Теория поля

– Ты нас простил? Ты не сердишься больше на нас с мамой?

Сын смотрел на отца и будто безуспешно пытался прочитать что-то на его лице. Словно сомневаясь в правильности сделанного выбора, он, наконец, произнес спокойной, ровной интонацией:

– Нет, я не сержусь. У меня все хорошо.

Вдруг неизвестно откуда, то ли со всех сторон сразу, то ли изнутри себя самого, до Козырева донесся четкий, уверенный и громкий голос:

– Арсений, его бесполезно о чем-либо спрашивать! Неужели ты до сих пор не понял?! Это не Платон, это фантом. Никакого отношения к реальной душе твоего сына он не имеет. Всего лишь отображение твоих собственных мыслей. Какую новую информацию о нем ты пытаешься отыскать в своем сознании?

Фантом тут же растаял. Разочарованный и одновременно удивленный, Козырев пожелал узнать, кто это такой позволяет себе хозяйничать в его сне. Обычно он сам властвовал там безраздельно. Но даже не успев толком сформулировать вопрос, услышал раскатистый, зычный ответ:

– Я ничто и все одновременно. Конечно, если использовать твою собственную интерпретацию меня. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Да называй себя как хочешь, – на этот раз Арсений успел закончить фразу. – Но я, вообще-то, привык, что в моих снах я решаю, кому что делать. И куда, скажи на милость, подевался мой сын?

– Ты непоследователен в своих желаниях!

– Поясни!

– Пожалуйста! Чего ты пытался добиться от этого милого фантома?

Перед ним на секунду возник образ сына и снова исчез.

– Ведь он всего лишь отражение твоих мыслей. Он пытается уловить каждое твое желание и тотчас его исполнить. Но ты ничего не просишь. Точнее, ты просишь того, чего он не может тебе дать, ибо этого нет в твоем сознании. Откуда же взяться ответам?

– А ты, как я посмотрю, не сильно стремишься исполнять мои желания!

– Ты так думаешь?

– Я пока не знаю.

– Но если ты предоставляешь право волеизъявления своему сыну, почему ты требуешь от меня беспрекословного подчинения? Я такой же объект в твоем сне. Или же наоборот, если ты считаешь, что я обязан исполнять твои желания, то почему ждешь от сына настоящих ответов на свои вопросы? Он скажет лишь то, что ты хочешь услышать. Однако ты не ищешь слов успокоения, ты жаждешь правды!

Арсений молчал.

– Ты меня понял?

– А давай поменяем вас местами! Ты будешь меня слушаться, а Платон пусть сам решает, как ему себя вести.

Громогласный смех сотряс декорации осознанного сновидения.

– Ты меня понял!

– И каков будет ответ?

– Нет! Не сейчас!

– Ну хорошо, Бог с тобой, разрешаю тебе не подчиняться моим мыслям, но позволь хотя бы поговорить с сыном!

– Именно это я имел в виду, когда говорил «нет». И ты меня понял.

– Стоило попытаться…

– Ладно, так и быть, – неизвестный голос немного смягчился, – можешь задать один любой вопрос. Я отвечу за него.

– А как я узнаю, что ты скажешь правду?

– Это вопрос? Отвечать?

– Нет, подожди. Впрочем, да, ответь.

– А ты не глуп! Скоро ты сам сможешь узнать, что я сказал правду.

– Но это не ответ. Я спросил, как я узнаю?

– Арсений, хитрить со мной бесполезно. Я слышу мысли, а не слова. Задавая вопрос, ты имел в виду «Будут ли у меня гарантии, что ты скажешь правду». Я ответил на этот вопрос. «Да, ты сможешь убедиться в том, что я сказал правду». Теперь ты спрашиваешь: «Каким именно образом я смогу в этом убедиться?» Это уже второй вопрос. Твой выбор сделан.

– Про возможность выбора я тоже осведомлен немного. Нет никакого выбора, это иллюзия.

– Выбор есть, и ты это знаешь. Твои мысли определяют твой выбор.

– Это да, но потом нужно время, чтобы мысленный «заказ» реализовался. И на пути к результату мы лишены выбора.

– Только не здесь. Во сне человек поступает в соответствии со своей волей. Здесь нет сценариев. Создавай какой хочешь, по вкусу.

– Я выбрал. Хочу увидеть Платона.

– Это не только твой выбор. Должен быть еще и его выбор. Впрочем, ты всегда можешь пообщаться с фантомом.

Перед Козыревым вновь возник абсолютно живой и правдоподобный образ сына. По-прежнему покорный и безучастный. Арсений пару мгновений с сожалением смотрел на него, потом ответил:

– Нет, не стоит, пожалуй.

Он проснулся, но еще долго лежал в постели, многократно прокручивая в голове диалог из недавнего сновидения. Что это было? Никогда ранее с ним не происходило ничего подобного. А ведь он считал, что отлично ориентируется в мире собственных грез. На этот раз общение выглядело слишком уж реальным. Присутствовала и еще одна любопытная особенность. Проснувшись, он отметил, что ему не нужно было прилагать ни малейших усилий для сохранения сна. Обычно это давалось с большим трудом, теперь же он вовсе не думал о том, как не допустить нежелательное пробуждение.

Но почему же не удалось поговорить с Платоном? Если голос был прав, и он наблюдал всего лишь фантом, созданный его же разумом, то значит голос реален. Ведь не может же быть правым то, чего не существует? Но если голос кому-то принадлежит, то этот кто-то наделен осознанной возможностью вторгаться в чужие сновидения, вести вполне содержательную беседу. А этот факт, в свою очередь, косвенно подтверждает возможность реальной беседы с погибшим сыном. Продолжая логическую цепь, основанную на допущении реальности говорившего с ним, следует сделать вывод, что Платон не пожелал встречи с отцом. Почему? Вероятно, он обижен. Это единственное, что мог предположить Арсений. Ведь он имел возможность рассуждать только на основании своего личного опыта в текущей жизни.

Сон был, конечно, весьма интересным, но, подумав, Козырев решил ничего не рассказывать о нем жене. Зачем? Ведь никакой новой информации о сыне подчерпнуть не удалось, а рассказывать о неудачном общении с индифферентным фантомом – лишь понапрасну бередить ее и без того кровоточащую душевную рану. Только вот голос… Но по этому поводу он и сам не сформировал еще окончательную точку зрения. Рациональный ум никак не соглашался допустить возможность непосредственного общения с тем, кому мог бы принадлежать этот абсолютно логичный и совершенно уверенный в себе голос.

* * *

Больше всего на свете Козырев ненавидел переделывать уже однажды сделанное. Даже возвращаться не любил той же дорогой, которой уезжал. Однажды в молодости, гуляя с девушкой на природе, он слишком далеко увел ее от дома отдыха, пытаясь обнаружить альтернативный путь возвращения. Зима, холодно, стемнело. Вблизи никакого жилья, только сплошная белоснежная равнина. И ветер. Промозглый, пробирающий до самых костей. К счастью, в тот раз все закончилось хорошо. В конце концов, после довольно длительного блуждания в потемках, изрядно уставшие, они выбрели на автотрассу и потом целый час возвращались обратно на пригородном автобусе. Зато Арсений на практике проверил очевидный постулат: если идти все время прямо и никуда не сворачивать, то очень сложно вернуться в исходный пункт.

Он все время менял маршруты, которыми приходилось добираться до мест своей постоянной дисклокации. Куда бы он ни ездил: в университет, в институт или на работу, для каждой из точек он имел в запасе три, четыре, а иногда и больше вариантов проезда. И постоянно их чередовал. Это не было каким-то особым принципом. Но однажды, проснувшись утром, он вдруг четко понимал, что ни при каких обстоятельствах не согласен сегодня ехать на метро, а исключительно лишь наземным транспортом, пусть бы даже и с тремя пересадками. А назавтра удивлялся, как это он мог вчера ехать чем-либо еще, кроме столь быстрого и удобного московского метрополитена. Еще через день не мог представить для себя другой дороги, кроме электрички, а потом вновь возвращался к автобусам.

В его жизни все наконец-то нормализовалось. Была работа, не самая желанная, но все же ответственная, интересная и высокооплачиваемая. Зарабатываемых денег вполне хватало на жизнь и на оплату банковского кредита, взятого под залог квартиры и в один вечер спущенного в казино в ходе неудавшегося физико-статистического эксперимента.

Снежана немного подросла. Вика уже окончательно признала ее своей дочуркой. Да и общее психологическое состояние жены, связанное с потерей сына, тоже заметно улучшилось. За этот участок семейного фронта можно было не беспокоиться.

Козырев продолжал заниматься наукой. В фоновом режиме, от случая к случаю, когда удавалось выкроить время для любимого дела. Оно превратились для него в хобби, по-прежнему занимало важную часть жизни, но перестало являться основой существования. Новых значимых результатов не было уже долгое время. То ли капризная женщина по имени Наука таким образом мстила за недостаток внимания к ней, то ли сами исследования перешли в ту фазу, когда для очередного прорыва требуется нечто большее, чем рядовая рутинная возня.

На работе градус эмоционального напряжения тоже пошел на убыль. Основные неотложные проблемы были так или иначе решены. Инициированные им глобальные проекты по оптимизации и автоматизации бизнес-процессов холдинга успешно перешли в длительную стадию реализации и продолжались пока без особой необходимости в его активном участии.

И Арсений заскучал. Тяжкое бремя всевозможных несчастий, трагедий и неприятностей, преследовавших его несколько лет подряд, наконец-то отступило, и организм, израсходовавший за долгое время стрессов весь запас физической, психической и эмоциональной энергии, нуждался в срочном ее восстановлении. На смену продолжительному периоду вынужденной бурной деятельности и умственной концентрации пришел этап полной апатии и безразличия.

Однажды пройденные им счастливые моменты развития маленького ребятенка, которые так радовали его при взрослении Платона, теперь, повторно наблюдаемые со Снежаной, уже не грели душу, как раньше. На этот раз они воспринимались как нечто само собой разумеющееся, в меру интересное, но не заслуживающее бурного восхищения или даже нескольких лишних секунд его драгоценного внимания.

Лишь только он позволил себе немного расслабиться, отпустить хватку, в которой все это время держал свой организм, как непонятная сила тут же затащила его в омут безразличия. Мир как-то сразу потух, потерял свои краски. Внешне продолжал оставаться таким же: те же дома, деревья, люди, события, но почему-то стал безвкусным, будто не живешь, а жуешь пресную траву. И убежать от этого состояния не получалось, хотя умом он прекрасно понимал ситуацию. Снаружи ничего не изменилось, изменилось лишь его внутренне восприятие. Казалось бы, всего-то и нужно: разобраться с собственным разумом, но на практике совладать с ним никак не удавалось.

Вика, естественно, не могла не заметить внезапно изменившееся настроение супруга. После нескольких безуспешных попыток достучаться до него и выяснить причину произошедших перемен она сочла себя основной виновницей, решив, что более не привлекает мужа. Он убеждал ее в обратном, но, поскольку и сам толком не мог понять, что же с ним происходит, то предоставить ей сколь-нибудь вразумительные объяснения не получалось.

В семье стали часто происходить ссоры. Неконтролируемая раздражительность Арсения выливалась на Вику незаслуженными, несправедливыми упреками, претензиями и обвинениями. Женщина, в свою очередь, от отчаянья и бессилия повлиять на ситуацию, обзывала супруга бесчувственным эгоистом. Понять ее было легко, Козырев прекрасно отдавал себе в этом отчет, но и с собой поделать ничего не мог. Она же со своей стороны делала все возможное: всячески холила и лелеяла мужа, обхаживала и обслуживала его, создавала необходимые условия, но все напрасно. Он злился, ненавидел себя, но по-прежнему продолжал срываться на несчастной беззащитной супруге. Близким людям всегда достается сильнее. С ними можно не церемониться. Они все стерпят, поймут и простят.

Однажды, получив очередную порцию обидных придирок и необоснованных обвинений, Вика не выдержала:

– Хватит уже, надоело! Почему атмосфера в нашей семье всегда зависит от твоего настроения? Сколько можно подстраиваться под тебя? Я уже не знаю, как тебе угодить! Со страхом жду твоего возвращения с работы. Пытаюсь угадать все твои желания, лишь бы не расстроить любимого, не вызвать случайно его гнева. Но ты в последнее время недоволен всегда! Я больше не могу, я устала. Нельзя же быть таким эгоистом! Ты не один живешь в этой квартире, нужно учитывать мои чувства!

Арсений понимал справедливость упрека жены, но непокорный характер отказывался признавать очевидность. И злость от этого только усиливалась. С трудом собрав в кулак остатки воли, он процедил сквозь зубы:

– Если используешь звучные определения, то хотя бы узнай сначала, что они обозначают.

– Что я опять сказала неправильно? Чем оскорбила благородный слух вашего величества? Вы уж простите нас, неразумных! Мы университетов не заканчивали. Недостойны целовать пыль на ваших ботинках!

– Что ты ерничаешь? Если ты думала задеть меня, назвав эгоистом, то ты глубоко ошиблась. Не вижу ничего плохого в таком определении. Да, я эгоист и горжусь этим. Эгоизм – это нормально, это естественная черта любого уважающего себя индивидуума. Более того, лишь эгоизм является настоящим двигателем прогресса. Кто тебя полюбит, если ты даже сам себя не любишь? Кого ты сможешь полюбить, если даже себя полюбить не в состоянии?

Вика опешила от столь откровенного признания.

– Значит, ты любишь только себя? И так открыто об этом заявляешь? А как же мы? Мы для тебя совсем ничего не значим?

– Не передергивай! Да, я люблю себя больше всех остальных людей на свете. Но это не значит, что я больше никого не люблю. Это не так. Я очень люблю своих детей, ведь они моя частичка, плоть от плоти моей. Можно сказать, мои творения, моя боль, моя радость, моя ответственность. И тебя я тоже люблю. Что бы ты там себе ни думала. Мы с тобой прошли вместе через радость и через горе. Столько всего пережили, находясь рядом, поддерживая друг друга. Стали единым целым. Как же я могу не любить тебя?

– Ну да. Спасибо, что нашел для меня маленькое местечко в своем огромном сердце, почти целиком занятым тобой одним.

– Не понимаю, почему ты считаешь эгоизм чем-то недостойным? Ты пошла на поводу общественной пропаганды.

– А что хорошего в том, что человек думает только о себе? Считает, что весь мир существует для него одного, презирает всех остальных людей?

– Стой-стой-стой. Последняя твоя фраза не имеет ничего общего с эгоизмом. Совсем наоборот. Эгоист не требует себе всего мира, он лишь ревностно оберегает свой собственный его кусочек. И он не презирает всех остальных людей. Напротив, он считает их достойными уважения ровно настолько же, насколько требует уважения к себе. Предоставляет им столько же свободы, сколько просит для себя самого. Он тщательнейшим образом следит за тем, чтобы не нарушить права другого человека, ибо прекрасно знает по себе, насколько это неприятно. Поэтому настоящие, подлинные эгоисты всегда весьма деликатные люди. А то, о чем говоришь ты, это скорее эгоцентризм.

– Я всегда считала, что это одно и то же.

– Вовсе нет. Эгоцентристы считают, что мир вращается вокруг них, что все вокруг им чем-то обязаны, с удовольствием используют других людей в своих целях. Эгоист никогда не позволит себе перевалить на кого-то свои проблемы. Но и сам не будет переживать из-за чужих.

– Можешь объяснить доступнее? – Вика уже не злилась. Ей всегда очень нравились философские измышления мужа. К тому же они давно не разговаривали вот так, вдвоем, по душам, обсуждая какие-то интересные моменты своей жизни, дискутируя на свободные темы. Такие беседы всегда были для нее чем-то вроде редкой награды, возможностью близкого, почти интимного духовного общения с любимым человеком.

– Попробую. Видишь ли, вся прелесть эгоизма именно в том и состоит, что ты никому ничем не обязан, в том числе и объяснять, почему именно ты так считаешь. Эгоизм невозможно проповедовать. Да и не нужно. Это естественное состояние человека. А все остальное как раз общество навязывает человеку для того, чтобы ему, обществу, было удобнее использовать человека в своих целях. Это может быть религия, политика, семья, все что угодно, любые общественные образования.

– Выходит, ты индивидуалист?

– Ну не совсем. Правильнее меня назвать самодостаточным человеком. Если кратко, в двух словах, то индивидуалист – это человек, который старается избегать любых способов кооперации. Эгоист кооперацию использует с удовольствием, но только при условии, что она взаимовыгодна всем участникам, в том числе и ему самому. На условиях строгого равноправия. Подачки ему не нужны, незаслуженные награды он презирает. Эгоцентрист же на эту тему не заморачивается вовсе. Он считает себя центром Вселенной. Его устраивает все, что идет на пользу его собственным интересам. Лично я считаю себя эгоистом и горжусь этим. Таких, как я, немного, люди обычно тянутся друг к другу. И это нормально для общей массы. Большинство из них только так и могут существовать: используя друг друга. Религия этому учит как раз потому, что именно таких людей и надо учить. Они не всегда способны самостоятельно постичь законы природы. Но есть и другие. Их очень мало, и они сами определяют для себя способ существования. Мнение остальных для них ничего не значит. Они способны на многое и адекватно оценивают себя в сравнении с прочими. Если они не занимают высоких постов, то общество их не принимает. Что ж, это вполне объяснимо. Высокомерие отталкивает. Но им этого, к счастью, и не надо. Ибо «а судьи кто?»

Эти люди – творцы. Они придумывают новое, они способны определить развитие общества. Часто так и происходит, но далеко не всегда им удается достичь вершин в нашей жизни. Тем более что они обычно и не стремятся туда любой ценой. Так уж устроено наше общество. Наверху слишком много посредственности. Чтобы туда пробиться, необходимы качества совсем иного рода – наглость, хитрость, беспринципность.

Вика задумалась. Помолчала. Они сидели вдвоем на диване. Арсений закопался в удобных подушках, обложившись ими со всех сторон. Его жена сидела рядом, поджав под себя ноги. Обдумав сказанное мужем, она легла на спину, ноги положила к нему на колени.

– Помассируй мне ступни!

Он стянул с нее теплые махровые носки и мягкими, легкими движениями рук начал разогревать уставшие мышцы.

– Ай, только не щекоти! – непроизвольно вскрикнула Вика, когда он добрался до подошвы.

– Да ладно, я же ничего не сделал.

– Да конечно!

– Ну, может, случайно задел.

Он улыбнулся, потому что щекотал жену намеренно. Полумрак скрыл улыбку, но Вика слишком хорошо успела его изучить. Приятные поглаживающие движения расслабляли и убаюкивали. Хотелось довольно мурлыкать. Некоторое время они молчали, наслаждаясь волнующей процедурой.

– Вроде бы все, что ты говоришь, – опять начала Вика, – понятно, но общая картинка в голове как-то не складывается. Можешь как-нибудь попроще пояснить, что ты имеешь в виду?

– Ну хорошо. Помнишь, ты всегда удивлялась, почему я не люблю в незнакомом месте спрашивать дорогу?

– Да. Ты предпочитаешь кружить целый час, в то время как за минуту можно было легко все узнать у любого прохожего. Мне это кажется странным.

– Ну так вот. Это мелочь, но она хорошо демонстрирует мои мысли на конкретном примере. Я, конечно, могу спросить дорогу. Но даже в таком ничтожном деле я не хочу никого обременять своей проблемой. Ведь никто не обязан мне помогать. Более того, никто даже не обязан со мной разговаривать. Возможно, человек вышел погулять, он занят своими мыслями, решает в голове важную проблему. Важную для него. А тут я со своими вопросами. Не хочу никого напрягать, не хочу ни от кого зависеть, не хочу ни у кого одалживаться.

– Значит, ты никогда ни у кого ничего не просишь и никогда никому не помогаешь сам?

– Нет, это не так. Я с удовольствием могу попросить человека об одолжении, но только если уверен, что он выполнит мою просьбу с удовольствием. Так же и я. Мне будет приятно оказать услугу человеку, который мне симпатичен. Но я это сделаю не для него. Я это сделаю исключительно для себя. Раз мне приятно, значит, лично я получаю удовольствие от процесса. Что поделать, не могу ни в чем отказать себе любимому.

– А массаж ты сейчас для меня делаешь или для себя?

– Для тебя. Но я бы не делал его, если бы мне было это неприятно.

– Ты никогда не делаешь того, чего не хочется?

– К сожалению, это невозможно. Довольно часто приходится переступать через себя. Иначе в этом мире не выжить.

– Знаешь, все-таки хотелось бы иногда почувствовать, что любимый готов ради тебя на любые жертвы.

– Так и есть. Я готов для тебя на любые жертвы. Потому что ты слишком дорога мне. Я не представляю своей жизни без тебя. Именно поэтому. То есть, если разобраться, я сделаю все для тебя, но ради себя. Знаешь, мне очень нравится одно высказывание кого-то из прежних мудрецов. К сожалению, не помню, чье именно. «Самое изысканное наслаждение состоит в том, чтобы доставлять наслаждение другим!»^[58]

– Любопытно. Скажи, а ты тщеславен? Ты ждешь награду за свои добрые поступки?

– Я не тщеславен. Нет, конечно, мне будет приятно, если общество оценит мои достоинства. При условии, что оценит справедливо. Не приписывая лишнего, не вознося до небес и не провозглашая незаслуженных дифирамбов. Но для меня гораздо важнее моя собственная оценка. Она значит для меня гораздо больше, чем все другие вместе взятые. Сколько бы мне ни льстила толпа, в бочке меда ее восхищений всегда будет присутствовать ложка дегтя моих личных сомнений. Поверь, при всей моей кажущейся самовлюбленности, снобизме или самоуверенности я очень критически отношусь к себе, к своим способностям и своим достижениям. Поэтому я не хотел бы стать кумиром народных масс. Возможно, на некоторое время мне понравится, но наверняка быстро надоест.

– Ты такой умный! Никогда не понимала, за что ты можешь любить меня, и всегда боюсь, что рано или поздно я тебе надоем.

– Ну, во-первых, ты склонна принижать свои достоинства, а во-вторых, как сказал мой любимый писатель Маркес, «я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда рядом с тобой». Мне так нравится этот афоризм, потому что он удивительно точно передает мои собственные ощущения. И вообще, я считаю, если хочешь, чтобы тебя любили, то не стоит демонстрировать собственные достоинства, нужно сделать так, чтобы предмету твоих вожделений было приятно и комфортно рядом с тобой. То же самое относится и к снобизму.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему, если мне неприятно чье-то общество, меня называют снобом? Ведь я имею полное право общаться с теми, с кем мне нравится это делать, и избегать тех, кто вызывает у меня отрицательные эмоции. Я считаю, что это не моя проблема. Это проблема другой стороны. Коль уж они так переживают, пусть покопаются в себе. И сделают так, чтобы я сам испытывал потребность общения с ними.

– Ты считаешь это правильным?

– Да. Только так, и никак иначе!