Теория поля

Козырев же воспринял происшествие как вызов, как Рубикон, который переступил противник и после которого примирение враждующих сторон стало невозможным. И эта наступившая ясность, появившаяся очевидная очередная цель жизни неожиданно придала ему новые силы, новые мотивы и новые эмоции. Морально он был готов к борьбе, готов идти до конца.

Он шел домой в приподнятом настроении, радуясь своей предусмотрительности и бубня под нос детскую песенку из известного мультфильма:

 
Облака, белогривые лошадки,
Облака, что ж вы мчитесь без оглядки,
Не смотрите вы, пожалуйста, свысока,
А по небу прокатите нас, облака…
 

Но дома его ждал очередной сюрприз в лице двух представителей власти, которые предъявили ему обвинения и настоятельно предложили проследовать за ними. Суть их претензий заключалась в том, что Козырев самовольно использовал гараж не по назначению, нарушил требования противопожарной безопасности, тем самым спровоцировав происшествие, приведшее к значительным материальным потерям. Это то, что ему озвучили официально. В неофициальном порядке незваные гости доверительно сообщили, что лица, заинтересованные в его изоляции от общества, вполне могут организовать длительный срок заключения по обвинению в изготовлении взрывчатых веществ и пособничестве террористам.

Вика плакала, хватала мужа за руки, пыталась помешать стражам порядка забрать Арсения, но он весело улыбнулся, поцеловал жену на прощание и заверил ее в своей полной невиновности и скором возращении. Он был так в этом уверен, что она тут же поверила.

И действительно – хоть ему и пришлось провести несколько весьма неприятных дней в следственном изоляторе, сажать его в тюрьму всерьез и надолго никто не собирался. Точнее, враг не исключал такого развития событий в случае упрямого упорства Козырева, но для скорости и простоты предпочел бы, чтобы дело ограничилось угрозами и наглядной демонстрацией своих возможностей. Его добровольный уход вызывал меньше шума, меньше ненужных вопросов, уменьшал вероятность негативной общественной реакции. Козырев это понял, и, умело сыграв испуг и раскаяние, быстро согласился на все выдвинутые следователем условия. Для осуществления задуманного ему как воздух была необходима свобода. А условия эти состояли в следующем: немедленное и безоговорочное увольнение из «Меркурия» и прекращение любой активности, направленной против неблаговидных действий Корнейчука. Денег ему больше не предлагали. Очевидно, сочтя его полностью сломленным и деморализованным.

Противник в очередной раз недооценил его возможности, и эта его фатальная недальновидность уже становилась забавной. Что ж, сейчас подобный расклад его вполне устраивал. Тот враг безопасен, который уверен, что полностью тебя контролирует.

* * *

Козырев был на пике своей умственной и физической формы, горел желанием действовать, проявить себя, продемонстрировать врагу собственный интеллект во всем блеске его праведного, полыхающего гнева. Находясь в вынужденном бездействии во время сфабрикованной тюремной изоляции, он с упоением строил планы будущей мести, представлял подробности грандиозной интриги, тщательно продумывал мельчайшие детали возмездия.

Очередное послание «с того света», заботливо переданное все тем же старым и мудрым йогином Мусой Бурханом, уже ожидало его дома. Новые строчки скрывали очередную загадку.

«Первого дня начала года опасайся! Ложный путь уведет от цели. Потерянное время спасет мнимые ценности. Откажись от иллюзий, Гудакеша, итог неизбежен».

«Вот почему нельзя сказать четко и определенно? – удивлялся Арсений. – Что это вообще такое?! Откуда только берутся все эти неясные, туманные предсказания? Я так думаю: если ты хочешь кого-то предупредить, то стараешься максимально четко формулировать свои мысли. Чтобы твой объект, не дай Бог, не истолковал бы их превратно. А это все больше походит на какие-то нелепые игры!»

Впрочем, сам Арсений, который обожал любые способы тренировки мышления, будь то занимательные задачки, шахматные этюды или хитросплетения закрученной интриги, был совсем не прочь поиграть в подобные любопытные игры, столь упорно предлагаемые таинственным, но, несомненно, могущественным покровителем.

Фраза выглядела как скучный набор прописных истин, и все же с чего-то следовало начинать. Единственное, за что цеплялся глаз, так это необычное обращение, использованное в послании. Кого имел в виду загадочный автор? И кто он вообще такой, этот его весьма осведомленный, но, в то же время таинственный корреспондент? Муса Бурхан, избранный Им на роль земного посредника, был абсолютно уверен в ответе. Сам же адресат испытывал немалые сомнения.

Пришлось лезть в Интернет. В переводе с санскрита использованное имя дословно означало «тот, кто победил сон». Награжденный подобным эпитетом, Козырев заволновался. Метафора показалась ему весьма точной и очень удачной. Но это еще было не все. Как оказалось, имя «Гудакеша» регулярно встречается в древнеиндийском эпосе «Махабхарата», в том числе и в знаменитой Бхагавадгите, являющейся его неотъемлемой, а возможно, и наиболее важной частью.

Арсений ткнул в первую попавшуюся ссылку, и на экране перед ним тут же развернулся текст из пронумерованных подряд двустиший. Лениво скривившись перед монитором, он запустил поиск и набрал в нем искомое слово. Первая обнаруженная шлока мало заинтересовала молодого человека, но уже следующий результат поневоле привлек его самое пристальное внимание.

 
Это сказав Хришикеше, Гудакеша молвил:
Не буду сражаться», – и замолк врагов утеснитель^[63].
 

Смысл фразы как нельзя более точно соответствовал его теперешним мыслям и, пожалуй, проливал некоторый смысл на содержание загадочного послания. Если считать данный стих Бхагават-гиты ключом, то за налетом таинственности проступали вполне очевидные предзнаменования. И хотя Козырев по-прежнему не верил безоговорочно во все эти трансцендентные штучки, беспечно отмахиваться от столь настойчивых увещеваний всезнающего благодетеля он тоже уже не мог.

Заинтересовавшись, Арсений вернулся в начало текста и прочитал его полностью. Главы были небольшие, и чтение не заняло много времени. Часть, выдернутая из общего контекста, к тому же написанная в витиеватом, древнем стиле, лишь еще больше туманила разум. И все же какая-то смутная догадка уже поселилась в его сознании, а потому он упорно продолжал читать, невзирая на неясность многих логических моментов. Казалось, что общий смысл великого произведения каким-то мистическим, удивительным образом перекликался с его прежними научными изысканиями. Поэтому, несмотря на усталость, он все продолжал и продолжал прокручивать колесиком мышки текст на экране мерцающего в темноте монитора.

Но очередная шлока мгновенно прогнала дремоту.

 
Гуны природы всегда все дела выполняют.
Но ослепленный самостью мнит: «Я есмь совершающий».^[64]
 

Козырев встрепенулся. Совпадение было столь разительным, что практически не оставляло сомнений. Он судорожно пытался вспомнить фразы их последнего разговора с Мусой Бурханом. Очень многое теперь, только теперь становилось ему понятным! Некоторые слова из того, прошлого их диалога, оказывается, надежно запечатлелись в подсознании и всплывали ныне в возбужденном мозгу гораздо более яркими, теперь уже понятными образами. Он и сам не давал себе в том отчета, но именно та последняя встреча с мудрым йогином, как теперь неожиданно выяснилось, натолкнула его на последующую череду судьбоносных научных открытий.

Арсений мучительно вспоминал каждое сказанное тогда слово. Примерял их на собственные идеи. Теперь получалось, что он ошибочно считал их своими. Сомнений не оставалось. Он попытался узнать возраст древнего эпоса. Точной даты не было. Описываемые в произведении события происходили более пяти тысяч лет назад. В самом начале эпохи «Кали-юги», периода заката, увядания, падения человеческой нравственности. Сам же письменный вариант был составлен гораздо позже, и все же вряд ли позднее середины первого тысячелетия до рождества Христова.

Что же это получается? Выходит, что люди уже тогда, много-много веков назад, умудрились постичь самую суть его недавнего физического открытия. Более того, сумел бы он осуществить это самое великое открытие, не будь той внезапной эзотерической подсказки? А может быть, и тогда, до нашей эры, знания поступали к людям напрямую из… Откуда именно поступали знания, Козырев пока однозначно ответить не мог. Он запоем прочитал всю Бхагавадгиту от корки до корки. Буквально проглотил ее всего лишь за пару часов.

Книга, пусть бы и с некоторым, чисто женским кокетством, как бы неохотно, но вместе с тем любезно, с достоинством, открывала перед ним все новые и новые сверкающие грани великолепных откровений. Текст содержал множество комментариев. Многие из них Арсений пропускал, едва только успевал прочитать несколько первых слов. Но некоторые заставляли его серьезно задуматься.

Оставалось разобраться с датой, зашифрованной в таинственном послании. На первый взгляд все было просто. До нового, 2008-го, года оставалось чуть больше недели. Казалось, время еще есть, но что-то его смущало. Обычное первое января не очень-то походило на день, когда принимаются важные, судьбоносные решения. И потом, он не собирался откладывать задуманную месть в долгий ящик, а предстоящие праздники играли в его коварном проекте немаловажную роль. Но основные события должны были завершиться уже сейчас, еще в этом году! Расставить все точки над i вновь помогла книга:

 
Из гимнов Я – Брихатсаман, из размеров – гаятри;
Из месяцев Я – Маргаширша, из времен года Я – время цветенья;^[65]
 

Почему-то Козыреву эта шлока запала в память. Он вновь отыскал ее в тексте, дважды перечитал, а затем набрал в поисковике слово «Маргаширша». Беспристрастный Интернет первой же ссылкой выдал исчерпывающий ответ:

«Месяц Маргаширша – по современному григорианскому календарю начинается 22 ноября и соответствует второй половине ноября – первой половине декабря. Название значит «глава зодиака», он также называется «началом года», так как в древности с него начинался год у индийцев».

Арсений взглянул на часы. Зашифрованная в послании дата уже наступила, и с каждой ее минутой неумолимо приближалась необходимость что-то решать. Остаток ночи Козырев провел в непростых размышлениях. Слишком уж велик был соблазн осуществить план, который он трепетно вынашивал последние несколько дней. Однако наутро он все-таки вынес окончательный вердикт, полностью изменив свой первоначальный замысел.

* * *

Процедура увольнения прошла без особых эксцессов, хотя и вызвала у многих коллег немалое удивление, сопровождаемое большим количеством всевозможных расспросов. Встречи с председателем избежать тоже не удалось. Проходя через приемную, Козырев столкнулся взглядом со Светланой. Девушка лишь слегка кивнула ему в знак приветствия и поспешно, пытаясь скрыть неловкость, опустила глаза. Сделала вид, что роется в бумагах. Однако действия ее получились чуть более поспешными, чем следовало бы, а движения чуть более резкими. Арсений не мог этого не заметить.

Корнейчук восседал в кресле с видом триумфатора. Еще бы, он добился своего, избавился от неугодного подчиненного, расплатился за нанесенное ему физическое оскорбление. Хотя, если разобраться, вся его заслуга в том только и заключалась, что он нажаловался на Козырева «большому дяде», который дергал его за ниточки, словно марионетку. И дядя этот, опасаясь собственных неприятностей, решил за него все проблемы. Вот только решил ли? В этом были уверены абсолютно все, за исключением самого Арсения.

Марина, теперь уже его бывшая секретарша, подготовила небольшой прощальный сюрприз: собрала самых близких друзей и коллег, которые ожидали возвращения Козырева в его теперь уже бывшей приемной, чтобы лично поблагодарить, пожать на прощание руку и обменяться последними пожеланиями. Директор по развитию даже не предполагал, что у него столько друзей в коллективе. Ведь к человеку, который тебе безразличен, не пойдешь в его последний рабочий день, чтобы испить вместе с ним горькую чашу предстоящей разлуки. Разве что любители позлорадствовать могли найти для себя в этой церемонии какое-то удовольствие, но таковых среди приглашенных Мариной не оказалось. Светлана тоже отсутствовала. Алексей задержался дольше других.

– Значит, все-таки уходишь?

– Будем считать, что мне не оставили выбора.

– Неужели сдался?

Арсений положил сумку, в которую собирал различные дорогие ему безделушки, и удивленно уставился на друга.

– Скажи, Леш… Нет, ты не подумай, что я неблагодарная свинья, я очень признателен и тебе, и твоему отцу. Надеюсь, что он все-таки скоро поправится. Но неужели ты действительно считаешь, что это я должен ценой собственных интересов, за счет неимоверных усилий спасать семейный бизнес Линерштейнов?

– Ну… Я думал, что… – Алексей замялся, в поисках подходящего ответа. Козырев не стал его долго мучить.

– Неужели вы, такая дружная некогда семья, не можете зачеркнуть глупые личные обиды, наплевать на амбиции и сесть наконец за стол переговоров? Да если вы выступите единым фронтом, то никто, никакие рейдеры, никакие высокопоставленные чиновники не смогут вам ничегошеньки противопоставить! А вы сидите, ждете у моря погоды, надеетесь неизвестно на что. Хотя нет, я знаю, на что вы надеетесь! Что Михаил Леонтьевич придет в себя и, как всегда, наведет в семье порядок. Да хватит уже, пора повзрослеть, пора проснуться, пора взять на себя ответственность!

Линерштейн молчал.

– Ты, Леша, именно ты и никто другой должен это сделать! Ведь это твоим наследством сейчас заправляет Корнейчук, ты должен был получить от отца эти пресловутые тридцать три с половиной процентов. Почему он тебе, собственному сыну, не доверил дела компании, а предпочел нанять человека со стороны? Да потому что он не видел в тебе реальной силы! А ты должен, должен всем доказать, что ты достойный отпрыск своего родителя! Что ты сильный, мудрый! Ну и что, что у тебя сейчас нет ни одной акции, что ты не входишь даже в совет директоров. Считай себя полноправным правопреемником. По праву старшего сына короля огромной империи. Объедини родственников вокруг себя, они только этого и ждут. Ведь они не глупы, видят, что происходит. Вот только гордыня, глупая гордыня сильнее разума. Никогда еще не наблюдал столь наглядной и успешной демонстрации принципа «разделяй и властвуй». Возможно ли такое? «Вот вопрос, который ставит меня в тупик: сумасшедший я или все вокруг меня?»^[66]

Алексей, сидя на краешке секретарского стола, с сомнением качал головой, примеряя на себя предлагаемую Козыревым роль. Арсений присел рядом, обнял друга за плечи.

– Леш, я не могу тебе сейчас всего объяснить, но поверь мне. Ты только возьмись, а я тебе помогу, обязательно помогу! Только не спрашивай, как и чем, я все равно не скажу. Доверься старому университетскому другу, и я тебя не подведу! Только ты и сам должен проявить определенные намерения, продемонстрировать желание, реально поверить в такую возможность. Иначе я бессилен.

– Опять эти твои волшебные штучки…

– Думай как хочешь. В конце концов, какая тебе разница? Важен ведь результат.

Алексей поднял глаза, и Арсений с радостью заметил в них вспыхнувший знакомый огонек. Таким он знал друга со студенческих времен, именно таким хотел видеть и сейчас.

Козырев встал, похлопал Линерштейна по плечу, протянул руку:

– Ну ладно, бывай, дружище! Не пропадай и не теряйся. Еще обязательно свидимся!

Алексей пожал руку, несколько секунд они, не мигая, смотрели в глаза друг другу, затем крепко обнялись. Арсений взял сумку и в последний раз вышел из дверей своей теперь уже бывшей приемной.

* * *

Формально Козырев вновь остался без средств к существованию. Дамоклова меча в виде банковского кредита, в какой-то степени благодаря стараниям Корнейчука, больше не существовало, но появился немалый долг Линерштейнам. Конечно, семейство, в отличие от банка, никаких особых условий возврата или жестких сроков не выдвигало, и с этой стороны Козырев проблем не предвидел. Однако свободных наличных денег надолго бы не хватило. Финансовый вопрос пока терпел, но рано или поздно его неизбежно придется решать.

Лаборатории больше не существовало. Вдруг оказалось, что огромное количество внезапно возникшего времени совершенно некуда тратить. Вика гуляла со Снежаной, Арсений сидел в гостиной за ноутбуком, занимался инвентаризацией раскиданного по облакам программного обеспечения и приведением его в относительный порядок. Раздался знакомый сигнал ICQ. Писала Светлана.

Lana (10:16:24)

Привет!

ARS (10:16:48)

Здравствуй!

Lana (10:17:12)

Ты как?

ARS (10:17:30)

Ты это в каком смысле?

ARS (10:18:51)

Если ты имеешь в виду мое моральное состояние в связи с тем, что твой драгоценный начальничек вышиб меня из «Меркурия», то не волнуйся, я в полном порядке, руки на себя накладывать не собираюсь. Более того, я бодр, свеж, полон сил и новых стремлений.

Lana (10:19:19)

Нет, я так, просто спросила. Не сердись.

ARS (10:19:54)

Я не сержусь. Ты что-то хотела? Говори, я слушаю.

Lana (10:20:14)

Не понимаю, почему ты злишься.

ARS (10:20:49)

А я не понимаю, к чему все эти вопросы. Мне кажется, мы договорились поскорее забыть друг друга.

Lana (10:21:33)

Да, но я просто подумала… Как-то нехорошо мы расстались. Не по-человечески. В аське… Неужели наши отношения не стоили даже того, чтобы встретиться на прощание?

ARS (10:21:52)

Думаешь, это что-то изменит?

Lana (10:22:22)

Думаю, что ты побоишься посмотреть мне в глаза.

ARS (10:22:51)

Ну ладно, хорошо, я сдаюсь. Давай встретимся.

Lana (10:23:11)

Где и когда?

ARS (10:24:12)

Называй ты теперь. Я нынче человек свободный, могу располагать временем по своему усмотрению.

Lana (10:25:40)

Ладно. Тогда завтра, в 19:00, на «Чистых прудах» в центре зала.

Светлана вышла из чата. Арсений автоматически закрыл крышку ноутбука, забыв, чем занимался до переписки, и задумался: «Как ей снова удалось втянуть меня в это? Я же ведь твердо решил для себя, что все, конец, пора прекращать эти отношения. Не стоят они Викиных слез. И тут на тебе! – злился он на себя за проявленную слабость. – Ну ладно, теперь уж точно в последний раз. Расставлю все точки над i. Ведь по сути она права. Нужно расстаться по-человечески».

Однако Вика на этот раз проявила необычную для нее позицию, активно возражая против вечернего отсутствия мужа. Пришлось проявить жесткость. Конечно, Арсений не мог ей честно сказать, что идет на последнее свидание с целью окончательного и бесповоротного разрыва. Сей факт безусловно порадовал бы супругу сам по себе, но для этого пришлось бы признать наличие таковых отношений в прошлом. Естественно, Виктория и сама могла догадываться об их существовании, да она и догадывалась, но одно дело предполагать и надеяться на лучшее, а другое – знать совершенно точно и определенно. Козырев остро ощущал вину перед женой. Ему очень не хотелось снова ее обманывать, но сказать правду означало причинить еще большую боль. Утешая себя мыслью, что уж на этот раз он действует в общих интересах семьи, Арсений придумал очередной благовидный предлог для вечерней отлучки из дома.

Они встретились посреди шумной, многолюдной станции в самый час пик. Каждый приходящий поезд извергал на платформу пеструю, разноликую толпу, которая быстро расползалась по переходам и эскалаторам. Затем вестибюль постепенно наполнялся новыми людьми, которые вскоре за какие-то секунды полностью сменялись только что прибывшими пассажирами. Через минуту подземелье наполнялось неимоверным грохотом очередного проходящего состава. Затем громкий казенный голос диктора и снова звук набирающих скорость вагонов. Потом несколько секунд относительной тишины.

О том, чтобы нормально пообщаться в подобных условиях, не могло быть и речи. И хотя Козырев стремился покончить с неприятным разговором как можно быстрее, вынужден был согласиться поискать местечко поспокойнее. Они прошли мимо зияющего чернотой пруда, обильно засыпанного вдоль берегов пожухлой, потемневшей листвой, и расположились в небольшой чешской пивной поблизости от Покровских ворот.

Официант принес меню, молодые люди сделали заказ. В ожидании напитков и еды они молчали. Болтать ни о чем не хотелось, перейти к главному никто не решался. Наконец Арсений не выдержал:

– Ты хотела о чем-то поговорить? Даже не знаю, есть ли что обсуждать.

– Тебе что же, нечего мне сказать?

Козырев изобразил непонимающую гримасу и неопределенно пожал плечами.

– Считаешь, что ты ни в чем не виноват передо мной?

– Если я перед кем и виноват, то скорее уж перед своей женой, чем перед тобой.

– Прекрасно! Значит, ты лишь использовал меня? Удовлетворял свои низменные природные инстинкты? И никогда ничего не чувствовал? И все мои стихи были тебе до… Я же тебе поверила, я свою душу перед тобой открыла!

– Свет, ну зачем ты это все начинаешь? Ты хочешь, чтобы мы напоследок наговорили друг другу гадостей?

– Я просто хочу понять! Со мной еще никогда в жизни никто так не поступал! Хотя у меня еще никогда в жизни не было человека, к которому я относилась бы так, как к тебе… Так хорошо относилась бы… Я же… Я же всей душой к тебе, – девушка не смогла сдержать слез, но быстро взяла себя в руки, достала из сумочки носовой платок и аккуратно промокнула им уголки глаз.

Арсений оставался холоден. Неловкую паузу вовремя прервал официант. Он принес свежее пиво. По холодному, запотевшему стакану стекали капельки конденсата, от чего напиток казался еще более желанным. К пиву в красивой высокой вазочке прилагались длинные стержни гренок из ржаного хлеба, соблазнительно источавшие дразнящий аромат чеснока. Они сделали по большому глотку. Светлана немного успокоилась.

– Арсений, а ты уверен… Ну что нам действительно стоит все прекратить?

– Свет, не начинай…

– Нет, ну почему, ну послушай, прошу тебя! Я ведь никогда от тебя ничего не требовала! Просто возможность иногда видеть тебя, ощущать близость твоего тела. Я не создана для постоянных отношений, я это знаю. Поэтому ни на что не претендую. Чего ты так испугался? Твоей семье с моей стороны ничего не угрожает!

Арсений хотел было что-то сказать, но девушка его остановила.

– Пожалуйста, дай мне договорить! Понимаешь, я никогда не встречала мужчину, который бы… Который бы так… Который сумел бы так заинтересовать меня. Меня всегда окружала толпа ухажеров, но ни один из них ничего для меня не значил. А потом появился ты. Уже на первой лекции я поняла, что пропала. Твоя внешность, твой голос, твоя манера держаться! В твоем облике все говорило, не просто говорило – кричало: я сам по себе, я сила, я мудрость, я характер! Я самец!

Козырев смутился:

– Признаюсь, я всегда считал себя незначительным забавным эпизодом в твоей жизни.

– Это не так! Может быть, иногда это так и выглядело. Но я просто не знала, как нужно с тобой себя вести. Ведь я всегда, всю свою жизнь, просто выбирала наилучшего из всех моих поклонников и… просто позволяла ему чуть больше, чем остальным. А ты, ты же совершенно не обращал на меня никакого внимания! Что же мне оставалось? Я вела себя так, как привыкла, как умела! Мне показалось, что у нас могло что-то получиться, и вдруг я потеряла тебя! Ты просто пропал! Не позвонил! А ты знаешь, знаешь ли ты, как я ждала твоего звонка, как я страдала? Думал ли ты вообще обо мне? Но я смогла, я смирилась. Когда я уже считала, что смогла стереть, вычеркнуть тебя из своей памяти, ты вдруг снова возник в моей жизни! Уже женатый, уже с детьми… Все, все чего я достигла с таким трудом, какая-то видимость покоя, душевного равновесия, все рухнуло в одну минуту, когда ты вошел в приемную Корнейчука.

Официант принес пышущую жаром жирную коричневую утку, со всех сторон обильно обложенную тушеной квашеной капустой и белесыми мягкими кнедликами. Света поневоле замолчала, ожидая его ухода. Арсений воспользовался возникшей паузой.

– Свет, поверь, я очень тронут. Я, право, даже не думал. По тебе ведь не скажешь… Но зачем, зачем тебе все это нужно? Ведь я никогда не буду с тобой! Полностью твоим. «Нет хуже тоски, чем находиться рядом с любимым и понимать, что он никогда не будет твоим»^[67]. Я признаю, я причинил тебе много страданий. Но я ведь не знал! А теперь, когда я знаю, я и подавно просто обязан немедленно уйти из твоей жизни. Наконец-то оставить тебя в покое. Зачем ты цепляешься за меня? Пожалуйста, будь милосердна, смилуйся над собой!

– Знаешь, я ведь почти решилась. Когда ты рассказал мне про Вику и про кладбище, после твоих слов о необходимости разрыва… Я поверила, что ты прав, что мы должны расстаться. Я даже написала прощальные стихи. Вот они.

Девушка протянула Арсению сложенный вчетверо листок бумаги. Он неуверенно, будто сомневаясь, развернул его и прочел неровные нервные строки:

 
Что любовь? Затасканное слово.
Разве я об этом говорю?
О другом! И эту фразу снова
Напоследок гордо повторю.
Это что-то тихими шагами
В жизнь вошло без стука, не спрося,
Наш роман закончился стихами,
Так же как однажды начался.
Написанных мне строчек не стереть,
Они из тех, что рвут, чтоб вспомнить заново.
Недолго полыхало это зарево,
Но все успело в нем перегореть.
 

Света не сводила глаз с мужчины, пристально наблюдая за его реакцией. Когда он закончил читать, она, не опуская взгляда, вкрадчиво проговорила:

– У меня самой сердце сжалось, когда я перечитала последние посвященные тебе стихи. Невозможно поверить, нельзя допустить, чтобы это все случилось на самом деле, оказалось правдой, неужели ты со мной не согласен?

Арсений отрицательно покачал головой.

Официант, проходя мимо, заметил пустые бокалы.

– Пиво повторить?

Оба с готовностью согласились. Беседа получалась слишком напряженной и сложной. Когда через пять минут пивные сосуды на столе вновь были полны хмельным напитком, Света предприняла последнюю попытку.

– Я тебе раньше не говорила, я никогда не смогу иметь детей, никогда не стану матерью.

– Почему? – Козырев искренне удивился.

– Это очень грустная история. Но я могу рассказать.

– Расскажи…

– Ты действительно этого хочешь?

Арсению не то чтобы и вправду было интересно, но откровенные признания девушки сделали его чуть более сентиментальным. Да и доверительный характер всей встречи в целом располагал к откровениям. Поэтому он согласно кивнул.

– Когда мне было шестнадцать, меня изнасиловал… в общем, очень близкий родственник.

Козырев изменился в лице, но Света, заметив, предупредила его реакцию.

– Нет-нет, ты не правильно понял. Это был не отец.

Он облегченно выдохнул, хотя, если разобраться, сей факт мало что менял в глобальном смысле.

– Просто ты всегда так негативно отзывалась о нем…

– Я, конечно, не питаю к родителю слишком теплых чувств. Наверное, он этого заслуживает. Может быть, даже его можно назвать хамом и неотесанным тупицей, но все же он не настолько пал, чтобы насиловать собственную дочь. Хотя во всей этой истории он сыграл не последнюю роль, и именно тогда я окончательно поняла всю сущность его мелкой душонки.

Было заметно, что воспоминания доставляют девушке мучительные страдания. Тем не менее, она, опустошив залпом половину бокала, продолжила:

– Все случилось на отвязной семейной гулянке. У нас есть богатые родственники. Однажды они собрали всю родню в своем загородном особняке. Все напились… Я была еще девственницей. Он затащил меня в одну из комнат. Я сначала умоляла его, сопротивлялась, потом кричала… Никто не услышал…

Ее голос дрожал, она будто заново переживала голове весь тот ужас.

– В общем, мать заметила сразу… Пришлось ей все рассказать, да я и не собиралась скрывать. Я тогда вообще ничего не соображала, находилась в тупой безразличной прострации… За каких-то полчаса мир полностью перевернулся. А отец… В общем, родственники уговорили его все замять, не давать ход делу. Предложили денег, что там еще, я не знаю. Ну он согласился. Потом долго убеждал меня, что исходил из моих интересов. Что огласка прежде всего ударит по моей собственной судьбе. Да я и сама не хотела бы… Но… Ты понимаешь, ведь он предал меня. Предал собственную дочь! Не защитил, не заступился. Никак даже не отомстил…

– И чем все закончилось? – с трудом выдавил из себя пораженный ее рассказом Козырев.

– Я забеременела. Пришлось делать аборт. Первый ребенок и сразу аборт, да еще в таком возрасте. В общем, я уже говорила, теперь я не могу иметь детей…

Она замолчала. Козырев тоже не мог вымолвить ни слова. Какое-то время, переваривая услышанное, он молча жевал запеченную утку. Еда отчего-то казалась пресной и безвкусной. Он буквально заставил себя проглотить несколько кусочков. По крайней мере, этот процесс создавал видимость действия и давал необходимую для размышления паузу.

Она накрыла его руку своей:

– Пожалуйста, не прогоняй меня. Разреши остаться поблизости. Обещаю, я не доставлю тебе большого беспокойства, не помешаю твоей семейной жизни! Умоляю, скажи мне да!

– Нет!

– Что ж, ты последователен в своей упертости! – Светлана разочарованно вздохнула. В ее глазах едва заметно блеснули злые искорки, но тут же исчезли. Девушка вновь смягчилась. – Нет-нет, не обижайся, это именно то, что мне в тебе нравится. Цельность натуры, уверенность в своих решениях и ответственность за них. Лишний раз подтверждаешь: я не зря выбрала именно тебя.

– Свет, извини… Я сейчас.

Он встал, вытер уголки губ белоснежной накрахмаленной салфеткой и удалился в направлении туалета. Девушка достала из сумочки мобильный телефон, что-то посмотрела на экране, положила на стол.

Вернувшись, Арсений вновь устроился за массивным деревянным столом и внимательно посмотрел на Светлану:

– Я хотел, чтобы мы остались друзьями, но я ошибался. У нас не получится. Слишком много эмоций. Может быть, потом, когда все затихнет, остынет, забудется. Поверь, я очень хорошо к тебе отношусь. И всегда хорошо относился, но этого недостаточно. Более того, с моей стороны просто непорядочно продолжать поддерживать с тобой общение, после того, что я узнал сегодня. Поэтому сегодняшняя наша встреча последняя. Давай больше не будем возвращаться к этому вопросу и просто в последний раз посидим вместе.

Девушка молчала. Пытаясь скрыть волнение, крутила в руках телефон, задумчиво глядя в тарелку. Наконец она произнесла:

– Ладно, но скажи все же. Для меня сейчас это очень важно. Все то, что между нами было… Тебе было хорошо со мной?

– Да…

– И это все? – она грустно ухмыльнулась. – Все, что ты мне можешь на это ответить?

– Свет, ты потрясающая женщина! Ты красивая, у тебя обалденная фигура! Ты очень тщательно следишь за своей внешностью, ты всегда бесподобно выглядишь! Ты из высшей лиги! Ты женщина-мечта! Для многих мужчин. Да что там для многих, для каждого! Предмет их вожделений и невоплощенных ночных фантазий.