформальной обстановке Арсений больше всего общался с Леной или Олегом. Впрочем, из-за высокой занятости общение это в основном сводилось к небольшим перекурам и совместному обеду в институтской столовой. За одним из таких обедов Олег спросил у Козырева:

– Ну чего, Арсений, как там твоя преподавательская деятельность? Не всех студенток соблазнил еще?

– Да нет, куда уж нам! Соблазнение – это по твоей части. А соблазнять студенток и вовсе неэтично!

– Да ладно тебе, не строй из себя моралиста. Нельзя соблазнять несовершеннолетних, за это можно и срок получить, а твои студентки сплошь все уже взрослые. Ядерную физику на первом курсе не преподают!

– Ну и что?

– Погоди, Козырев, они же у тебя вечерники. Слушай, точно! Так у тебя там не только девушки, у тебя там и бабушки есть, наверное!

– Не, вот чего нема – того нема, – улыбнулся Арсений.

– Да кончай ты его стебать! – вмешалась в разговор Лена. – Человек полезное дело делает. Несет знания в массы!

Смирнитский не обратил внимания на ее реплику.

– Не, серьезно, Козырев, скажи, у тебя много девушек в группе? Красивые? Ты им зачеты как ставишь?

– Да откуда много? Ты ж знаешь нашу специфику. Хотя те, что есть, – ничего так, симпатичные.

– Ну давай-давай, рассказывай, не стесняйся, – Олег хитро подмигнул Лене. – Общественность желает знать!

– Выступай от своего имени! – неожиданно возмутилась девушка.

– Да чего рассказывать? Отношения чисто деловые. Ну подвез тут одну недавно до метро. Больше никаких приключений.

– Во! А говоришь, никаких приключений! Да ты просто донжуан! Как ты ее пригласил? Красивая, наверное?

– Смирнитский, тебя вообще другие темы интересуют, кроме баб? – недовольно проворчала Лена.

– Да ты чего, Лен, это ж такое поле для творчества! Всегда мечтал учить каких-нибудь симпатичных студенточек!

– Так вот у тебя какие сексуальные фантазии, оказывается! И чему бы ты их учил, интересно знать? У тебя, Смирнитский, ничему хорошему порядочная девушка научиться не может!

– Зато у Козырева, как я посмотрю, они учатся всему сразу!

– Да не, Олеж, я не подкатывал к ней. Ну, это как-то не очень. Студентка и все такое. Да и есть у меня девушка. Клянусь, она сама попросила меня подвезти ее!

Увлеченные веселой беседой молодые люди даже не заметили, как по лицу Лены пробежала едва заметная тень.

– Сама? Почему меня никто сам не соблазняет? Нет, ну действительно, почему такая несправедливость? – он театрально вознес руки к небу. – Боже, сделай так, чтобы красивые девушки не давали мне прохода. Зачем все ему, дай мне тоже немножко!

– Причем, ты знаешь, – Арсений продолжал дразнить Олега, – я вышел позже минут на сорок, нужно было на кафедре дела доделать, а она ждала меня, бедняжка, мерзла! Потом напросилась со мной до «Таганки» доехать, хотя станции метро были и поближе.

– Да это подвиг! Козырев, ты должен этой девушке поставить экзамен автоматом! Хотя нет, есть идея получше! Ты там их постращай как следует перед экзаменами, скажи, что сдать практически нереально, будет теория, мегасложные задачи, пользоваться ничем нельзя, за шпаргалки – расстрел на месте. А потом, такой, как бы невзначай скажи: «А для красивых девушек, которые бояться не сдать экзамен, будет организован дополнительный прием такого-то числа в такое-то время в сауне. Отличная оценка гарантируется!» Только меня взять не забудь, Казанова! Это все-таки моя идея!

Друзья засмеялись. Только Лена почему-то не участвовала в общем веселье. Впрочем, они не обращали на нее особого внимания, продолжая строить гипотетические грандиозные планы. Они к ней давно привыкли, считали ее «своим пацаном» и не слишком стеснялись ее присутствия.

– Нет, а правда, Козырев, – не унимался Смирнитский, – возьми меня с собой на экзамен! А я тебе помогу. Должен тебе заметить, я ведь тоже знаю ядерную физику.

– Да ладно! – притворился удивленным Арсений – Откуда тебе знать ядерную физику? Пару формул подсмотрел в Интернете и думает, что он уже все, непризнанный гений науки!

– Да я серьезно! Обещаю быть паинькой и вести себя хорошо. Больше трех девушек за раз не соблазнять.

– Ага, сейчас! Размечтался! Пусти козла в огород! Ты их потом больше не увидишь, а мне за тебя краснеть до конца дней своих. Знаешь, как в универе быстро слухи расползаются? Тебя никто не знает, и все это в итоге ко мне прилипнет. А мне оно надо?

– Конечно, надо! Я для тебя заработаю репутацию неотразимого ловеласа! Пользуйся, мне для друга ничего не жалко!

Лена собрала грязную посуду на поднос, встала из-за стола и молча направилась к выходу.

– Лен, ты куда? Подожди нас! – в один голос воскликнули ребята и, громыхая подносами с пустой посудой, поспешили следом.

* * *

В кабинет Ибрагимова на Лубянке Малахов заявился с Жидковым. Изначально Евгений Михайлович собирался сам посетить полковника, дабы в спокойной обстановке объяснить произошедшее недоразумение. В том, что действительно произошло недоразумение, профессор не сомневался. Однако судьба распорядилась иначе. Ибрагимов вызвал Жидкова раньше. А тот потащил за собой ученого, очевидно, собираясь свалить на последнего всю ответственность за скандальный инцидент. Получалось, что вместо доверительной беседы на благо общего дела они оба шли теперь «на ковер» к высокому руководству.

Малахов оказался прав. Роман Валерьевич начал оправдываться буквально с порога, максимально стараясь изменить акценты в оценке произошедшего таким образом, чтобы снять с себя если не всю, то основную часть вины. Это давалось ему непросто. Даже если принять во внимание, что инициатива действительно исходила не от него, представил руководству кандидатуру Козырева он сам, да и по своей должности отвечал как раз за то, чтобы подобные инциденты, связанные с группой «Вихрь», не происходили в принципе. Поэтому Жидков поступил вполне разумно, сразу взяв на себя вину за то, от чего отпереться было в принципе невозможно, а основное внимание Ибрагимова постарался сместить на участие в этой истории Малахова.

– Георгий Александрович, я признаю, что не предпринял всех необходимых мер перед тем, как предложить кандидатуру Козырева. Уверяю вас, что я сделал все необходимые выводы, и в будущем подобное не повторится. Но я даже себе представить не мог, что известный, можно сказать, выдающийся ученый, заместитель руководителя группы, может в таком важном, государственном деле преследовать свои мелкие, личные интересы.

Кабинет полковника представлял собой достаточно просторное помещение, красиво отделанное деревянными панелями в монументальном стиле советских руководителей. В противоположной от входа стороне располагался массивный Т-образный письменный стол. К нему торцом примыкал еще один – длинный, для совещаний, по обе стороны которого стояли рядами удобные, дорогие кресла. Одну из стен полностью занимал огромный книжный стеллаж, выполненный в той же солидной, основательной манере, полностью заполненный соответствующим содержимым. «Типичный номенклатурный кабинет, – подумал Малахов, – с тех времен еще». Ибрагимов вышел навстречу коллегам, поздоровался. Жестом предложил проходить и присаживаться.

Евгений Михайлович во всей этой ситуации с рекомендацией Арсения не мог до конца понять такую странную, необоснованно эмоциональную, реакцию Жидкова на незначительный в общем-то инцидент. «В конце концов, что такого страшного произошло? – думал Малахов. – Ну даже если допустить, что Козырев действительно такой, каким его представили в характеристиках. Не подошла кандидатура. Не прошла проверку. Забыли и работаем дальше. В жизни много еще, над чем нужно думать, из-за чего действительно стоит переживать».

Роман Валерьевич воспринял все это иначе, потому что нанесли удар по его карьере, которую он создавал по крупицам, изо дня в день, год за годом, заискивая перед начальством, угадывая желания руководства, пытаясь угодить тем, кто мог бы его поощрить, выделить, продвинуть по службе. Именно поэтому он упорно отстаивал свою позицию, сваливая вину на профессора:

– Малахов мне очень убедительно доказал, что без Козырева им не обойтись. Вместо того чтобы думать, как решить стоящие перед группой задачи, он тратит свое время на мелкособственнические интересы. Это нехорошо, Евгений Михайлович. И за это придется отвечать.

Профессор смотрел на Ибрагимова. Тот выглядел абсолютно спокойным. И это давало надежду на благополучный исход дела. Какая-то едва уловимая черточка на мужественном лице бывалого полковника. Малахов не мог отделаться от ощущения, что Ибрагимов всеми силами старается сдержать ухмылку. Наконец он сказал:

– Хорошо, Роман Валерьевич. Вашу точку зрения я понял. Но мне хотелось бы услышать мнение Евгения Михайловича.

Малахов протянул полковнику папку с документами:

– Я думаю, эти материалы выступят в защиту Козырева лучше меня.

Георгий Александрович с интересом раскрыл папку и погрузился в изучение бумаг. Евгений Михайлович спокойно ждал, а вот Жидков, не имея представления о том, что в них содержится, вдруг занервничал. А находилось в загадочной папке следующее: характеристика, подписанная университетскими преподавателями Козырева, известными учеными; характеристика, подписанная студентами Козырева; две грамоты за победу Козырева в разных годах на всероссийских физических олимпиадах студентов; диплом за победу в международном конкурсе студенческих работ в области теоретической ядерной физики; копии трех авторских свидетельств, два из которых в составе группы ученых, одно личное на различные физические исследовательские приборы и установки; внушительный список публикаций и докладов Козырева на всероссийских и международных конференциях всего лишь за один год после окончания университета.

Георгий Александрович время от времени перекладывал листки документов, удовлетворенно покачивая головой. Дождавшись, когда полковник закончит, Малахов продолжил:

– Что же касается Акименко…

Ибрагимов перебил его:

– Про Акименко можете мне не рассказывать. Он был здесь сам и все мне объяснил лично. Чистейшей воды инсинуации! Клевета завистников. К сожалению, такое и сейчас часто встречается…

– Да, бывает… «Великие личности всегда наталкиваются на яростное противодействие посредственных умов^[35]». Тогда у нас остается только непонятная характеристика из отделения милиции по месту жительства.

– Ну это уже не ваша забота, Евгений Михайлович. С этим ретивым сотрудником правоохранительных органов мы разберемся самостоятельно.

Затем Ибрагимов обратился к Жидкову:

– Ну что, Роман Валерьевич? Как, будем мы брать Козырева в группу, или вы продолжаете считать, что он недостоин подобной чести?

Чекист от науки впал в ступор. Не зная, что содержат материалы папки Малахова, он боялся снова промахнуться. Ибрагимов нарочно поставил его в такую ситуацию, дабы спровоцировать на искренность. Но тот по тону немногочисленных реплик все же понял, что ветер изменил свое направление. Оставалось подобрать слова, которые позволили бы сохранить лицо. Хотя бы отчасти.

– Раз уж все столь благополучным образом выяснилось, то у меня нет возражений.

– Ну вот и хорошо. Евгений Михайлович, я думаю, вам будет приятно сообщить Козыреву наше предложение лично.

– Не только приятно. Просто необходимо, чтобы это сделал именно я. Он ведь такой человек, что заранее сложно предугадать его реакцию. Я его лучше знаю, и у меня получится.

– Что ж, на том и порешим! Вы можете идти. Спасибо, что зашли, и вообще за искренний, живой интерес к нашему общему делу. А вы, Роман Валерьевич, задержитесь еще ненадолго, пожалуйста.

Жидков выпрямил спину, сложил руки на столе, как прилежный ученик, и приготовился к самому страшному. А самым страшным для него всегда являлся праведный гнев руководства.

– Роман Валерьевич, – сказал Ибрагимов, – вы бы уже определились как-то со своими взглядами. А то меняете позицию, будто пыль на ветру. Сначала предлагаете нам Козырева, потом вдруг резко его критикуете, потом снова поддерживаете. Это нехорошо, неправильно, знаете ли. Вы у нас не очень давно, и к тому же вы, наверное, больше ученый, нежели чекист, но все же я бы попросил вас в будущем более четко формировать собственную точку зрения и в дальнейшем четко ей следовать. Можете быть свободны!

Жидков понуро удалился из кабинета. А Арсений приобрел очень опасного врага. Врага, которому лично он не сделал ничего плохого. Более того, он пока еще даже понятия не имел о его существовании.

* * *

До приезда Вики родители постоянно убеждали Арсения в том, что он полноправный житель квартиры, что у него есть своя комната и что он вполне свободен в выборе стиля собственной жизни. Уверяли в том, что если у него появится вдруг постоянная подруга, то он может свободно приводить ее в их общую квартиру и она может жить здесь сколь угодно долго. Но на практике совместное проживание оказалось гораздо сложнее теоретических предположений. Все чаще и чаще между Нонной Алексеевной и ее потенциальной невесткой стали возникать трения. Это была естественная реакция женщины, привыкшей всегда и во всем оставаться хозяйкой в собственном доме. Вика, будучи человеком неконфликтным, тактичным и уважительно относящимся к старшим, тем более к родителям любимого человека, старалась максимально сглаживать возникающие противоречия, соглашалась с упреками и замечаниями, и делала гораздо больше, чем следовало ожидать от девушки в ее статусе.

Видимо, маме Арсения, которая имела в жизни всегда несколько иные приоритеты, просто трудно было понять и принять позицию молодой подруги ее повзрослевшего сына. Привыкшая к высокому социальному статусу, находящаяся всегда на переднем крае современной науки, живущая полноценной общественной жизнью, Нонна Алексеевна занималась домашним хозяйством по остаточному принципу. Арсений, правда, никогда не страдал от неустроенности быта. Когда он был еще ребенком, к ним приходила домработница, которая готовила еду, встречала его из школы, стирала и убирала. Позднее он и сам научился вполне сносно себя обслуживать. В доме всегда было и чистое белье в шкафу, и продукты в холодильнике, и еда на плите – минимум, необходимый для нормального существования, как правило, обеспечивался.

Но женщина воспринимала Викины атаки на грязь и попытки вывести тараканов – этих постоянных спутников московских квартир – как намек на ее, Нонны Алексеевны, домашнюю несостоятельность. В общем, в их отношениях постепенно появилась напряженность.

Вика всецело окружала Арсения вниманием и заботой: утром всегда поднималась раньше, готовила завтрак, провожала его на работу, вечером встречала и кормила ужином. Однако Нонна Алексеевна, несмотря на все сделанные ранее заверения, начала понемногу жаловаться Арсению. Конечно, делала она это очень тонко, со всей присущей ей деликатностью и осторожностью, но юноша, который давным-давно изучил все уловки своей матери, моментально все понял.

Но понять – одно, а найти выход из создавшейся ситуации – совсем другое. Денег, которые Арсений зарабатывал, едва хватало на жизнь. Откладывать практически не получалось. Пару раз ему удавалось неожиданно скопить небольшую сумму, но в первый раз она вся ушла на поездку в Крым, а во второй – на встречу Нового года. О том, чтобы снять квартиру, даже речи не могло идти. Ежемесячно выбрасывать на ветер сумму, которая практически равнялась его зарплате, Арсений позволить себе не мог.

Чтобы не провоцировать открытых конфликтов и не допустить неконтролируемой эскалации напряжения в рамках отдельно взятой семьи, Нонна Алексеевна не предъявляла претензий непосредственно Вике. Видя, что ее тонкие намеки не приводят к желаемому результату, она стала действовать хитрее. Обладая природной способностью располагать к себе людей, входить к ним в доверие и провоцировать на откровенность, она решила на время забыть о своих неудовольствиях и придирках и поплотнее сблизиться с девушкой. Ей это довольно легко удалось. Вика, не подозревая подвоха, быстро открыла женщине свою наивную душу.

Мать Арсения воспользовалась этим откровением с собственной корыстной целью. Естественно, внешне все выглядело как проявление искренней заботы о сыне. Однажды вечером она позвала юношу к себе в комнату.

– Ты знаешь, я тут поговорила по душам с Викторией. Узнала много интересного!

Сын чувствовал, что мать сейчас вывалит на него кучу негатива, а ему вовсе не хотелось слышать что-либо плохое о своей девушке. Однако выбора не оставалось – Нонну Алексеевну остановить трудно.

– Ну хорошо. Давай рассказывай, что там ты нарыла?

– Я не нарыла, как ты выражаешься. Она сама мне рассказала, – мама сделала вид, будто обиделась.

– Да ладно тебе. Говори уже!

– Ты знаешь, она довольно долго была любовницей женатого человека. Да-да! И не просто какого-то там человека, а жуткого негодяя! И он преследует ее теперь! Она несколько раз пыталась уехать, так он с поезда ее снимал!

– Ну и что, уехала ведь. Что ты мне хочешь сказать? Что она не девственница? Я это и так знаю. Мам, ей двадцать один год! Если бы она до сих пор оставалась девственницей, это было бы странным.

– Да я тебе не о том говорю. Ты думаешь, она к тебе приехала?

– А к кому она приехала?

– Ей надо было сбежать оттуда! Хоть куда-нибудь! Ты подвернулся, она и воспользовалась. Какие у нее там перспективы? А здесь Москва все-таки. Да и ты – вариант получше, чем курортные алкаши.

Арсений передернул плечами, пытаясь сбросить неприятные ощущения. Он ненавидел подобные разговоры. Все это изначально плохо пахло и походило на сплетни дворовых старух на скамейке перед подъездом. Нонна Алексеевна тем временем продолжала:

– А зачем тебе нужен этот ненормальный, ее бывший любовник? Еще прибьет тебя в каком-нибудь закоулке!

– Мам, ты что, детективов начиталась? Не драматизируй! Хватит уже! Я твое настроение и так давно понял. Не надо всей этой грязи, ладно? Я тебя прошу! Я уже убедился: на самом деле у меня нет возможности привести домой девушку, и нечего мне на это лишний раз указывать. Это ваша квартира, так что вы, безусловно, имеете право решать, кому в ней жить. Куда нам с ней деваться, я придумаю! Я не позволю диктовать мне условия, с кем встречаться, а с кем нет.

– Чего ты горячишься, я же совсем не это имела в виду…

– Мам, я тебя не понимаю! Вот честно! Ну не нравится тебе, что Вика здесь живет. Просто скажи мне об этом. Прямо и честно. Я пойму. Зачем ее грязью поливать?

– Я же о тебе беспокоюсь, как ты не понимаешь? Я тебе желаю только добра! Мне не то не нравится, что она здесь живет, а просто она сама мне не очень нравится.

– Прекрати! Подобная участь ожидает любую мою девушку, я уверен. Так что не надо. К тому же она и не обязана тебе нравится. Важно, чтобы мне нравилась. И вообще! Ты понимаешь, что твой интерес сохранить с ней хорошие отношения гораздо выше теперь, нежели ее?

– Почему это?

– А ты смотри в перспективе. Конечно, ты моя мама, и я очень люблю тебя, всегда буду любить и никогда не брошу. С ней отношения пока неизвестно, могут и не сложиться. Но если они все же сложатся, то именно она будет во многом определять взаимоотношения между нашими семьями. Она, возможно, мать твоих будущих внуков. Поверь, она хорошей человек, и тебе надо попытаться найти с ней общий язык. А насчет квартиры я понял. Я буду думать об этом.

– Нет, чтобы ты от нас уходил, сейчас не может быть и речи!

– Ладно, посмотрю на ваше поведение, – Арсений примирительно улыбнулся. – Вообще не понимаю, что тебя не устраивает? Квартира большая, Вика по хозяйству очень много делает. Тебе должно стать полегче. Да ты радоваться должна, а ты ворчишь. Ох уж эта извечная проблема – свекровь и невестка! Ты себя-то вспомни, когда за отца выходила. Такой же стать хочешь, как бабушка?

– Нет, ну у нас там другой совсем случай был…

– Конечно, своя-то рубашка ближе к телу. Ладно, это пустой разговор, поссоримся только. Я тебя понял. Давай постараемся не трепать друг другу нервы какое-то время. А там видно будет.

Нонна Алексеевна согласилась с сыном, и хотя в целом записала этот разговор к себе в пассив, с поражением не смирилась.

Арсений подошел к своей комнате и в сердцах сильно ударил рукой в дверь. Хлипкая конструкция заскрипела, и верхняя петля отошла от косяка. Несколько шурупов слегка вылезли из своих гнезд. Дверь перестала закрываться.

– Что случилось? – спросила Вика.

– Да так, ничего. Мелкие семейные дрязги. Не волнуйся, все в порядке.

Девушка обняла его сзади за талию, встала на цыпочки, вытянулась во весь рост и нежно поцеловала в ямку под шеей.

– Не переживай, все образуется, – сказала она.

Как ни старался он убедить себя в том, что все услышанное от матери не имеет ровным счетом никакого значения, ничего не получалось. Неприятный червь сомнений закрался в душу и начал планомерно грызть изнутри. Юноша вспомнил разговор с барменом в Крыму. На фоне всей ситуации в целом картина получалась не очень приятная. Возникло необъяснимое раздражение по отношению к девушке.

– Эх, мама-мама. Все-таки достигла своей цели, разбудила дремавших в подсознании демонов, – прошептал он тихо. И чуть громче добавил: – Надо снимать квартиру, искать где-то денег. Черт, не хотелось бы уходить из науки, но придется, видно, попробовать поискать другую работу. Мама сама так хотела видеть меня ученым, а теперь вынуждает бросить все. Впрочем, если поймет, к чему все приведет, может, и одумается, изменит свою позицию? Ладно, не буду пока дергаться, будь что будет.

Ликвидируя последствия вспышки гнева, Козырев взял отвертку, ввернул шурупы на место, предварительно укрепив разбитые отверстия.

Арсений верил, что все так или иначе образуется. Даже не верил, он твердо знал! Не знал только, каким именно образом. Он предоставил решение вопроса судьбе, даже не подозревая, что тем самым уже распорядился по этому поводу.

* * *

В четверг вечером Евгений Михайлович позвонил Козыреву и огорошил его неожиданным предложением:

– Арсений, в субботу мы собираемся с коллегами на концерт Бетховена в исполнении Московского симфонического оркестра. В Дом ученых. Приглашаю тебя присоединиться к нам.

– Но я не член Дома ученых… – удивился молодой человек. Малахов никогда раньше не приглашал его на такие мероприятия.

– Это не страшно. Я тебя проведу.

– Вообще-то у меня уже были планы на субботу. Но если вы приглашаете…

– Даже настаиваю!

– Вот как? Ну тогда, безусловно, буду. Вы меня заинтриговали!

– Тогда давай сделаем так, заходи за мной часика в два, нормально?

– Заходить за вами? А почему прямо там не встретиться? И почему так рано, во сколько концерт начинается?

– Концерт в пять, но встретиться нужно пораньше. Есть разговор. Прогуляемся пешочком от меня до Пречистенки. Там недалеко, погода хорошая. Весна на дворе, хватит сидеть взаперти!

Московский дом ученых располагался в просторном старинном особняке на улице Пречистенка. Улица получила свое название благодаря тому, что со второй половины семнадцатого века по ней проходили пышные церковные процессии из Кремля в Новодевичий монастырь, к иконе Смоленской богоматери, которая также называлась Пречистой. Малахов жил недалеко от Новодевичьего монастыря, так что им предстояло практически повторить старинный маршрут религиозных шествий, только в обратном направлении.

Они шли вдоль тихих старинных московских улочек в лучах теплого майского солнышка. Весна в этом году задержалась, и поэтому город лишь недавно очистился от зимнего мусора и весенней грязной распутицы. Тем приятнее было неспешно брести по чистым тротуарам, наслаждаясь видом и запахом свежей, молодой зелени, кустов и деревьев, слушая переливы птичьих трелей.

– Арсений, у меня к тебе деловое предложение, – начал наконец Евгений Михайлович. – Но должен предупредить тебя сразу: отказаться ты не можешь.

– Ничего себе вступленьице! – улыбнулся Козырев.

– Как ты смотришь на то, чтобы перевернуть всю мировую науку с ног на голову? Развенчать те догмы, которые сейчас считаются непреложными истинами? Снести старый храм науки и на его месте воздвигнуть новое, современное здание? Навсегда изменить мировое устройство?

– Продолжение еще круче, чем вступление. Что, все так серьезно?

– Нет, я шучу, конечно, преувеличиваю. Но в каждой шутке есть доля шутки. Остальное – чистая правда!

– Какая разница, как я на это смотрю, раз отказаться у меня все равно нет вариантов? Правда, я бы и без этого предупреждения согласился на подобные перспективы. Так что мне остается разве что уточнить подробности.

– Я знал, что ты именно так все и воспримешь!

– Ближе к делу, профессор, прошу вас.

Малахов не мог отказать себе в удовольствии немного подразнить нетерпеливого ученика и все карты сразу раскрывать не спешил.

– Что-то жажда обуяла. Давай-ка по стаканчику кваску выпьем!

Они подошли к бочке, стоящей прямо на улице в тени деревьев, и молоденькая продавщица налила им свежего, ядреного, традиционно русского напитка.

– Евгений Михайлович! Не томите! – взмолился Козырев, наблюдая, как профессор неспешно смакует прохладный квас.

Утолив жажду, Малахов наконец-то сжалился над молодым человеком:

– Организована закрытая секретная группа, которая занимается исследованиями одного перспективного научного направления. Вопрос уже решен, ты зачислен в группу. Видишь, как получилось. Она настолько секретная, что пришлось без тебя тебя женить. Шансов было немного, и я не хотел обнадеживать понапрасну. Зато теперь не придется ждать, волноваться и гадать: возьмут или не возьмут. Все уже закончилось, хотя признаюсь честно, пришлось непросто. Хоть завтра выходи на работу!

– Ничего себе сюрпризик! – Козырев буквально опешил. – И что, мне придется все бросить? Я сейчас вообще-то в трех местах работаю.

– Я знаю. От Акименко и Романского уйдешь, а в университете можешь оставаться. Твои вечерники новой работе не помешают.

Арсений молчал, переваривая услышанное. Малахов продолжил:

– Так получилось, что в группе сплошь известные ученые, они занимаются ее вопросами время от времени, соблюдая вынужденную маскировку. Есть еще пара-тройка человек, которые начинали все это дело. Вместе с тобой они и составят основную ударную группировку, а мы, все остальные, готовы в любой момент прийти на зов и оказать необходимую помощь или поддержку.

– Профессор, возможно, я покажусь меркантильным, но сейчас для меня это важно…

– Можешь не продолжать. Зарплата тебя устроит. Я сейчас не знаю точных цифр, которые тебе назначат, но уверен, в этой части нет повода для беспокойства.